Как раз перед подготовкой этого интервью слушал в радиоэфире одного именитого продюсера, который рассказывал, как «просчитать» будущий хит. А вот Александр Ф. Скляр говорит о неочевидности того, что песни «Эльдорадо» и «Маршруты московские» так выстрелят. «Если вещь действительно получилась, ничего просчитывать не надо» — его слова. Песни они и есть песни, сочинялись, как все остальные. Да что там песни! Сколько раз в жизни Скляру приходилось идти ва-банк (точнее «Ва-Банкъ»), не поддается счету и учету. В общем, за то время, что мы провели с Александром в московском клубе «Шестнадцать тонн» за зеленым чаем и пенными напитками (он первое, я второе), я попытался максимально и совершенно бескомпромиссно вторгнуться на его личную территорию.
— Александр, расскажите, как вы в далекой-далекой молодости попали с дипломатической миссией в Северную Корею.
— Самый подробный ответ на этот вопрос есть в моей книге «В поисках Эльдорадо», в главе «Моя жизнь». Если коротко, то все дело в корейском языке. Я закончил английскую спецшколу, и английский был моим основным языком при поступлении в институт. Но правила таковы, что язык тебе выбирают при поступлении, и ты не знаешь какой. Вот и вышло, что мне дали корейский, а английский стал вторым. В 1975 году, когда я поступал, корейский был одним из самых бесперспективных языков с точки зрения будущей карьеры — он не был распространен в мире. К моменту окончания мной института, неожиданно открылось наше консульство в Северной Корее, которому срочно нужен был молодой специалист, выпускник. А так как нас было всего пятеро, из которых троих уже взяли в другие ведомства, выбор оказался невелик. Вот так я и стал дипломатом (смеется). Добавлю, что там, в Корее, я довольно много сочинял и читал. Свободного времени было предостаточно. Кстати, кое-что из написанного там позднее увидело свет на альбомах группы «Ва-Банкъ».
— Группа «777», затем «Центр» Василия Шумова, потом уже «Ва-Банкъ». Как вы пришли к музыке окончательно и бесповоротно?
— Группа «777», отсылающая к названию любимого всеми на тот момент портвейна, образовалась еще до моего отъезда в Корею. Но давайте пойдем с самого начала. Итак, примерно со второго курса института я достаточно серьезно интересовался музыкой, и, конечно, не только как слушатель, но и как уже начинающий исполнитель. А чего хочется молодому человеку, помешанному на рок-н-ролле? Разумеется, создать свой собственный бэнд! Самым первым моим более или менее осмысленным опытом стало годовое участие в группе Владимира Рацкевича.
— Вы о той самой «Рубиновой атаке»?
— Совершенно верно. Это была группа «Рубиновая атака», одна из легендарных бит-групп, от которых, собственно, и взял свое начало так называемый русский рок. Но в тот момент, когда я к ним присоединился, они вынуждены были поменять название, поскольку начались очередные разгромы, гонения и преследования всего, что связано с западной культурой. Тогда они взяли название «Цитадель». В общем, когда я попросился хотя бы вторым гитаристом, Володя ответил: «Нет, как это я тебя сразу гитаристом возьму? Посиди-ка ты для начала на пульте». Так я стал их звукооператором. У Володи был свой комплект аппаратуры, и выезжал он всегда с ним. Я полгода рулил у них звуком, благодаря чему стал довольно приличным звукоинженером. Только через полгода Володя разрешил мне стать вторым гитаристом в составе. Концертов было много, так что опыт я набирал быстро. В какой-то момент я решил, что уже имею право сказать ему: «Вовка, а чего мы поем только западные и только каверы? Мы же русскоговорящие люди! Давай попробуем сочинять свое и на русском языке». На что Володя мне выдал свое кредо: «Я не хочу петь на русском языке, потому что на русском рок-н-ролл не поют!». И все мои доводы относительно того, что Градский поет, что «Машина времени» поет, что «Удачное приобретение» поет, его не тронули: нет — и все.
— И тогда вы решили покинуть Рацкевича сотоварищи?
— Именно. С Васей Шумовым мы уже давно были знакомы — он посещал те же концерты и тусовки, что и я. Вот тогда, обсудив все как следует, мы и решили сколотить наш авторский русскоязычный бэнд, который и назвали «777». К сожалению, я не знаю, остались ли записи. Мы точно писались на катушку, но где она, никто не знает. У меня в свое время пропали бобины: я дал их человеку на сохранение, а вернул он мне далеко не все.
