Чем дальше нефтяники, буровики и дорожники углубляются в тарскую тайгу, тем чаще заходит речь о Кулае, месте ссылки жертв коллективизации 30-х годов. Недавно рабочие одного из карьеров наткнулись на человеческие кости, и группа ученых и писателей обратилась в областную администрацию с просьбами – убедить нефтяников обойти стороной места массовых захоронений, увековечить память людей, прошедших ад кулайской ссылки. Памятник на Кулае поставлен.
Коллективизация, то есть объединение мелких частных хозяйств, а по сути отъем собственности у более зажиточных крестьян в пользу бедноты и активистов, в Омском округе проходила медленнее, чем в других. В 1927 году на заседании в ЦК ВКП(б) омичи были заслушаны по этому поводу. А 26 января 1928 года в наш город прибыл сам Сталин. В Омске он пробыл всего один день. Провел секретное заседание бюро Омского окружного комитета большевиков. Что происходило на том заседании – неизвестно, не сохранилось даже стенограммы. Однако после отъезда Сталина полетели головы местных партийных, советских и хозяйственных руководителей, а число колхозов стало стремительно увеличиваться. Рука об руку с коллективизацией пошло и раскулачивание, ведь никто не хотел добровольно расставаться с тем, что нажито потом и кровью. Вот недовольных и отправляли за болота на Кулай.
Кулай – это не лагерь и не тюрьма. Потому что здесь не было зековской колючки и вертухаев на вышке. Во время первой высылки, в середине марта 1930 года, здесь не было ничего. Ни построек, ни дорог. Глухая тайга, окруженная непроходимыми болотами. Хочешь – беги. До ближайшего населенного пункта, хутора Калинин, десять верст. А только их не пройти – на единственной тропке, положенной в топи на так называемой Базе, поставили здание спецкоммендатуры. Ее не минуешь.
Раскулаченных, преимущественно крестьян из южной степной зоны, гнали сюда обозом. На каждую семью разрешили взять одну лошадь и телегу, в которую должно было уместиться все: семья, дорожная снедь и запас вещей. Им сказали: все необходимое, а также часть своих вещей вы получите, прибыв на место.
Супруги Каратаевы из Тары, возвращавшиеся от батюшки из Унары и встретившие по дороге обоз со ссыльными, вспоминали: -Колонна растянулась на два с лишним километра. Дорогу так разбили, что двигались по ней с трудом. По краям ехала верховая охрана. Не дай бог, кто-нибудь из местных попробует передать несчастным кусочек хлеба или яичко. Охрана гоняла плетками. О масштабах Кулайской ссылки можно только догадываться. Известно что первой партией туда было отправлено 2790 хозяйств – это 8891 человек. Правда, настоящих богатеев, по воспоминаниям очевидцев, на Кулае никто не видел. Говорят, они откупались от коммунистов золотом.
Из воспоминаний Ефросиньи Кучер (в замужестве Ехлаковой ):
-Мы жили в Новоуральском. В семье было десять человек. Брат вместе со своей семьей жил с нами. Отец с братом были хорошо образованные по тем временам, работящие. Они и в деревенскую коммуну пошли, не особенно упираясь. А куда было деваться? Вот брат с отцом вывели какой-то очень хороший сорт пшеницы, оставили его для посева. А тут набежала деревенская голытьба, весь дом вывернули наизнанку, забрали и новую пшеницу, и миски со сковородками, и даже наши теплые детские вещи вытряхнули. Отправили в ссылку полураздетыми. Мне тогда было 10 лет, отец меня особенно берег, надеялся: разберутся и нас отпустят. До Кулая кто-то добирался месяц, а кто-то и того больше. К концу пути, как правило, съедались все запасы, взятые из дома, и теплилась надежда, что на месте накормят и хоть как-то обустроят. Концом пути была поляна, окруженная осинником. Их, участников первой высылки, впоследствии так и называли «подосиновиками», брошенными под осиной. Чтобы хоть как-то выжить, поселенцы стали строить шалаши из ветвей. В марте на севере они мало спасали от холода, потому старались спать на кострище, укрывшись еловыми лапами. Кстати, топоры кулакам давали под наблюдением, боялись народного бунта.
Из личного дела Дмитрия Зайцева, спецпоселенца Кулайской спецкоммендатуры:
«Отец Дмитрия был батраком, умер в 1926 году, мать не могла прокормить его, и Дмитрия забрал в свою семью дядя, работавший кузнецом в одном из сел Павлоградского района. Дядю, Ивана Ивановича, судили «за присвоение советского имущества», раскулачили и отправили на спецпоселение за болота. Выслали всех, в том числе и сироту. В 1933 году Дмитрий обратился с ходатайством о своем освобождении из ссылки, объясняя: мол, дядя взял его туда с собой несовершеннолетним. Зайцеву в освобождении отказывают.»
