О том, почему нельзя побороть разницу между богатыми и бедными, в чем главный вопрос в жизни и почему не бывает искусства без эротики - «АиФ-Воронеж» побывал на творческом вечере великого театрального режиссера Льва Додина.
Знаменитый театральный режиссер Лев Додин стал одним из участников Платоновского фестиваля искусств. Он не только привез в Воронеж свою знаменитую постановку «Братья и сестры», но и провел творческую встречу, на которой рассказал, какие табу в театре считает допустимыми, чем опасны новые технологии и что он считает трагедией жизни.
О главном вопросе в жизни
«Главный вопрос, который, чем дольше живешь, тем чаще задаешь себе: «Зачем?» Существует одна древнерусская легенда, согласно которой бог записал на пергаменте ответ на вопрос: «В чем смысл жизни?» и зарыл его глубоко в земле. Его искали из поколения в поколение, и наконец-то один из святых обнаружил пергамент. На нем было написано лишь одно слово: «Зачем?» С годами, с одной стороны, все становится ясней, а, с другой - все туманней вырисовывается ответ на этот вопрос. В театральной юности мне казалось, что театр может совершить революцию в душе человека, очень хотелось этого переворота добиться. Все мы мечтали сыграть так, чтобы у зрителя случился инфаркт. Теперь, когда я сам перенес инфаркт в реальной жизни, этого своим зрителям уже не желаю (смеется – ред.).
Но я до сих пор считаю, что театр может называться театром только тогда, когда он дает возможность зрителю хотя бы на одну секунду испытать потрясение. Ведь по-настоящему меняет человека только что-то его потрясшее. Театр должен давать зрителю возможность понять, что он способен сострадать другому так, как, возможно, никогда не сострадал никому в жизни. При этом зритель понимает, что и кто-то еще в зале испытывает то же самое. Важно это совместное преодоление чувства одиночества и обнаружение, что ты способен сострадать другому, а, значит, способен сострадать и самому себе. Это именно та секунда, которая делает нас человечными».
О работе над Достоевским
«Второй год подряд мы пытаемся работать над «Братьями Карамазовыми» Достоевского. Это очень интересно и сложно одновременно, и пока ни к каким результатам не привело. Даже у себя в плане мы писали не «репетиции» «Братьев Карамазовых», а «изучение» этого романа. Пока, к сожалению, нет того, чем мы могли бы поделиться со зрителем. Получится ли этот спектакль в итоге или нет, я пока сказать не могу. Именно поэтому я всегда предупреждаю артистов, задействованных в спектакле, что мы начинаем исследование, а чем оно закончится – неизвестно. Театр – это способ познания глубины жизни, познание себя в этой жизни. Я иногда шучу, что спектакль – это побочный продукт нашей жизнедеятельности. Если мы с командой что-то поняли, тогда можно этим поделиться и со зрителем. Считаю, что спектакль - как хорошая книга, должен жить долго и меняться со временем. Ведь, когда мы читаем книгу в юности, а потом перечитываем ее через 20 лет, она может кардинально перевернуться вместе с нашей жизнью. Мне хочется, чтобы и спектакли «читались» годами». Так, например, произошло с нашим спектаклем «Братья и сестры».
О телеспектаклях и опасности технологий
«Я всегда был против телеспектаклей. Мне они казались чем-то неполноценным. Но сейчас я стал умней или, наоборот, глупей и стал понимать, что всем спектакль все равно показать невозможно. И сейчас, пожалуй, телеспектакли – самое важное, что показывают на телевидении. Это говорит о том, как сильно не оправдываются наши надежды на новые технологии. Когда телевидение начинало широко входить в нашу жизнь, то о нем писали: «Совершилась революция, появилась самая правдивая форма искусства». Но прошло определенное количество времени, и эта технология перевернулась к нам другим боком. Нигде нельзя так врать, как на телевидении. Технологии опасны в любой сфере – все не лучшее, что есть в человеке, они только усиливают».
О новациях в театре
«Часто новацией называют то, что на самом деле новацией не является. В силу незнания прошлого, недостаточного образования и долгого существования железного занавеса у нас часто пишут о каком-то явлении как о чем-то новом, хотя на Западе оно уже может доживать последние дни. В 1987 году в Венесуэле я побывал на спектакле, в котором зрители вместе с актерами переходят из комнаты в комнату. И только недавно у нас похожий спектакль преподнесли как новацию. Да, многое из того, что сегодня происходит в современном театре, мне не близко. Мне интересен тот театр, которого сегодня в мире очень мало. Это театр о людях и для людей. Стала популярна рэп-культура, и ее начали использовать в театре. А нужно ли в театре то, чего итак много вокруг, или там должно быть что-то особенное? Это сложный вопрос. Особенно в эпоху, когда все стараются быть в тренде».