— А концерты-то у вас были?
— Группа наша выступила раз пять: это были институтские концерты, где-то в середине моего пятого курса, в начале 1980 года. Но играть только свои вещи мы тогда еще стеснялись, поэтому разбавили программу. В то время ко мне попал совершенно потрясающий винил под названием Little Richard Live — короткий концертник Литтл Ричарда, который мы сняли полностью и включили в программу. И на первом же концерте я благополучно сорвал голос: мы снимали один в один, а у Ричарда ярко выраженный тенор, тогда как у меня баритон; для меня петь его в оригинале оказалось очень высоко — вот и результат…
— И тут мы возвращаемся к началу беседы, к вашему отъезду в Корею, который и прервал дальнейшее участие в группе «777».
— Я сообщил Шумову о своем отъезде. Он пригласил в группу другого гитариста и переименовал коллектив из «777» в знаменитый ныне «Центр». Уже потом, когда я вернулся из Кореи, мы еще сотрудничали с «Центром» и даже записали совместный альбом под названием «Признаки жизни».
— Александр, самое время перейти к группе «Ва-Банкъ».
— Создание группы «Ва-Банкъ» вытекает из предыдущих событий. Из «Центра» я ушел, и мне ничего не оставалось, как собирать свой собственную группу, все начинать с нуля. А было это так. Некоторое время помыкавшись без работы, я нашел прибежище в ДК им. Курчатова. Волей случая заместителем директора по работе с молодежью там оказался бывший выпускник МГИМО. Он создал в «Курчатнике» некий молодежный центр, где я и начал поиск кадров для создания своей группы, а самое главное — получил место, где можно репетировать. Процесс поиска музыкантов длился довольно долго. Сначала я нашел барабанщика, затем парня, который неплохо умел играть на басу. Так образовалось наше первоначальное трио, оно же — первый состав группы «Ва-Банкъ». Этим составом мы успели записать магнитоальбом «Рок, коты и мы», который не издан до сих пор, и дать тройку концертов в «Курчатнике», где, пользуясь своим положением (а на тот момент я был и. о. худрука), я развил довольно бурную концертную деятельность. Наш первый концерт мы сыграли вместе со «Звуками МУ». Это был страшный разгромный сейшн — не знаю, как я остался жив: мы тогда потерпели полное фиаско, причем играли мы не перед «Звуками МУ», которые тогда уже гремели вовсю, а после них! Вот так нас подставили участники группы «Звуки МУ», за что им большое человеческое спасибо (смеется) — это был урок. Вскоре мои басист и барабанщик ушли в армию, и на этом закончилась история нашего трио и началась основная история группы. Тем не менее, отсчет я веду с 4 марта 1986 года — именно в этот день родился мой сын Петр и в тот же день Андрей Сурмачев и Костя Шишкин дали согласие играть со мной. Вот, Роман, с 4 марта 1986 года и до сегодняшнего дня в моей жизни не было перерыва в работе больше чем на месяц.
— Кстати, 1986 год — год создания московской рок-лаборатории. Группа «Ва-Банкъ» ведь стала ее членом? Расскажите об этом.
Конечно мы вступили в рок-лабораторию, ведь она давала более или менее официальные возможности для выступлений и облегчала литовку текстов. Эра подпольных рок-сейшнов уходила в прошлое.
— Литовка — это некая легализация твоего текста, я правильно понимаю?
— На твоем тексте должен был стоять официальный штамп, что он прошел литовку — только тогда ты мог исполнять песню. Плюс рок-лаборатория была инициатором и устроителем рок-фестивалей, а это был хороший шанс заявить о себе по-настоящему. Это были несколько площадок — «Горбушка», тот же «Курчатник». На первых порах лаборатория являлась неким творческим котлом, в котором мы все так или иначе варились. Мы ходили на концерты друг друга, могли приобретать катушки с записями новых групп (рок-лаборатория включала в себя небольшую студию звукозаписи, и если у тебя уже была своя запись, ты мог принести это к ним, а они ее тиражировали), т. е. рок-движение стало легальным именно благодаря рок-лаборатории. Но закончилось все довольно быстро — в 1992 году: советская власть потерпела крушение, и дальнейшее существование подобных организаций просто потеряло смысл.
— Логично будет спросить: ленинградский рок-клуб, который был создан на 5 лет раньше, как-то повлиял на московское рок-движение? Вы же перенимали опыт друг у друга, общались, ездили в гости с концертами?
