Арабы, когда желают удачи, говорят: «Had Muwafak». Бедуины, идя через пески, превозмогая сухость в гортани и горле, пустой желудок, распоряжаются своими губами не менее эффективно, чем женщины, которые, собираясь в аптеку, ради фармацевта красят их помадой: бедуины оставляют их неподвижными.
Unsplash
Меня в этом всегда удивляло два аспекта. Первый — как можно удержаться от того, чтобы поцеловать верблюда, когда он чуть ли не единственный носитель влаги в пустыне? Никто не увидит. Ну, кроме... А если перед рассветом?
Второй — как можно, сохраняя молчание, не сойти с ума от собственных мыслей?
Я всегда был словоохотлив. Даже когда мне однажды сказали, чтобы я закрыл свой поганый рот, я его закрыл, но только чтобы проверить: я умру или нет? Во рту — своя жизнь, своя биосфера. Своя атмо-сфера. Ей необходим кислород. А если рот поганый — в нём растут поганки — где? под языком? там токсично? так и происходит кровоизлияние — эндогенно, от нарушения баланса газов в организме?
И всё-таки порой разговорчивость мне вредила. Наверное, в этом есть толк. Организм в целости, во всей совокупности органов, имеющих между собой налаженную коммуникацию, пока ещё совсем не ветхую (кроме удалённого аппендикса, крайней плоти (люблю «Моби Дик», Измаил — мой герой) и слегка поражённого в детские годы лёгкого (его альвеолы были продуты как форсунки самолёта на стоянке между перелётами)), — организм в целости умнее, чем то отдельное место, где зарождаются мысли.
И постольку, поскольку он умнее, и он знает, что это качество мне присуще и никуда не денется, — он придумал выработать вакцину: нужно было понакалываться, чтобы появилась умеренность.
Петля первая
У меня была такая теория, что я умер и моя жизнь уже давно — это чистилище. Я не раз сталкивался с явлениями, которые подтверждали эту теорию. Например, когда я читал комиксы Тома Голда — «Лунный коп» и «Голиаф» — я был уверен, что такие вещи можно узнать только по ту сторону жизни. Полицейский мечтает работать на Луне, а Голиаф — добрый малый...
Но ещё больше я убедился в том, что мёртв, как самурай, скрывшийся в листве, когда, прочитав эти комиксы, мой брат купил террариум и посадил в него паука, которого назвал Люцифером.
Вскоре я, опасаясь, что он заползёт ко мне в кровать, когда я буду спать, съехал из дома, а квартира, в которой я стал жить, — носила номер 66...
Петля вторая
В институте мне нужно было написать курсовую работу о Петре Вяземском, русском барине, дворянине, поэте, плейбое, филантропе и, наверное, миллиардере. Не знаю, носил ли он костюм — скорее всего, нет, люди его коленкора носят халаты старого кроя — не те, в которых сейчас выходят из душа, — но этот человек был носителем русского языка. Это был друг Пушкина, и они в одно и то же время реформировали язык, посещали один кружок, он назывался «Арзамас». Они там тёрли за жизнь, ржали над собой, улыбались скрипучим охранителям режима, переживали за армейские порядки (там, например, пороли; до 1863 года), писали эпиграммы друг на друга, на бабников и на девчонок.
Короче говоря, моя преподавательница хотела, чтобы я стал большим литературоведом и была готова пороть меня как сидорову козу, чтобы я научился работать с источниками в библиотеке, чтобы однажды меня, предварительно отмыв добела, допустить в архив — к застеклённому столу, в тишь старых рукописей, в которой страшно шелохнуться, и особенно страшно летом, когда день начинается с эрекции, длящейся все оставшиеся сутки, без перерыва на обед, — так, что можно устраивать итальянскую забастовку против самого себя.
А я любил сай-фай! Какой на фиг Вяземский?! Космические корабли должны бороздить галактику.
Петля третья
С источниками я всё-таки поработал. Во время карантина я искал в лесу, где бьют ключи. Я нашёл два родника, из которых, прячась от конной полиции, пил студёную воду. Потом лез в гору по продавленной трудами первопроходцев тропинке к городу — он начинался детской площадкой, пекарней, домом ветеранов и воскресной школой. В храме моя одноклассница Женя спьяну спела «Авессалом, авессалом», после чего стала заниматься вебкамом. Я, влезая в гору, выронил ключи от родительской квартиры, и они упали в болото.
Не желая гневить отца (я потерял ключи уже в четвёртый раз, а началось всё с потери крестика в 11 лет), я попросился переночевать у моего коллеги Артёма. Был конец декабря. Артём имел обыкновение в конце каждого года писать длинный текст благодарности, в котором он перечислял всех тех людей, кому он говорит «спасибо» за то, что они были с ним в уходящем году. В этом списке оказывались и уже умершие писатели, и ещё живые спортсмены, и полумёртвые соотечественники, и полоумные заокеанские исполнители в жанре «инди-рок», «соул» и «фанк».
Одно «но»: в этом списке не было меня.
Петля четвёртая
Оказавшись в Скрунде, на моей малой родине, вскоре после болезненного разрыва с девушкой, из-за которого я приучился ездить на трамвае под вечер, наблюдая за изломами узоров на снежинках во время падения, в результате которого они ровнялись с землёй, — я узнал, что мой брат Янис увлёкся вождением и теперь возит рыбу по всей Скандинавии. Они с другими водителем поочерёдно садятся за руль: один ведёт, другой спит. Они оба хоккеисты и так зарабатывали в отпуске, поэтому с дисциплиной проблем не было. Но спать на кресле было неудобно, поэтому Янис решил попробовать прикорнуть в кузове на разбросанной рыбе.
В Норвегии ему сказали, что так может пахнуть только настоящий мужчина.
Янису никогда такого прежде не говорили, хотя он был крупный, плечистый дядька в свои 19 лет и ухаживал за кроликом, жившим в сарае недалеко от дома.
Когда я приехал к нему в гости, он отвёл меня к своему другу, чтобы тот катал меня по городку на мопеде (это оказалась девушка по имени Элиза), а сам целыми днями сидел дома, читал и вечером, укладывая меня спать, с безумными глазами говорил: «Es esmu Alise. Es esmu Alise» (прим. «я Алиса, я Алиса»).
Я не мог об этом не вспомнить, когда увидел дома у своей бабушки шестнадцать томов Джека Лондона и четыре тома «Тихого Дона» на латышском языке.
Петля пятая
В наследство от дедушки я получил «Волгу». Она, без колёс, стоит в деревне. В ней спит собака. Я не умею водить. Но я уже узнал, что такое деньги. Вероятно, дальше идёт знание о том, что такое километры, километры в час, а потом часы.
Может, всё-таки чистилище?..
Глеб Буланников
