В ноябре 2016-го я потерял маму в результате инсульта, пережил финансовый крах, кое-как смог удержаться от самоубийства и понял, что со всем этим надо что-то делать. После полугода депрессии и суицидальных мыслей летом 2017-го я обратился к психотерапевту в частную клинику. Врач поставила диагноз: расстройство приспособительных реакций (если по-простому — депрессия в связи с тяжелой жизненной ситуацией) и назначила курс антидепрессантов.
а тот момент я заканчивал первый год в магистратуре юрфака. Желания и возможности учиться не было, и я принял решение отчислиться. Лишившись статуса студента, я автоматически потерял и отсрочку от призыва. Служить не хотелось, но идею три года бегать от военкомата, пока не исполнится 27, я считал глупой авантюрой. Оставался один путь — проверять здоровье. Мои физические недуги по степени тяжести не освобождали от службы, и я решил честно рассказать в военкомате о своих проблемах с головой, о том, что хожу к психотерапевту и принимаю антидепрессанты.
Выслушав, психиатр в военкомате сообщил мне «радостную» новость: для подтверждения диагноза и вынесения решения о негодности мне придется лечь в психиатрическую больницу: минимум на две недели, максимум — на месяц.
— Там хоть безопасно? — спросил я. Врач со смехом ответил, что это самое безопасное место в мире.
Больница в моем городе (Казань) выглядит именно так, как в фильмах: старое трехэтажное здание XIX века из красного кирпича. По двору с фонтаном, понятно, не работающим осенью, прогуливались люди, похожие на тени живых.
Добровольно сдаться в психушку не так просто, как вы думаете. Я уговаривал себя две недели, но когда наконец дошел до приемного покоя, с трудом сдерживался, чтобы не сбежать.
На стульях своей очереди ждали несколько пенсионеров, но меня, как пациента по линии военкомата, приняли вне очереди. Дали градусник и сразу, ругаясь, отправили домой: от волнения у меня поднялась температура, а больные физически пациенты им были не нужны.
История повторилась еще дважды. Я добросовестно лечился, но организм слишком переживал из-за предстоящего приключения. В итоге, приняв двойную дозу аспирина, через неделю я все же выдержал градусник-тест. Параллельно со мной оформляли прием девушки, которая была явно не в себе и пела гимн РФ. Моя одежда и наушники отправились по описи на склад, документы и телефон взяла с собой медсестра, которая меня сопровождала. Переодевшись в принесенную из дома удобную одежду, я становлюсь пациентом мужского отделения.
Все дни тут одинаковые. Каждое утро нас будят в 6:00. Вставать не хочется, но персонал не отстанет. Я иду в туалет, захватив пасту и щетку.
Туалет в психушке (тот, что для пациентов) — испытание не для слабонервных. Никаких кабинок или хотя бы перегородок — просто три дырки в полу и две раковины.
К счастью, призывников иногда пускают в нормальный туалет для персонала — если хорошо попросить. Вообще, блага цивилизации — это то, чего больше всего не хватает в больнице, где на все отделение из 60 с лишним человек вот эти дырки в полу и два душа.
Почистив зубы и обменявшись приветствиями с местными обитателями, которые с утра набиваются в туалет для пациентов, чтобы выудить из кого-нибудь сигарету, я одеваюсь и думаю: как же хорошо, что я не курю. Сигареты — аналог наркотика здесь. За них многие готовы отдать еду или унижаться. Конечно, курение официально запрещено, но тут рассуждают по принципу «не пойман — не вор».
Утром у призывников единственное время, когда можно выйти на улицу: пятнадцатиминутная уборка территории. Идут не все, кому-то лень, кто-то спит, несмотря на крики персонала. Я всегда иду: работы там на пять минут, а когда сидишь сутки в четырех стенах, радуешься самой малой возможности выйти и подышать полной грудью. На уборку выводят только тех, кто лежит по направлению из военкомата: боятся, что больные могут сбежать, такие случаи были. Призывнику сбегать незачем, потерпеть две недели — и все.