— Безусловно, сотрудничество было. Рок-лаборатория и рок-клуб играли совместные концерты и в Москве, и в Питере.
— Александр, московские группы считали себя более профессиональными, чем питерские? Например, группа «Черный кофе» прекрасно владела инструментами и играла заморский heavy-metal, при этом Александр Башлачев оставался абсолютно самобытным, просто аккомпанируя себе на гитаре…
— Для меня самобытность гораздо более важна, чем виртуозное владение инструментом. Если подходить к этому последовательно и с умом, то хорошо играть можно научиться с годами, а самобытность — читай талант — если есть, то есть, а если нет… быть талантливым тебя никто не научит. Питерские группы первой волны были весьма и весьма самобытными; это еле уловимое ощущение, его невозможно высказать словами, чтобы ответить на вопрос: в чем питерцы были питерцами? Это надо просто чувствовать. Возможно, питерцы были оригинальнее москвичей потому, что Москва всегда была городом космополитичным, и музыканты в Москве больше старались соответствовать каким-то мировым стандартам и, как сейчас говорят, трендам. Но это относится далеко не ко всем: «Звуки МУ», «Вежливый отказ», тот же «Центр» — абсолютно самобытные команды.
— Вот что еще хочется уточнить: в 1988 году у «Ва-Банка» вышел альбом, который можно считать первым студийным, и назывался он просто — «Va-Bank». Но самое главное — этот альбом, судя по всему, можно считать первым альбомом советской рок-группы, который бал записан за рубежом и вышел на финском лейбле Polarvox OY? И здесь же: расскажите о первом выезде за рубеж.
— Только наоборот — сначала выезд, потом альбом. И все это было осуществлено первой советской полуофициальной рок-группой, потому что попытки официальных филармонических коллективов записаться и выступать за границей уже были предприняты. По порядку. Первый выезд состоялся на трехдневный международный рок-фестиваль в Варшаве «Роб-Реггей». Мы выступили на нем с легкой руки Артема Троицкого — он познакомил нас с директором польской группы Dezerter, которая играла убойнейший хардкор. И вот их директор, которого звали Мачек Хмель, приехал к Троицкому в Москву, а тот привел его к нам на репетицию. И он, проникнувшись, решил пригласить нас в Польшу. Что самое интересное, выезд нам обеспечила МГК ВЛКСМ. Фестиваль молодежный? Молодежный! Группа молодежная? Молодежная! Плюс полуофициальный рок-лабораторный статус сработал. Так будьте добры, обеспечьте, как говорится, отбытие… Поляки нам прислали официальное письмо, все как положено, и МГК ВЛКСМ неожиданно дал согласие! Но, конечно, приставили к нам своего человека (смеется). Это было нечто. У них стоял настоящий крутой аппарат, а фестиваль проходил в огромном цирке шапито в центре Варшавы — никто из нас до этого ничего подобного не видел. А чуть позже рок-лаборатория выписала из Финляндии в Москву на совместный концерт крутейшую группу Sielun Veljet, с ними приехал их продюсер, который нас всех отсмотрел и отслушал. Оказывается, он хотел сделать ответку, т. е. пригласить кого-то к себе в Финляндию. В итоге он выбрал группу «Ва-Банкъ» и питерские «Джунгли». Речь шла о клубном туре по 10-ти финским городам — фантастика! Но это не все. Об остальном нам сразу не рассказали, а это было вот что: по итогам того, как публика будет принимать обе группы, одной из них будет предложено записаться, чтобы попробовать команду на финском рынке. Десятый, последний концерт тура был самым ошеломительным. Продюсеры все так спланировали, что мы катались по городам, но и группа Sielun Veljet гастролировала, только по другим городам — у нее был свой тур. А на десятом концерте они нас соединили (группа «Джунгли» уже после восьмого концерта уехала домой в Питер). Это был просто сносящий башню концерт с реальными топерами тогдашней финской сцены. В общем, нам предложили остаться на семь дней и записать две-три песенки в качестве демо на финской студии, которая являлась филиалом EMI. За эту неделю мы записали не три песни, а целый альбом — тот самый исторический «Va-Bank». Единственным их условием было то, что альбом должен быть на английском языке, что и понятно.
