Продолжаем публикацию интервью Андрея Ванденко. Разговор, состоявшийся в 2013 году, с Евгением Ройзманом, российским политическим деятелем и главой Екатеринбурга.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
Чтобы договориться об интервью с Евгением Ройзманом, недавно избранным мэром Екатеринбурга, хватило коротенького сообщения на его личную страничку в Facebook. Ответ последовал через три минуты: «Прилетайте. Вторник? Среда?» Ни тебе пресс-секретарей, ни списка вопросов на согласование. Демократия, как ни крути...
— Что пишете, Евгений?
— Да вот заполняю анкету в отдел кадров мэрии. Раньше руки не доходили, а соблюсти формальности надо. Чтобы все было по закону.
— Давно в последний раз подавали заявление о приеме на работу?
— И не вспомню. Так-то я человек небумажный. Перед выборами готовил документы для избиркома… Все, закончил с анкетой. Теперь можем поговорить. Только на звонки буду отвлекаться. Многие же набирают напрямую, минуя приемную. На днях была важная встреча, и я минут на сорок выключил звук в телефонах. Потом смотрю: больше сотни пропущенных вызовов…
— Впору менять номера мобильных.
— Зачем? Один вся страна знает. Специально завел его, чтобы нуждающиеся в экстренной помощи могли обратиться... Но, кстати, в последний год звонить мне стали гораздо реже. Куча уголовных дел, постоянные наезды, проблемы, часть публики и отодвинулась в сторонку, чтобы рикошетом не зацепило… Когда телефоны смолкли, было очень непривычно. А теперь я опять всем нужен. Об этом еще протопоп Аввакум говорил: сегодня батюшка, а вчера бл... сын… Жизнь случайных людей отметает.
Так о чем мы беседовать будем?
— Для начала хочу извиниться, что пришел на встречу не в вашем любимом красном…
— Не-не! Это больше не тема. Выборы завершились, надо двигаться дальше. Вот и я, видите, сегодня тоже в черном. Красный цвет слишком открыт, вызывающ, даже агрессивен. Злоупотреблять им не стоит. Подразнил быков — и хватит… Последние четырнадцать лет я отдавал Екатеринбургу все, что мог. Ввалил из собственного кармана более полутора миллионов долларов в фонд «Город без наркотиков», через нашу общественную приемную прошло сорок тысяч человек. Всякое бывало за это время… И свободой рисковал, и жизнью. Бояться стыдно, но и под пули лезть глупо. Долго ходил в бронежилете, салон машины так оборудовал, чтобы успеть прикрыться, если начнут стрелять на поражение.
— Кто?
— Ну не барыги же… В 99-м году позвали в управление ФСБ: «В Одессе был серьезный цыганский сходняк. Принято решение, сюда едет крутой киллер, будет тебя валить». Спрашиваю: «Мои действия?» Говорят: «Сходи в ГУВД, потолкуй». Я посмеялся: «Ну да, сами исполнят, а потом на цыган спишут…» И в 2003-м война шла на уничтожение. Решил: единственный выход — избираться в Госдуму. Выиграл выборы, хотя мочили по-черному. Популярная московская газета опубликовала четыре разворота под заголовком «Концлагерь назывался «Город без наркотиков»?». Но я победил. Меня, по сути, загнали в депутаты. Сейчас история повторилась.
— Если бы уступили 8 сентября, вас могли закрыть?
— Посадить? Они и сегодня в состоянии это сделать.
— А говорят, что победителей не судят.
— Будто не знаете: Уголовный кодекс стал инструментом борьбы с политическими оппонентами…
— Теперь у вас есть административный ресурс.
— Никакого. Хотя положение мое изменилось, это правда.
— Но вертушка, смотрю, стоит.
— По рангу положено. Телефонным правом пользоваться не собираюсь. Не мой стиль. Я глава полуторамиллионного города, и с этим придется считаться. Меня услышат. Даже не понадобится голос повышать.
— Евгений Урлашов, когда его выбрали мэром Ярославля, говорил примерно то же. А сейчас сидит под арестом и не докричится до земляков, как ни старается…
— Совершенно разные ситуации.
— Чем же?
— Я не буду загонять город в раскол. Это никому не нужно. Думаю, смогу договориться с теми, кто хочет блага Екатеринбургу.
— Иногда друзья бывают хуже врагов. Юлия Латынина, которая явно неровно дышит в вашу сторону, за последние месяцы столько обидного наговорила про губернатора Куйвашева, что тот должен был озлобиться. И вряд ли только на Юлию...