После уборки и завтрака нас переводят на «острую половину» отделения, пока санитарка моет пол в наших помещениях. Там лежат неадекватные пациенты, за которыми нужен особый надзор.
«Острая половина» больше всего напоминает локацию из хорроров про психушки. Высокие потолки, белая плитка и жуткая смесь запахов мочи и медикаментов.
Я лежу на «спокойной» половине, и она больше похожа на санаторий эконом-класса. Половины разделены дверьми. Переводят нас перед каждым приемом пищи, кроме ужина, и каждый раз мы почти час сидим в компании потерянных и неадекватных людей. Впрочем, большинство — безобидны. Лекарства так бьют по ним, что бедняги не то что буянить, ходить нормально не могут. Эксцессы случаются, но в основном местный контингент только мотает нервы персоналу.
Кормят как в обычной столовой, не ресторан, конечно, но есть можно. Все остальное время помимо еды, ожидания и сна мы либо ходим на обследования, либо просто страдаем от скуки. Кто-то смотрит телевизор, некоторые из больных наматывают километры, вышагивая по коридорам.
Обследования для призывника — это посещение 5 и более врачей, программа составляется все индивидуально. Аналогично определяется и срок пребывания в больнице, он зависит от диагноза, с подозрением на который тебя направил военкомат.
Эпилептики, например, могут лежать вплоть до 30 дней. Такая же ситуация с лунатиками. Невротиков и депрессивных не держат дольше двух недель.
Нас водят к психологам, мы проходим тесты на внимание, реакцию, отвечаем на вопросы о своем эмоциональном состоянии и сексуальных предпочтениях. Нам просвечивают рентгеном черепа и проверяют рефлексы. В принципе делается все, чтобы получить достоверный вывод о возможности доверить человеку автомат. Никто не хочет потом быть виноватым в том, чтобы на службе кто-то из нас выбросился из окна или начал расстреливать сослуживцев.
Отбой здесь в 22:00. Организм после типичного для горожанина сбитого режима долго не может привыкнуть к столь раннему отходу ко сну, но на вторую неделю становится более-менее терпимо. Свет в отделении полностью не отключают даже ночью, он горит в коридоре на «острой» половине. Ах да, и в палатах нет дверей, чтобы в любой момент можно было наблюдать за пациентами. Все остальные двери в отделении всегда закрыты на ключи, которые есть только у персонала.
Телефоны все сдают перед поступлением в отделение.
Мобильником можно пользоваться два раза в неделю, по часу, его выдают в строго определенное время. Если страдаете интернет-зависимостью — то для вас созданы отличные условия, в которых вы быстро отвыкнете от Сети.
Теперь о местных обитателях. Большинство относительно адекватны. Относительно — значит, они не будут бросаться на тебя или угрожать. Обычно. Но иногда наступает время этих самых историй. Один дедушка рассказывает, что видел НЛО, что по отделению ходят какие-то «невидимые», с которыми он иногда дерется. Другой, молодой пацан, ради шутки сообщил полиции о том, что нашел свой труп. Просто позвонил и назвал свои паспортные данные. Понятно, что слуги закона юмор не оценили. Третий, то ли в шутку, то ли всерьез, собирается создать свою партию и выдвинуться в президенты. Его тут так и называют — «Президент». Смех смехом, но парень действительно интересно рассуждает, да и историй у него куча, он травит байки по просьбе призывников, страдающих от скуки. Например, о том, как он ездил в Москву за грузовиком для ассенизаторов — просто наложить на бит, и вот вам трек группы «Кровосток». Другой персонаж рассказывает, как однажды прокатился на велосипеде от Чебоксар до Казани (150 км), потому что у него не было денег на дорогу.