— Вы один из немногих музыкантов, которым полностью удалось избежать участия в ВИА. А ведь многие рокеры жили тогда двойной жизнью: днем они в рубашечках поют про любовь и бескрайние поля родины, а вечером, уже в шипованных браслетах и косухах, рвут струны на подпольных концертах…
— Ощущение того, что мы, «Ва-Банкъ», попали в некую очень правильную волну, которая пронесла нас мимо ВИАшного официоза, было, и это радовало, но это была абсолютная случайность. Ребята, игравшие в филармонических коллективах, не были в этом виноваты — у них просто выбор отсутствовал. Поэтому ни в коем случае нельзя говорить, что все работавшие в филармониях предатели. Работа в ВИА отнюдь не ставит крест на человеке как музыканте, другое дело, что многие из музыкантов должны были отдать свои лучшие годы на работу в ансамблях, а это уже гораздо страшнее, поскольку уходили время, молодость, самые драйвовые годы.
— Как-то в интервью «Российской газете» вы сказали: «Для меня главное — это песня, и если она достойная, я ее пою вне зависимости от того, рок-н-ролл она или нет. Лучших музыкантов мира — Дэвида Боуи, Брайана Ферри, Тома Уэйтса — давно уже не волнует проблема „чистого жанра“, они работают с музыкой в целом. Я ориентируюсь на такую же широту». Так не было ли ошибки в том, что советские рок-музыканты все время оглядывались на Запад? Давайте играть в духе «Битлов», «Роллингов», «Цеппелинов»… Может, еще тогда надо было пытаться найти свои собственные мысль, звучание и философию?
— То, через что мы все прошли, было неизбежным этапом становления рок-музыки в нашей стране. Рок-н-ролл в СССР должен был откуда-то взяться — это ведь не наша культура, правильно? А откуда он мог взяться? Только с Запада. Мы должны были пройти подражательный период, но лучшие из нас смогли пройти этот период и выдать нечто самобытное. И вот тут уже нельзя обойтись без обращения к нашим русским музыкальным корням. Резюмирую: те команды, которые так и остались подражательными, по большому счету, сами себя вычеркнули из истории нашего рока — из той истории, которую будут изучать потомки через много лет, когда всех нас уже не будет.
— Цитата из книги Натальи Медведевой «Мой любимый», вторая часть которой — это ее дневник, посвященный, в основном, борьбе с наркоманией ее тогдашнего возлюбленного Сергея «Борова» Высокосова: «Или вот Скляр. У него голос скоро совсем исчезнет. Ему надо заниматься хотя бы специальными упражнениями, бросить курить на время…»
— Отлично, Наташа, просто молодец! В 2002 году у меня были колоссальные проблемы с голосом. Более того, мы с ней на эту тему беседовали, в частности, я интересовался, как можно дело поправить. Отступление: мне тогда посчастливилось познакомиться с американской певицей и пианисткой Диамандой Галас, у нее я тоже консультировался по вопросу восстановления аппарата. Так вот проблемы с голосом у меня начались с того, что я сломал себе ключицу на одном из концертов — это было падение со сцены. И Бог бы с ней, с ключицей, но я выбил себе еще и шейный позвонок, о чем сразу не узнал и не обратил на это внимания. А спустя пару лет начались процессы, которые, как я тогда думал, вообще поставят крест на моей певческой карьере: голос стал перманентно сиплым, и буквально в первые пять-семь минут концерта он садился совсем, т. е. две-три песни — и только сип в микрофон. Сначала я обратился к ЛОРу, который ничего вразумительного не сказал. И у меня возникала идея: продолжать петь-сипеть, несмотря ни на что — вдруг получится выбить клин клином? Я, конечно, не знал, чем это все закончится. Но т. к. я всегда относился к музыке как к чему-то мистическому, то подумал: если это наказание за что-то, в чем я провинился перед Духом Музыки, то я должен искупить вину, и врачи тут совсем не нужны — нужна лишь сама музыка. Вот именно в этот период, видимо, и застала меня сипящим где-нибудь на концерте Наташа Медведева. Прекрасная певица — она, разумеется, почувствовала неладное. А закончилось все тем, что я просипел где-то полгода, а потом голос стал постепенно возвращаться. Что касается Наташи, то я считаю ее выдающейся российской певицей, и не только рок-певицей — она гораздо шире этого понятия.
— Александр, ну вот мы и подошли к теме, в которой очень много непонятного, темного и мистического — надо бы прояснить. В 1999 году у группы «Ва-Банкъ» вышел альбом «Нижняя тундра». На обложке значилось: «Ва-Банкъ/Виктор Пелевин». Каким образом Пелевин участвовал в создании альбома? Расскажите все и по порядку.