Дядя Степана Цыганкова был выслан в Сибирь еще во времена Столыпина. Семья, жена и шестеро детей, поселились на заимке села Пустынное. Когда сыновья, а их в семье было трое, подросли и стали работать, в доме появился достаток и на заимке стало жить опасно. Перебрались в Пустынное в пятистенок. К тому времени семья пополнилась до 18 человек. В германскую одного из братьев убили, а второй Никифор будущий отец Степана попал в плен. В Германии Никифор с одним из своих земляков тоже оказавшимся в плену работал на хозяина, научился выделывать кожи. Потом вдвоем бежали из плена, построили на берегу Иртыша землянку и открыли там «Кожевный завод». Вот за этот «завод» их и раскулачили. В ссылку отправили всех, в том числе и четверых детей. Степану тогда было около пяти лет. На Кулае стоял вой и плач. Так первая высылка встречала новые жертвы. Поначалу поселились в балагане из бересты, а когда построили бараки, перебрались туда. От верной смерти семейство Цыганковых спасло только то, что отца отправили в Тару с обозом, и он обменял в местном торгсине три имевшиеся при нём золотые монеты и серьги матери на продукты.
В первый же год прибывшие организовали 21 посёлок. Все они выросли на пустом месте, среди тайги, и в основном были названы по имени тех мест, откуда прибыли переселенцы. Позже сюда стали сгонять ссыльных из других регионов – из Ленинградской области, из Колмыкии, попали сюда некоторые члены семей священнослужителей из Омска, в том числе жена известного оппозиционера отца Василия Инфантьева.
В июле 1930 года посмотреть, как обустроились кулаки на новом месте, за болота отправляется специальная комиссия, в состав которой вошли представители органов власти, землеустроители, медики. Судя по тону документа, комиссия была просто в шоке. Из акта обследования условий расселённых кулацких хозяйств В-Васюганского района – (Кулайский):
«Комиссия обнаружила ко дню посещения, что ... Из 2.790 кулацких хозяйств, или 8.891 души, к моменту обследования имелось 890 хозяйств с количеством душ 1.607 человек. Остальные наименьшей частью были освобождены от ссылки госорганами (208 человек), а подавляющее большинство 7.077 человек, бежали самовольно. Причинами к бегству комиссия считает следующие: 1. Голодный паёк (К моменту посещения выдавалось и выдаётся теперь по 6 кг немолотой ржи на едока, а на главу семьи 12 кг при отсутствии приварка). 2. Невозможность приложить труд в сельском хозяйстве.
При этом комиссия выявила лично факты, когда лошадиная кожа употреблялась в пищу в роли мяса и в роли студня... Комиссия видела лично факты примеси в ржаной муке толченой березовой коры, всевозможных трав... в силу этого хлеб получается несъедобный и непитательный (образцы полагаются)... В таких же условиях находятся и дети.
Вероятно, к тем самым 7.077 человекам, якобы бежавшим из ссылки, причислены и умершие. Очевидцы утверждают, что их хоронили без всякого учета, а сила рыть глубокие могилы с промерзшей на 2 метра земле просто не было. Так что, потревожив любой холм на Кулае можно наткнутся на захоронение.
Побеги с Кулая редко заканчивались успешно. Пройти через болота без проводника – гиблое дело. Правда, иногда из болот выходили. Так, старший Тевризского поселка вывел весь поселок целиком.
Из рассказов очевидцев:
Находились среди местных проводники, которые за какую-то плату брались вывести из-за болота. Но не дай Бог попасться лихому человеку! Возьмется вести, а на болоте убьет ради раживы.
Как-то вышел на окраину села Петровка старик, исхудавший, аж кожа присохла к костям. В руках нес журавленка. Ребятишки спрашивают: что же ты, дедушка , оголодал, журавленка бы сьел. Нашлись добрые люди, накормили досыта, он и умер – нельзя досыта на голодный-то желудок. Из рассказа Павла Помазунова, бывшего спецпоселенца:
Моя мать бежала из-за болот вместе с моей сестрой. В дороге сестра отстала, мама от горя сошла с ума. Сестру потом привели добрые люди, а к маме рассудок так и не вернулся.
Семья Кучер решилась на побег вместе с несколькими другими семьями. Им удалось дойти до Тары, а там они попались на глаза верховым. Брата Ефросиньи схватили и потащили куда-то, его девятилетняя дочка бросилась вслед за отцом. Конвоир избил ее прикладом. Потом прозвучала команда:»Старики и дети до 12 лет – на правую сторону дороги, остальные – на левую». Первых отправили Ефросинья помнит, как они несли назад на носилках из веток старушку, тоже забитую прикладами. К июню 1930 года 85 процентов оставшихся на Кулае были больны. Это тоже установила комиссия. Люди пухли от голода, страдали легочными заболеваниями, корью, скарлатиной. На весь Кулай имелся всего лишь один фельдшер, причём лекарство у него можно было лишь купить.
Обследовав все стороны жизни раскулаченных, комиссия пришла к неутешительным выводам:
«В силу отсутствия природных возможностей занятия сельским хозяйством и промыслами для кулаков невозможны и, ложатся тяготой для государства… приходится их кормить и окарауливать их не имея, от этого никакой пользы... Суровые климатические условия и голодный паёк создают болезни и увеличивают смертность взрослых и детей…
Отсутствие дорог и связи требуют от государства новых затрат до 100 000 рублей на дорогу без наличия перспектив целесообразности этих затрат»
И все же спецкомендатура продолжала существовать, принимая на место бежавших и умерших всё новых и новых поселенцев. Запрет на выезд отсюда существовал вплоть до 1947года.
Продолжение следует