Один старикан изображает из себя вечного больного. То сердце у него прихватит, то еще что. Свои представления он разыгрывает, чтобы привлечь внимание. Как только его начинают игнорировать, спектакль кончается. Мы про себя называем его Актером. Если говорить о полной клинике, то совсем неадекватных в отделении всего два человека. Они не говорят, ходят туда-сюда, смотрят в потолок и пускают слюни. Но по словам медсестер, иногда могут проявлять агрессию, и их тихий вид обманчив.
Больных лечат таблетками, которые им выдают несколько раз в день. От них у многих путается речь и трясутся руки.
Призывников только обследуют, лечение нам не положено. Как объясняют, нас специально держат определенное время в такой атмосфере, чтобы посмотреть, как мы поведем себя в стрессовой ситуации.
На вторую неделю моего заключения становится настолько скучно, что я просто убиваю время любыми способами, не запрещенными законом. Хожу по отделению, смотрю телевизор, по которому показывают одни и те же серии «Доктора Хауса», считаю плитки на полу. Все обследования пройдены, остается только ждать медицинской комиссии, которая и решит, что с мной делать.
С 10 до 12 и с 16 до 19 могут приходить посетители. Меня навещает друг, близких родственников у меня нет, а остальным я решил не говорить.
Призывники держатся вместе — только между собой можно нормально поговорить, а бредовые истории других пациентов, в конце концов, надоедают. Также меня спасали книги: в отделении оказалась неплохая библиотека, хотя физическое состояние книг оставляло желать лучшего.
Персонал.
У всех, от врачей-психиатров до санитарок, явные следы эмоционального выгорания. Такова суть этого места: оно вытягивает силы из тех, кто тут работает, и дает злость на пациентов и людей в целом.
И вместе с тем нельзя не уважать людей, которые работают в таких условиях и с таким трудным контингентом.
И наконец, на двенадцатый день моего пребывания приходит время комиссии. Меня приглашают в кабинет заведующего, спрашивают, хочу ли я служить. Естественно, помня о том, в каком состоянии я был на гражданке, отвечаю, что нет, так как боюсь не справиться с собой в армии. Но все не так просто. Врачи отмечают, что я держался слишком спокойно для своего диагноза, что можно объяснить как выздоровлением, так и эффектом от антидепрессантов, которые я принимал перед больницей. Поэтому по мне нельзя дать однозначное заключение. Вместе с тем отправлять в армию тоже нельзя, так как были обращения к психотерапевту. Принимают соломоново решение: меня ставят на наблюдение по месту жительства сроком на один год. Я обязан ходить к участковому психиатру и отчитываться о своем состоянии. На этот год мне дадут отсрочку от призыва. Что же, могло быть и хуже.
А теперь мне остается только дождаться старшего медбрата, который принесет мои вещи, переодеться — и все, я на свободе. Со мной одновременно уходит еще один призывник, с которым я успел подружиться. Его признали здоровым, как он и хотел. Но сейчас нас не так сильно волнует армия. Больше всего мы просто хотим покинуть больницу и вернуться домой.
Ох, это сладкое чувство свободы! Мы идем по больничному двору и физически наслаждаемся им. Я, как и придумал заранее, включаю трек из «Стражей Галактики», под который Питер Квилл танцевал в начале (Redbone — Come and Get Your Love). И пританцовываю сам.
Звуки города, от которых я уже отвык, обрушиваются на голову: шум машин, голоса людей, гул ветра. Они звучат так, как будто я слышу их впервые.
Вот и все. Я прохожу через КПП и наконец-то оказываюсь на свободе.
А каков итог? Проведя двенадцать дней в обществе психически больных, я понял, что я не один с такими проблемами. И мои трудности явно не столь серьезны, как у тех, кто лежит в больнице. Я узнал, что могу выдержать многое, гораздо больше, чем думал. Вообще, как ни странно это прозвучит, я рекомендовал бы каждому попробовать полежать в подобном заведении — просто чтобы прочувствовать атмосферу и начать ценить свою жизнь и простые блага цивилизации.
