На экраны страны выходит фильм Валерия Тодоровского "Большой". "Огонек" поговорил с режиссером о страсти к балету, коротком веке танцовщицы и пяти минутах на самой прославленной сцене страны.
— В свое время ты рассказывал, что, когда обсуждал идею "Оттепели" со своим другом Мэттью Вайнером, создателем сериала Mad Men, он сказал тебе: "Снимай про то, что знаешь и любишь". Ты тайный балетоман?
— Честно — нет. Я никогда не был сумасшедшим балетоманом, не сидел в зале, затаив дыхание. То есть мне случалось бывать на балете, но я относился к нему вполне спокойно. При этом меня всегда интересовал этот мир, были в нем знакомые, я их пытал, расспрашивал. В моем понимании балет — абсолютная красота, сохранившаяся в первозданном виде. Это искусство — если говорить про русский классический балет,— где очень чтут традицию: она живет десятилетиями, из века в век. И в какой-то момент я подумал, что об этом интересно сделать фильм. Причем именно кинороман — разные эпохи и возрасты, разное состояние души человека, проживающего эту балетную жизнь. Поделился идеей с Антоном Златопольским, моим будущим сопродюсером. Он сказал: "Давай!"
— Процесс шел гладко?
— Это я рассказываю быстро — на самом деле все длилось годами. Я начал потихоньку говорить со сценаристами, кого-то это тронуло, кого-то не зацепило. А Илья Тилькин сказал: "О! Давай попробуем". И мы с ним по скайпу — он был в Петербурге — за ночь сочинили что-то вроде синопсиса. Почему за ночь? Потому что завтра надо было подаваться на конкурс в Фонд кино. Я до конца не верил, что это реально, но наутро перечитал — мне понравилось. В нашей профессии это нормально: не всегда снимаешь то, что вынашивал. Иногда что-то рождается из стечения обстоятельств, и обстоятельства говорят тебе: "А попробуй!"
— То есть это не случай, когда "подвернулся сценарий".
— Нет-нет, ничего мне не подворачивалось. Вообще история про "наткнулся на сценарий" — почти миф. Такое случается крайне редко, со мной было разве что однажды, очень давно. Нормально самому что-то придумать и пытаться развивать. Иногда это тупиковый путь — развиваешь-развиваешь и вдруг понимаешь, что не получается, не идет, и все. А здесь начало получаться и чем дальше, тем интереснее становилось. Я пошел в Большой театр, стал общаться с людьми.
— Еще в период директорства Иксанова или уже при Урине?
— При Иксанове. Он познакомил нас с главным администратором Юрием Шумилиным, сказав: "Этот человек реально знает про балет все". Меня стали водить за кулисы, в гримерки, постепенно я начал проваливаться в тему. В этот момент появился новый сценарист — Настя Пальчикова, молодая и талантливая. Сценарий не то чтобы легко получался: были моменты отчаяния, ступора. Но уже чертовски не хотелось расставаться с этим миром, я с ним сжился, это уже была немножко и моя территория.
— В чем выражался ступор?
— Да очень просто — пишешь и прямо физически ощущаешь: драматургия не складывается, фактура сопротивляется, не идет в руки. Хороший сценарий написать тяжело, на это иногда реально уходят годы. И здесь ушли годы. В моей жизни были случаи, когда я бросал что-то на полпути: понимал, что уже остыл, перегорел. А тут — нет, не было такого чувства, и потихоньку стало получаться. В результате я вышел на конкурс Фонда кино, получил грант.
— Сто миллионов рублей...
— Да. И заднего хода уже не было: беря деньги, ты подписываешь приговор. Не только обязательство сделать фильм, но и дату сдачи. Что, конечно, ужасно, потому что в случае с "Большим" невозможно было предугадать дикое количество трудностей, самых неожиданных, через которые предстояло пройти. Знаешь, когда Феллини спросили об одном из фильмов "Почему вы его сняли?", он сказал: "Потому что подписал контракт". Сомневался, не был уверен, но подписал и деваться стало некуда. Так было и с "Большим". Еще час назад казалось, что я просто сочиняю, обсуждаю, делюсь идеями... И вдруг — бац, точка. Я подписал. И немедленно оказался должен. Должен то, должен это, должен тысячу вещей...
— В чем разница между актерами кино и теми, кто снялся в "Большом"?
— Есть мнение, что артист балета, театра или цирка — более или менее одна профессия. Уверен, что это не так. Балет, безусловно, очень специфический вид актерского мастерства, завязанный на точном, скрупулезном следовании канонам. Хороший балетный артист — прежде всего тот, кто выдающимся образом следует канону и в этом узком коридоре находит дверцу для собственного творчества, вкладывая в процесс что-то помимо природных данных. Тогда говорят "танцует с душой". Но это все равно, как мне кажется, очень субъективно. В балете 90 процентов физиологии: если у человека нет данных, он не может этим заниматься. Физиология и следование канону. Драматический же артист — это в первую очередь искусство ломания всяческих канонов, способность к перевоплощению, без рамок и правил. Поэтому балетным не то чтобы очень легко играть в театре или в кино. Начав искать, я столкнулся именно с этим.