О матерной речи, обнажённых сценах и других табу в театре
«Искусство всю жизнь нарушало табу. Оно для этого и существует. Искусство все время отвоевывает запретные территории. Практически все книги Достоевского его современники воспринимали в штыки. «Бесов» точно проклинали все. Тогда никто не понял, что это было великим пророчеством. Он описал в книге то, что все мы пережили, и не исключено, что будем переживать снова и снова. Я сам являюсь нарушителем многих табу. В спектакле «Братья и сестры» у нас разделись актеры, что вызвало волну критики со стороны начальства. У нас в театре впервые обнажились женщины, но намерения этого поступка были чистыми. Вот что главное. Человеческое тело прекрасно по своей природе, а мы привыкли его стесняться. Нет искусства без эротики. Есть только комплекс предрассудков. Но, конечно, совсем другое дело, когда обнаженные сцены используют в рыночных целях, для привлечения внимания. То же самое и с матом. Я готов слышать мат со сцены, если он действует в художественных целях. В картине «Левиафан» Андрея Звягинцева звучит обсценная лексика. Но разве мог иначе выразиться русский человек в такие моменты? А вот когда матом хотят удивить, завлечь, меня это раздражает. Меня раздражает все, что бессмысленно».
О богатых и бедных
«История не знала моментов, когда все жили одинаково хорошо. Видимо, так устроена природа человека и природа общества, которое сотворил человек. Во все времена люди мечтали о таком устройстве, при котором бы не было разделения на богатых и бедных. Но это утопия. И всю жизнь идет борьба за эту утопию. Когда борьба входила в фазу обострения, возникали трагедии куда более страшные, чем просто будничная несправедливость. Как только начинались попытки осуществить эту утопию равенства, происходило массовое взаимоуничтожение людей. И уже непонятно, кого уничтожали больше, - богатых или бедные самих себя. Андрей Платонов написал об этом, возможно, сильней всех в мире. Его произведения «Котлован» и «Чевенгур» - о попытках построить коммунизм. Сам Платонов был истовым коммунистом. Революция, которая поглотила сотни миллионов жизней, изуродовала надолго историю России и генетический код русского человека. Но она показала миру, что необходимо двигаться в куда более справедливом направлении. Ценой огромных потерь наша страна в какой-то мере дала пример другим странам. Может быть, и не было того развития, которое произошло в Европе, если бы они не увидели, какой ужас творится при попытках побороть несправедливость. Если мы сегодня обратимся к жителю любой европейской страны, то услышим в ответ, что все вокруг жутко несправедливо. Хотя то, что там считается бедностью, у нас называют средним уровнем жизни. Так устроен человек – он всегда будет считать, что живет хуже других. Я был свидетелем, как во Франции один из жителей со словами «Нельзя мириться с этой несправедливостью» сел за руль Mercedes и поехал на демонстрацию «желтых жилетов». Я сразу представил себе, как в России водители Mercedes протестуют против несправедливости жизни».
О трагедии жизни
«Человеческое существование трагично само по себе. Хотя бы потому, что мы рождаемся, зная, что умрем. Подсознательно мы волей-неволей об этом часто думаем. С одной стороны, мы хотим вырвать у жизни все, что возможно, а с другой думаем: «Зачем так много вырывать, если мы все равно уйдем?» Каждый человек – это божье создание. И каждая минута нашей жизни стоит куда больше любых достижений на свете».
Об искусстве для элиты и не только
«С одной стороны, искусство – вещь элитарная. Его всегда рождают исключительные создания общества. Но с другой стороны, искусство – вещь народная. Почему театр вечен? Потому что он начинался еще тогда, когда человек встал на задние ноги и пошел впервые охотиться. Вернулся с добычей – сыграл удачную охоту. Вернулся без добычи – все равно играет удачную охоту, чтобы компенсировать чувство потери. Лучшие рождают театр для всех. Я уверен, что каждый способен воспринимать постановку на своем уровне. Мы играем наши спектакли в разных аудиториях – от России до Новой Зеландии. Находясь в других странах, я стараюсь всех приглашать на свои спектакли шоферов, официантов. А мне говорят: «Я в театр не хожу». Ведь на Западе театр считается местом для элиты. Но когда я говорю, что приглашаю бесплатно, это всегда действует безотказно. Не воспользоваться бесплатными приглашениями для иностранцев – грех. Это в России могут подумать, что раз бесплатно или дешево – значит плохо. Там менталитет другой. Так однажды я позвал на свой спектакль «Дядя Ваня» одного шофера. И после он сделал признание, которое на идеально демократическом языке отражает суть тетра: «Есть моменты, когда герой остается один и исповедуется. Он говорит все то, о чем я часто думаю. Я стесняюсь это произносить вслух, думаю, что это только мое уродство, а оказалось – нет». Театр дает шанс человеку поговорить с самим собой. Ведь если не наладить диалог с собой, ты не сможешь разговаривать с другими».
Об артистах и псевдоартистах
«Артистом сегодня называют и того, кто артистом не является. Сегодня и про развлекателя говорят, что он артист. До революции в России было разделение на писателей и литераторов. И часто, к какой категории ты на самом деле относишься, определяло время. Сегодня в обществе потребления нам постоянно навязывают ненужные предложения, в том числе и в области культуры».
Фаина Мания
