Прошлым летом, оказавшись на Новодевичьем кладбище возле могилы Святослава Рихтера, я случайно стал свидетелем следующей сцены. Женщина лет пятидесяти, разглядывая надгробный камень музыканта, обращалась к экскурсоводу: «Скажите, а почему немецкий пианист похоронен в России? Он же родом из Германии»
Заметив растерянность на лице молодого гида, я решил вступить в диалог: «Когда Рихтер приехал с концертами в Германию, то со всех сторон слышал вопросы о том, каково это — оказаться на родине и видеть великую реку Рейн. На что он отвечал: «Я родился в Житомире, и Рейна там нет».
Даме, кажется, мой ответ не пришелся по душе: «Откуда вы знаете?»
Я мог бы рассказать ей, что историю Святослава Рихтера мне поведала Вера Прохорова, самый близкий ему человек. Но подумал, что Новодевичье не место для долгих бесед. Другое дело — книга «Пастернак, Нагибин и их друг Рихтер», которая вот-вот увидит свет. На ее страницах я и привел подробные воспоминания Веры Ивановны, которая, к сожалению, ушла из жизни в 2013 году, в возрасте 94 лет.
Сам Рихтер, кажется, едва ли не наизусть знал все великие книги мира. С Юрием Нагибиным у них, например, была такая игра — кто лучше знает Пруста. Один из друзей произносил какую-нибудь строку из произведений французского гения, а другой должен был ее продолжить.
Последней книгой, которую перечитывал Рихтер перед смертью, была «Отцы и дети» Тургенева. Поначалу роман ему читали вслух. Но когда дошли до эпизода смерти Базарова, чтение решили прервать. Тогда Рихтер сам взял книгу и дочитал ее до конца...
Другой страстью музыканта было кино. Не случайно одними из самых близких его подруг были две самые большие мировые кинозвезды — Любовь Орлова и Марлен Дитрих.
С Любовью Петровной его познакомил отец, который давал Орловой частные уроки во время ее гастролей в Одессе. Спустя годы именно она сыграет важную роль в том, чтобы Рихтера выпустили на первые зарубежные гастроли. А в 1952 году с ее легкой руки музыкант даже снялся в фильме. В картине Григория Александрова «Композитор Глинка» Рихтер сыграл роль Ференца Листа.
Знакомство с Марлен Дитрих состоялось в Париже. Актриса пришла на концерт пианиста и была под таким впечатлением от его игры, что отправила записку, в которой на нескольких языках объяснилась в любви и пригласила в гости. Рихтер приглашение принял и преподнес Дитрих алую розу. А потом с улыбкой рассказывал, с каким разочарованием встретила его кинодива. Очевидно, вспоминал Рихтер, она ждала что-то большее, чем одну розу. Тем не менее между ними завязались дружеские отношения. Дитрих даже обсуждала с Рихтером сценарий собственных похорон и интересовалась, есть ли такой сценарий у него самого.
Когда Марлен умерла, уже через несколько дней после ее смерти Рихтер сыграл в Мюнхене концерт памяти Дитрих...
Я не случайно начал рассказ о Святославе Рихтере с этих историй. Потому что именно в них, на мой взгляд, он предстает реальным человеком. А не этаким «Пушкиным от рояля» с известным всему миру по фотографиям обликом — во фраке, с отрешенным лицом.
Познакомившись с Верой Прохоровой и начав работать над биографией пианиста, я понимал, что больше всего меня интересует Рихтер-человек, а не размышления о том, когда и какой концерт он исполнил лучше. Потому что я разговаривал не с музыковедом, а с женщиной, которая более полувека просто была самым близким для Рихтера человеком.
Вера и слава
Их история началась 17 декабря 1938 года. В московской квартире профессора Нейгауза царило праздничное настроение: ждали гостей, чтобы отметить Варварин день, именины тещи великого музыканта. Двадцатилетняя Верочка Прохорова, племянница Нейгауза, пришла одной из последних. Спустя шесть десятилетий она рассказывала мне:
— Между нами сразу проскочила какая-то искра взаимного притяжения. И, улыбнувшись в ответ на улыбку Рихтера, я почувствовала: этому человеку суждено навсегда войти в мою жизнь. Мы были очень близки до его последнего дня.
У меня было к нему большое чувство, которое началось с дружбы. А когда встал вопрос о его аресте, я поняла, что Светик, так мы называли Рихтера, для меня больше чем просто друг...
4 ноября 1941 года арестовали Генриха Нейгауза, он же был немцем. Его обвинили в том, что он отказывается эвакуироваться из Москвы. А он не мог оставить свою жену Милицу, которая не хотела уезжать из-за старой матери. Та бы просто не перенесла дороги...
Через несколько дней после его ареста пришли и за Святославом. Он находился в ванной, когда в квартиру заявился энкавэдэшник и объявил: Лихтеру с вещами необходимо явиться туда-то. Милка — дочь Генриха Густавовича — была еще девчонкой. Она и встретила чекиста. Выслушала его и крикнула: «Свет, это к тебе». Рихтер вытянул руку из ванной комнаты, взял повестку, прочел ее и выходить отказался: «Это Лихтеру. А я Рихтер — и никуда не пойду».