- (Смеется). Время уже так далеко ушло от того периода, что я порой сам начинаю сомневаться — а видел ли я Пелевина? На тот момент ничего мистического в нашей встрече не было. Все началось с того, что круг людей, с которыми я тогда общался, зачитывался Пелевиным, его ранними рассказами и вышедшим в 1996 году романом «Чапаев и Пустота», который прочитал и я. Роман мне очень понравился. И когда мы обсуждали с группой текущие планы, я предложил ребятам попробовать сделать концептуальный альбом — взять некое литературное произведение и сделать на него саундтрек. Более того, произведение я хотел взять не написанное ранее, а специально созданное для этого проекта. Естественно, мне захотелось обратиться с этим предложением к современному писателю, произведения которого нравились всей группе, а Виктор Пелевин как раз соответствовал этим параметрам. Номер телефона Пелевина я взял у Андрея Гаврилова, известного музыкального издателя, коллекционера и синхрониста-переводчика, т. к. он когда-то говорил мне, что знаком с Виктором. И я просто позвонил ему, и он просто снял трубку. Я помню его реакцию после того, как я назвался. Виктор спросил: «А, это тот самый «Ва-Банкъ», который поет «Черное знамя?». Я отвечаю, мол, да, это одна из наших песен… Он: «Так значит это не вы поете «Ален Делон не пьет одеколон?»». В общем, очень ироничный парень (смеется). Короче, я изложил ему идею. Он не согласился сразу, взяв паузу, чтобы подумать. Я оставил ему свой номер. Он позвонил уже через несколько дней и сказал: «Я подумал, идея кажется мне интересной. Могу попробовать написать рассказ именно под этот проект». На том и расстались. Месяца через полтора он звонит снова: «У меня, кажется, что-то вырисовывается». Ну и еще один звонок от него был чуть позже — он сообщил, что рассказ готов. И вот тогда-то мы первый раз встретились с ним, и он передал мне текст рассказа. Рукопись до сих пор хранится у меня с пометками Пелевина, где на последней страничке он сам выделил несколько потенциальных тем для песен. И в частности, отдельной строкой было написано: «Где-то между Кремлем и Курским вокзалом, за гагарой с черным пером»; я не изменил ни слова, эта строчка легла в припев идеально. Кстати, это один из немногих альбомов группы «Ва-Банкъ», в котором достаточно серьезное участие принял Евгений Всеволодович Головин (писатель, поэт, переводчик, литературовед, оккультист, специалист по эзотерике — прим. авт.). Я изложил ему идею и дал рассказ, и он, прочитав его, сказал, что ему интересно поработать над проектом вместе с нами. Еще: это наш единственный альбом, песни к которому Головин писал специально — до и после этого он приносил уже готовый материал. С момента получения рассказа Виктора до момента, когда у нас были готовы все песни, прошло не меньше года. Когда мы в студии альбом аранжировали, я понял, что он требует какого-то нового музыкального подхода, и я вспомнил, что у Володи Рацкевича есть какая-то студия, где пишут, в основном, электронную музыку. На студии работал электронщик Олег Литвишко — именно он внес в аранжировки электронику, все эти транс-хаусные звуки. Можно точно сказать, что это была самая длительная и кропотливая работа группы «Ва-Банкъ».
— У вас с Виктором была договоренность: если альбом ему не понравится, то проект не будет реализован и до массового слушателя не дойдет?
Да, конечно. Но материал ему вполне понравился, и запись, как вы знаете, до массового слушателя дошла. Мы встретились, и я отдал Пелевину кассету с песнями, которую записал в единственном экземпляре именно для него; он принял положительное решение. После этого альбом вышел, а буклет, приложенный к диску, содержал рассказ «Нижняя тундра». Вот так и состоялся этот удивительный проект.
— Что было после выхода? Как Пелевин отреагировал?
— А вот этого я не знаю! Ведь с тех пор, как я передал ему кассету, больше мы с Виктором не виделись. Он мне не звонил и вообще никак не проявился. Более того, я сам ему несколько раз звонил, но он ни разу не поднял трубку — он словно испарился. И на почту я ему писал — никакой реакции. Но вот что любопытно: через несколько лет на меня вышла фирма «Союз» с предложением начитать аудиокнигу Пелевина «Чапаев и пустота». Первое, о чем я у них спросил: «А есть ли у вас разрешение Пелевина на то, что это буду делать именно я?». Они ответили, что, мол, да, он одобрил вашу кандидатуру (смеется). Аудиокнига вышла, и тогда он мне тоже не позвонил! Вот такой загадочный человек этот Пелевин.