— Латынина написала правду. В действительности все обстояло еще жестче. Да, не хотелось выносить подробности на публику, но и запрещать что-либо Юле я не вправе. В конце концов, Куйвашева сюда не приглашали. И не стоило ему вести себя столь неуважительно. Но война в мои планы не входила, конфликт я не провоцировал, пускать вражеские поезда под откос не собирался. И на заседании Валдайского клуба, где мы впервые встретились после выборов, руку губернатору протянул именно я. Делал доклад о негативной роли института назначенцев, а Куйвашев сидел в зале в двух шагах от меня. Я вдруг подумал, что собравшиеся могут решить, будто специально швыряю камни в его огород. Закончил выступление, подошел и пожал руку. У меня же нет задачи затоптать, пнуть, унизить. Потом у нас был разговор с глазу на глаз уже здесь, в Екатеринбурге.
— Рискуете, Евгений, готовностью к компромиссу разочаровать часть поклонников, ждущих от вас борьбы с кровавым режимом.
— Послушайте. Ты стоишь перед танком, а куча народа с безопасного расстояния кричит: «Прыгай под него! Прыгай!» Им интересно посмотреть, что получится. Еще любят подначивать: «А вот и не подеретесь!» Наверное, кто-то думал, что я выхвачу шашку и начну головы рубить. Но у меня нет для этого ни времени, ни желания, ни возможностей. Я взрослый человек и все прекрасно понимаю. На конфликтах выстроена работа СМИ, на войнах зарабатываются бешеные деньги. Но зачем я буду помогать? Никакого интереса. Хватит, навоевался. Мне работать надо.
— Что, кстати, за шрам у вас на руке?
— Была в свое время сильная история... У меня много шрамов. Возвращаясь же к компромиссам, скажу так: я против навешивания ярлыков. Не все можно встроить в жесткие определения. Я никогда не состоял в оппозиции. Мои проекты шли параллельно власти, как, например, первый в России частный музей «Невьянская икона», который я создал в 1999 году, или в контакте с ней, как в случае с фондом «Город без наркотиков». Позиция простая: у меня есть свое мнение, не боюсь его декларировать и отстаивать, но не готов посвятить жизнь борьбе. Есть много других, более важных дел. Легче приспособиться, найти точки соприкосновения, в чем-то подчиниться, уговорить, схитрить… Буду сотрудничать с властью, пока там не появятся окончательные людоеды. Черта, за которую не заступлю. Но пока она не пересечена. Постараюсь политическую составляющую в работе свести к минимуму. Людей ведь не волнует, от какой партии тот или иной депутат, для них важно, чтобы дело кипело. Понимаю и то, что власть не переломить. Россия — слишком большой корабль, закладывать крутые повороты нельзя. Курс надо менять плавно, постепенно. Любые резкие движения должны быть оправданны. Когда обстоятельства вынуждали, шел в лобовую и с губернатором, и с ГУ МВД по Свердловской области. Здесь никто не позволял себе подобного. Тогда вокруг кричали, мол, Ройзман конфликтный, договариваться не умеет. А сейчас пытаюсь наладить работу, и опять Facebook взвыл. Пишут, что я расчехлился и все такое прочее. Но зачастую мне незнакомы эти люди. Почему должен их слушать?
Описываю конкретную ситуацию. На Валдае стою на крыльце дома, где заседал клуб. Рядом — Володя Рыжков, Юрий Кобаладзе, Николай Злобин, еще кто-то. Подъезжает Сергей Собянин, выходит из машины и идет на меня. Как нормальный, воспитанный человек я поздоровался, поздравил с победой на выборах. Он ответил тем же. Все! Но «Твиттер» тут же взорвался: Ройзман жмет руку Собянину! А в чем мое преступление, объясните. Я и Дмитрия Медведева встречал в аэропорту, когда тот прилетал в Екатеринбург в конце сентября. По протоколу положено. Костюм, правда, не надел, в джинсах поехал. Лишь пиджак поверх майки набросил. Дело-то поздно вечером происходило.
— Что-нибудь в этом кабинете поменяли?
— Зачем? Меня все устраивает. Предыдущий глава города Евгений Порунов — дядька незлой. Жил на зарплату, богатств не скопил. От него осталась шестилетняя служебная Toyota Camry. Да спортивные кубки в шкафу. Пусть стоят, мне не мешают. Портрет Бродского повесил. А кого еще? Не Че Гевару же. Попросил нарисовать Брусиловского. Говорю: «Миша Шаевич, сделайте». Через несколько дней приносит готовую картину. По-моему, замечательно получилось…
— Ксения Собчак в интервью для канала «Дождь» раз десять — не меньше! — назвала вас Бэтменом, которому теперь управлять Готэм-сити. И очень огорчилась, что вы не повелись на сравнение. Оно явно ей понравилось.