— Тяжело было?
— Была масса моментов, когда меня охватывало отчаяние. Точнее — бесконечная череда отчаяний. Но у меня есть две вещи, для кастинга совершенно необходимые. Первая — упорство. Нельзя лениться, когда ищешь актеров: ищи полгода, год, день за днем, пока не попадется тот, кто нужен. И второе, конечно, команда. Мой второй режиссер Ира Третьякова и кастинг-директор Таня Талькова — просто великие. Они объехали практически все города СНГ, где есть театры и балетные академии или училища.
— Было много кандидаток?
— Изначально, думаю, сотни. Снимали на камеру всех, кто более или менее подходил, привозили, я смотрел и решал, кого вызвать в Москву на пробы. Это было невероятно трудно. Так чудесным образом мы нашли Маргариту и Аню — двух основных героинь. Третья, единственная не профессиональная балерина, Настя Прокофьева, у меня снималась еще в "Оттепели", играла костюмершу.
— Она ведь и здесь в итоге остается костюмершей.
— В итоге да. Она из балерин-неудачниц, у которых все не складывается, даже собственное тело подводит: вырастает грудь, что для них страшная помеха. По роли Насте особо танцевать не приходилось, но, представь, чтобы в кадре два раза постоять у станка, она занималась год: пять раз в неделю к девяти утра — на класс, где над ней измывался наш гениальный педагог. Сбросила 10 кило, вошла в какую-то невиданную физическую форму и в результате даже сделала "рыбку" с партнером в кадре. Две основные героини нашлись в Москве и в Варшаве. Прекрасная Аня Исаева, профессиональная балерина, окончила МГАХ и работала в театре. Незадолго до встречи с нами ушла из балета, так что ей тоже надо было вернуться в форму. А главная героиня, Маргарита Симонова, прима варшавского театра. Мы попросили ее прислать self-tape — записать себя на пленку. Я посмотрел и понял — наш человек. Конечно, гарантий, что этот человек сыграет, не было, но образ подходил. А еще она была на этой пленке очень раскованна, от нее шло ощущение драйва, хулиганства, легкости, не было никакого зажима. Если бы мы не нашли Маргариту... не знаю, что было бы. Очень тяжелый кастинг.
— Как искали девочек, сыгравших героинь в детстве?
— Это был фокус по-настоящему серьезный — ведь зритель должен поверить, что та малышка выросла в эту девушку. Ну со скидками, о'кей, но какое-то сходство должно было быть. Параллельно с основным кастингом шли поиски детей — разных типажей, на все случаи. И когда мы определились со взрослыми, у нас уже был банк маленьких. Стали составлять пары: класть рядом фотографии, смотреть — убедительно или нет... и сработало. Катя Самуйлина сыграла героиню Маргариты в детстве. Она не балетная, а член сборной России по художественной гимнастике. Выдающаяся девочка. Но при кажущейся близости параметров — у нее фантастическая растяжка, невероятная гибкость — оказалось, что у гимнасток и балетных принципиально разные движения, включаются совершенно иные группы мышц. Катя переучилась — через усилия, через боль. Вторую героиню в детстве сыграла потрясающая Настя Плотникова, фанатично преданная балету. У нее есть все, чтобы стать звездой сцены, и она ею обязательно станет. Обе девочки идеально влились в нашу команду.
— Какие они, маленькие балерины?
— Удивительные. С раннего детства воспринимают тяжелый труд как норму. Пока их ровесники болтаются во дворе или чуть позже пьют пиво в подъезде, эти дети вкалывают, с 6-7 лет, каждый божий день. Вкалывают по серьезному, так, что все болит, а потом идут еще на уроки в обычную школу. Балетные люди — трудяги в первую очередь. Звучит банально, но я это увидел своими глазами. Они не жалуются, у них нет вопросов "а почему я должен?" — просто идут и делают. А вторая и самая главная вещь, которую я про них понял,— они живут, четко понимая, что век балерины короток: нужно до 35 лет прожить целую жизнь.
— Один из героев "Большого" говорит: "Закончу училище, кину маме диплом и уйду".
— Балет действительно часто начинается с родительских амбиций. И те, кто в определенном возрасте не включается в профессию, просто уходят, бросают и все. Но стоит включиться — время начинает течь, как песок между пальцев. Если ты в 23-24 года не звезда — у тебя все в прошлом. И вот это ощущение убегающего времени — огромный, огромный стресс. Мне кажется, что про это я и снял фильм. Как человек к чему-то стремится, преодолевает разочарования, терпит удары и все ради того, чтобы постоять на этой сцене. Пусть пять минут, но значит, жизнь прожита не зря. Фильм об этом: о прикосновении к чему-то высокому и прекрасному, к чуду, к осуществлению мечты.
— А что ты понял про людей, которые точно знают, что у них никогда не будет таких пяти минут — в центре сцены, под рукоплескания зала?