— Следующий вопрос касается вашей совместной работы с еще одним очень загадочным человеком — с Глебом Самойловым. Какое-то время вы вместе с ним пели песни Александра Вертинского и даже гастролировали с этим проектом.
— Кстати, до Глеба мы пели Вертинского с Ирой Богушевской и даже выпустили альбом, посвященный 111-летию со Дня рождения Александра Николаевича. Но закончилось все не очень красиво — Ира однажды просто не пришла на концерт в ЦДХ: полный зал, все серьезно, а она взяла и не пришла. Я был в абсолютном шоке и еле выкрутился. Потом какое-то время я пел Вертинского один. А позже, на фестивале «Нашествие-2005» в Казахстане, где выступали и я, и «Агата Кристи», мы разговорились с Глебом, и выяснилось, что он тоже большой почитатель творчества Вертинского. Я предложил ему сделать совместную программу. Через некоторое время Глеб показал мне список песен, которые он хотел бы исполнять в этой программе, и мы придумали под это новую концепцию: мы посвятили эту программу Ракель Меллер — реально существовавшей женщине, упоминавшейся в одной малоизвестной песне Вертинского. Мы сделали штук пять дуэтов с Глебом, чего с Богушевской не было, и во время исполнения каждым из нас своей песни другой не уходил со сцены, а садился за столик и слушал, а когда было запланировано, то и подпевал. Кроме того, оказалось, что у Глеба есть замечательная знакомая певица — жена Ильи Кормильцева Алеся Маньковская. Мы дали ей роль Ракель Меллер и ввели два ее номера — две пени. Так и вызрел этот замечательный проект, концерт-спектакль «Ракель Меллер. Прощальный ужин в честь Александра Вертинского». С этой программой мы с Глебом дали несколько концертов в Москве, Питере, Екатеринбурге, Минске и Киеве, и я уже подумывал о выпуске альбома. Но тут у Глеба началась эпопея с развалом «Агаты Кристи» и началом его сольной карьеры, поэтому все постепенно сошло на нет. С тех пор я пою Вертинского один.
— Александр, интервью наше близится к окончанию, и давайте немного о политике — куда ж без этого… 1996 год, выборы, акция «Голосуй или проиграешь». Вы, как и многие поп- и рок-музыканты, участвовали тогда в этом марафоне. А была ли вера в «либеральный проект»?
— В тот момент ни о каком «либеральном проекте» я точно не думал. В 1991 году я воспринимал все так: наконец-то на моих глазах свершается ТО САМОЕ, ради чего я занимался именно рок-музыкой! Я тогда не отдавал себе отчета в том, что огромная система под названием Советский Союз рушится окончательно и бесповоротно — тогда не было очевидно, к каким трагическим последствиям все это приведет. А в 1996 я думал так: либо на выборах побеждает Ельцин, который обещает расширение свобод, или Зюганов с мощнейшим тогда коммунистическим движением возвращает страну к репрессиям, тоталитаризму и ГУЛАГу. Откуда было нам знать тогда, что стравливают их специально, что все это спланировано американскими политтехнологами? Да ниоткуда — опыта такого еще не было. Я реально боялся, что с победой коммунистов в страну вернется все то, что я категорически не принимал и против чего боролся, и это казалось мне самым опасным, что может случиться с моей страной. Конечно, тогдашнее участие в «Голосуй или проиграешь» сейчас воспринимается мной совершенно иначе — нас всех обманом поставили под те знамена, которые из сегодняшнего дня воспринимаются как абсолютное предательство. Но мы живем сегодня, и я участвовал в том предвыборном марафоне абсолютно искренне. Единственное условие, при котором мы согласились на участие, — группа исполняет только те песни, которые сама посчитает нужным. Организаторы дали добро. А мы включили в программу наши самые «острые» песни: «Я живой», «Пойло» и т. д. Сегодня я недоволен тем, что принимал в этом участие — это однозначно.
— Спасибо большое, Александр за это интервью. И последний вопрос: в 2016 году группе «Ва-Банкъ» исполняется 30 лет. Чего нам ждать, как планируете отмечать?
— Точно могу сказать, что к этому сроку я выпущу новый альбом — материал почти готов. Еще планирую большой праздничный концерт в московском клубе Yotaspace. Конечно же, будет отдельный концерт, посвященный тридцатилетию группы. Вы просто следите за информацией, все и узнаете. Спасибо и вам, Роман.