— Просто, слишком просто! Нельзя подгонять жизнь под придуманный образ. Много нюансов, которые не вписываются в схему. Для Бэтмена ведь важно полетать красиво, эффектную позу принять, а я не готов ничем заниматься ради процесса, мне нужен результат. Считаю себя ленивым человеком, поэтому стараюсь избегать лишних движений.
— Но если бы столкнулись с фальсификацией на выборах, вывели бы людей на улицы?
— И так знаю, что пытались смухлевать, подчистить цифры в нужную сторону. Тем не менее никаких демонстраций не созывал бы. В свое время мы организовали в Екатеринбурге десятитысячный митинг против наркотиков. Получилось мощно. Да, могу собрать народ. Но этим оружием надо пользоваться, когда стоит вопрос о жизни и смерти. А здесь на кону был пост мэра. И второй аргумент: в нашей стране нет прецедентов отмены результатов голосования. Хоть завыводись! Если зовешь людей за собой, отвечай за них. Выборы не тот бонус, ради которого нужно идти в жесткий стык. Ты можешь быть убежден, что результаты подтасованы, а победа украдена. Но зачем зря размахивать кулаками? Не трать силы, забудь! Не последние выборы, на других отыграешься.
— Передаете привет Навальному?
— Не только ему. Говорю о ситуации в целом. Все знают: у нас кто считает, тот и прав… К Алексею я хорошо отношусь. Нормальный русский парень. Не вижу подвоха и двойного дна. Главный его недостаток — молодость. И это, увы, исправимо… Может, рановато он политизировался, поработать бы еще. Ну и, конечно, жесткая риторика, не оставляющая пространства для маневра. Но я старше Навального почти на пятнадцать лет и могу сказать, что в его возрасте совершал куда больше ошибок.
— Да и по молодости дров наломали.
— Послушайте. С четырнадцати лет я практически не жил дома, исколесил всю страну. Разные истории случались. Закончилось тем, чем и должно было: я сел…
— Тут срок мотали?
— За этим на Урале далеко ездить не надо, все под боком… Закрыли меня 13 сентября 1980 года, за день до совершеннолетия. Взяли бы позже, мог получить другой срок. Наверное, эта страница биографии не предмет для гордости, но другого Ройзмана у меня для вас нет. Ничего не скрываю, более того, считаю, что ни одному русскому интеллигенту тюрьма еще не навредила.
— Спорное утверждение, Евгений.
— Вы думаете так, я иначе. Вас же мое мнение интересует? Тюрьма дает невероятное расширение кругозора, созерцание изнанки жизни. Я год просидел в одиночке и столько книжек прочел за это время!
— За что вас так?
— Побег устроил.
— Удачный?
— Если бы ушел, наверное, до сих пор бегал бы где-нибудь. По крайней мере, тут не сидел бы, в кресле мэра… Почитайте Дорошевича, Чехова, Достоевского, Солженицына, Шаламова — у каждого свой взгляд. Не сравниваю себя с великими, хочу лишь подчеркнуть: в тюрьме, как на воле. Только события происходят на ограниченной территории, решения в конфликтной ситуации принимаются здесь и сейчас. От ответа не уйти. Большая школа… Я отсидел положенное, пошел на «Уралмаш», работал в бригаде Героя Соцтруда Феофанова. Вкалывал по полной программе, иногда в три смены. Даже хотели двинуть в комсомольские секретари. Говорю: «Ребята, послушайте, я только освободился». Ржут: «Отлично! Будет освобожденный комсорг!» В итоге я по-честному окончил вечернюю школу и поступил в Уральский университет. На истфаке учился девятнадцать лет, уходил, возвращался, тринадцать раз пересдавал историю КПСС, но не отступил, получил-таки диплом. Защитился на отлично, много народу пришло послушать. Понимаете? Я сам себя сделал. Без богатых родителей и покровителей. Еврейский мальчик, добившийся всего своим трудом. Меня ничем не испугаешь.