— Ты о кордебалете? Во-первых, надо понимать, что там тоже огромное количество градаций: выйти в четверке лебедей гораздо престижней, чем в восьмерке. И идет борьба за то, чтобы в эту четверку попасть. Так что и там есть куда стремиться. Во-вторых, уровень кордебалета, скажем, Большого театра — это девочки, которые в других театрах были бы солистками. Многие уходят в менее престижные театры, едут за границу, где требования не так велики, и тут же становятся примами. А вообще все же разные. Кто-то смиряется, понимая, что ничего больше не будет. Кто-то получает удовольствие от того, что есть. А кто-то страдает, до последней минуты надеясь прыгнуть выше головы, ожидая чуда, как наша героиня. Я в Большом разговорился в столовой с парнем. Он рассказывал "вот, меня зовут туда-то,— не помню в какой город,— предлагают такие-то партии". А здесь он чуть ли не в мимансе. Я говорю: "Так поезжайте!" А он мне: "Да вы что! Куда?! Я же в Большом танцую". Он на сцене в третьем ряду, но он танцует в Большом...
Ради нескольких минут в кадре актерам пришлось тренироваться под руководством педагога в течение года (кадр из фильма "Большой")
— Ты хотел снимать Барышникова?
— Была такая хулиганская мысль. Есть роль, которую в итоге замечательно сыграл Саша Домогаров — спившегося балетного премьера, который ставит танцы стриптизершам в ночном клубе провинциального городка. Родилась идея позвать Барышникова, я ему отправил сценарий. Он хорошо отреагировал, но сказал, что в Россию никогда не приедет. Была безумная мысль все куски с ним снять где-то в Европе, но это становилось уже совсем неправдой. Так что заманить его нам не удалось, но я ни секунды не пожалел: Домогаров сыграл, мне кажется, прекрасно.
— Алису Фрейндлих ты до этого снимал в "Подмосковных вечерах", больше 20 лет назад...
— Да, "Большой" — вторая наша совместная работа, что для одной режиссерской жизни большая удача. Алиса Бруновна — гениальная, великая актриса. Она в совершенно фантастической форме — профессиональной и человеческой, работать с ней было просто счастьем.
— Для "Большого" снято огромное количество материала, которое не вошло в полный метр. Ждать сериала?
— Первая версия была больше трех часов, что для проката, конечно, невозможно. У меня впервые был такой длинный и тяжелый монтаж — не просто подрезать или сократить, а придумать новую форму, новую структуру, чтобы туда вошло главное. В итоге, мне кажется, я это сделал. Конечно, жаль, что не вошли какие-то хорошие куски, прекрасные актерские работы. Так что постараюсь сделать телеверсию — видимо, четырехсерийную. Но это уже следующий этап.
— Кто, как тебе кажется, пойдет смотреть "Большой" в кино?
— Никаких прогнозов. Всю жизнь я занимаюсь неблагодарным делом — пытаюсь снимать фильмы для максимально широкого круга зрителей, при этом рассказывая то, что хочу, и так, как хочу. Я делаю коммерческое кино, но по своим правилам. И всегда рискую, что мой фильм окажется для публики не то чтобы сложным, но недостаточно развлекательным. А для ценителей, фестивальных отборщиков и критиков — слишком простым и понятным, чтобы давать призы и писать восторженные рецензии. Вспомни фильмы, которые я снимал,— они все такие. У меня бывали на этом пути прорывы и успехи, бывали и провалы. Я никогда не знаю до конца, что будет с фильмом. Хороший, приятный пример — фильм "Стиляги. Мне говорили в один голос, что в России мюзиклы не смотрят, не ценят, что это не наш жанр. А фильм встретили прекрасно, у него было много зрителей здесь, его очень хорошо принимали в Америке. Кстати, есть шанс, что "Стиляг" поставят на Бродвее как театральный мюзикл — там за это взялись очень серьезные люди.
— Героиня Фрейндлих говорит: "В балете ты никто, пока не доказал обратного". Ты в профессии доказал обратное, и неоднократно. Наше интервью выходит за неделю до твоего юбилея — красивого числа из двух пятерок. Тебе самому оно нравится?
— Не могу сказать, что эти цифры особенно красивы — я бы с радостью отмотал чуть-чуть назад. Но в любом случае мне приятно, что я пришел к этой дате с новым фильмом. Самое страшное — сидеть без работы. У меня много всего делается, есть режиссерские проекты, есть продюсерские. Есть сценарий, который я очень люблю и надеюсь начать следующий фильм уже в этом году, только вот говорить про него не буду, чтобы не сглазить. В общем, я пришел к этой цифре с двояким ощущением: что-то закончено, но уже есть, что делать дальше. Наверное, это главное чувство для режиссера — а чем еще мерить свои даты? К тому же у меня прекрасные взрослые дети, у меня уже есть внук, у меня замечательная младшая дочка. Любимая жена, любимая работа и надежды сделать что-то еще — это и есть моя жизнь.