Да, в новом статусе есть моменты, к которым надо привыкнуть. Во-первых, вынужден рано вставать, когда бы ни лег накануне. Во-вторых, приходится постоянно думать, что говорю. Женя Ройзман мог особо не следить за речью, а мэр большого города обязан фильтровать. Иначе непременно ухватятся за слово. Конфронтации-то хватает. Стало сложнее опираться на неформальные методы работы, я привык все решать телефонными звонками и личными контактами, а здесь любой вопрос идет через бумаги. С другой стороны, это мое алиби на случай чего. Конечно, чему-то придется учиться, но ничего страшного — справлюсь.
— А вдруг укатают сивку крутые горки?
— Никогда не пытался выдать себя за другого. Я такой, какой есть. Не умею врать. Если почувствую, что не справляюсь, скажу: «Простите, люди добрые! Ошибся». Но сначала сделаю все возможное, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Я и в фонде так работаю — по максимуму. Туда каждый день обращается по 30—40 человек. Если однажды удастся решить проблему с наркотиками, победить это зло, буду счастлив. Облегченно выдохну и займусь чем-нибудь иным. Мне есть куда силы приложить. Хочу открыть в Екатеринбурге музей наивного искусства, собрал для него уникальные экспонаты. Пока нет помещения.
— Вы ведь почетный член Российской академии художеств?
— Даже награжден серебряной медалью. Когда узнал, расстроился, что не золотой, а потом прочел, что с такой же медали начинали и Левитан с Айвазовским, и успокоился. Нормально! Я создал реставрационную мастерскую, восстанавливаем старообрядческие иконы и храм в Быньгах. Сейчас пытаются все разрушить, разгромить, но мы не сдадимся, не отступим. По профессии я историк, специалист по горнозаводскому Уралу, люблю ездить в экспедиции на русский Север. Задумал, но не завершил работу над книгами, которые, надеюсь, скажут новое слово в науке. В душе я ведь книжник. Дома у меня прекрасная библиотека, одна из лучших на Урале. Почти вся советская и российская поэзия представлена. Стихи очень люблю, готов о них говорить вечно… Помню, перед прошлым Новым годом Гоша Куценко приезжал, мы пошли в фонд и по очереди читали стихи. Смотрю, а Гоша малость того, выпивши. Замечание делать неловко, ну я и предложил: «Если бросишь бухать, и я капли в рот не возьму». Ударили по рукам. Куценко продержался четыре месяца, а я так и не пью, хотя умею. Меня пьяным никто не видел.
— Процитирую ваши же строки: «Что делать? Сам не знаю. Но держись. И утешайся запрещенным средством». Это вы о чем, Евгений?
— О спиртном. Стихотворение 1988 года. Тогда в разгаре была антиалкогольная кампания.
— А я уж подумал, речь о средствах позабористее.
— Нет-нет, наркотики никогда не употреблял и не мог их пропагандировать. Смотрите. Принципиально не курю табак. И уж тем более не стану травиться всякой гадостью. Когда встречаюсь с детьми, говорю максимально жестко, называю вещи своими именами. Спрашиваю: «О травке слышали?» Хихикают. Продолжаю: «Так вот. Травку жуют коровы, а то, что курят, называют говном. Хотите, чтобы вас говнокурами обзывали?» Вижу: зашумели, зашушукались… Детям нельзя врать, они фальшь сразу чувствуют.
— В предисловии к книге «Жили-были» Дмитрий Быков не скупится на комплименты в ваш адрес. Когда сочинять начали, Евгений?
— В тюрьме уже писал, но никому не показывал… А опубликовался впервые в 86-м. Через год в журнале «Аврора» напечатал стих «На дворе скворец клевал», принесший мне известность в литературных кругах.
— Прочитаете?
— На дворе скворец клевал
и крошил табак,
на тарелочке лежал
грустный пастернак.
Доносился ветра свист,
веточки дрожали,
и упал с березы лист,
его ференц звали…
Ну и так далее. Выпустил три сборника. Не считая самиздатовского.
— Сейчас пишете?
— В последний раз в 2004 году. Как отрезало. Одна из самых больших моих потерь. Иногда кажется: если стихи вернутся, все брошу. Но не возвращаются… Сейчас надо закончить книгу об истории невьянской иконы. Четыреста страниц есть. Издательство «Эксмо» предлагает новое издание «Города без наркотиков», но меня формат не устраивает. Сборник рассказов готовлю. Коплю, ношу в себе долго, зато пишу быстро, легко. Мне нравится это занятие, правда, теперь на моем столе другие бумаги, сами видите…
— Про губернаторство в перспективе думаете?
— Нет. Не хочу этого. С другой стороны, я и в мэры не собирался…
Екатеринбург — Москва