Так посыльный и ушел ни с чем. Но мы поняли, что на этом дело не закончится, и Светику надо уезжать. Уже через день Рихтер перебрался к нам и прожил в этой комнате всю войну.
Несчастный союз
Вера Прохорова могла бы стать женой Рихтера. Но она сама не захотела становиться «обузой» для своего любимого Светика. «Он бы никогда не выразил своего неудовольствия, — говорила она. — Но сознавать, что он мог быть мной недоволен, было бы для меня невыносимо». При этом, по воспоминаниями Веры Ивановны, и союз ее друга с Ниной Дорлиак не стал для него выходом из постигшего после предательства матери несчастья. (Это была самая страшная страница в биографии музыканта. После гибели мужа в оккупированной Одессе мать Рихтера вышла замуж за друга семьи и вместе с ним ушла с отступающими фашистами.)
— Дорлиак была значительно старше Рихтера, — вспоминала Вера Прохорова. — Они с Рихтером до конца дней говорили друг с другом на «вы». Нина обожала, причем болезненно, только своего брата и племянника Митюлю. Этот Митюля был ее главной болью. Она переживала, что тот неудачный актер. «Слава, вам повезло, — говорила она Рихтеру. — А вот мальчик бедный, ему не повезло».
Святослав рассказывал мне, как после удачного концерта, который он дал, к нему явился этот самый Митюля и заявил: «Вы бездарность! Думаете, это очень сложно?» — и забарабанил пальцами по столу. «А я, — продолжал он, — последний Дорлиак!». Рядом сидела Нина и умоляла племянника замолчать, но он все не мог остановиться...
Как они познакомились с Ниной Львовной? Это была заслуга матери Дорлиак. Та преподавала в консерватории и однажды подошла к Славе с просьбой — сделать «ансамбль с Ниной». На тот момент Рихтер уже начал выступать, Нина тоже пела со сцены какие-то шлягеры. Но голоса особого у нее никогда не было. Нина сама мне говорила: «Мама сделала чудеса с моим голосом, она вытащила из меня все, что можно». При этом, конечно, нельзя у нее отнять того, что она была художественно образованна. И в итоге Рихтеру стало интересно с ней играть. Помню, они поехали в Тбилиси и имели там успех.
Уйти от Дорлиак он не мог. Почему он ее терпел? А почему он хорошо играл на рояле? Потому что это был Рихтер. Он был человеком, который ненавидел слезы. Говорил мне: «Я не могу видеть, как женщина унижается». Ему было проще мириться с тем, что она рядом. А в идеальную семью Рихтер после предательства матери уже и не верил.
Впрочем, официально они не были мужем и женой. Когда незадолго до кончины Светика Дорлиак предложила ему оформить отношения, он ответил, что не видит в этом смысла.
Вне политики
Как-то во время выступлений в Польше машина, в которой ехал Светик, попала в аварию. Прямо перед концертом его отвезли в больницу, где ему должны были наложить несколько швов. Но так как анестезия не позволила бы ему в этот же день выйти на сцену, Светик решительно сказал врачам, чтобы они действовали без обезболивания. И ему прямо по живому наложили швы. От боли он даже потерял на мгновение сознание. Но для него это было совершенно не важно. Потому что уже через час он вышел на сцену и сел за рояль...
Он хорошо относился к министру культуры СССР Фурцевой. «Знаешь, а она искренна», — говорил он мне о ней.
Как-то министр на одном из приемов подошла к Светику и попросила передать Ростроповичу, что недопустимо позволять Солженицыну жить на его даче.
«А что, там так плохо? — спросил Рихтер. — Тогда пусть Солженицын живет у меня на даче».
Он всегда находился вне политики. Как-то к нему пришли подписывать письмо против академика Сахарова.
«А кто это? — спросил Светик. — Ах, ученый. Но я же с ним не знаком. А может быть, он хороший человек?» И не подписал ничего.
Когда в начале восьмидесятых Рихтер выступал в Горьком, он попросил отложить два билета для Сахарова и его жены, которые находились там в ссылке. Ему сказали, что это невозможно. Тогда Светик вообще отказался играть. И властям не оставалось ничего другого, как пригласить на концерт семью Сахарова.
Стыдно перед Листом
Рихтера считали чуть ли не дурачком, каким-то диким сумасбродом. Но все его поступки объяснялись абсолютной естественностью, которой он ждал и от других. Всегда просил: «Не надо при мне стесняться, а то и я начну стесняться тоже».
Сам себя он не хвалил никогда. Самой большой похвалой себе были слова: «Вроде сегодня первая часть получилась».
У него было удивительное отношение к произведениям, которые он играл. Как-то сказал: «Если я плохо играю, мне становится стыдно. Вчера было стыдно перед Листом». Его на самом деле волновала только музыка.
Как-то ему должны были делать операцию, и Светик находился в подавленном настроении.
«Вы грустите перед операцией?» — спросили его. «Нет, мне все равно, что делают с моим телом. Просто в этом году я сыграл более ста концертов и надеялся, что достиг какого-то успеха. А сейчас подумал и понял, что это совсем не так».
На его концертах всегда стояла особая тишина. Казалось, что стены исчезали и раздвигались. «Полная гибель всерьез», — как говорил Пастернак. И так было всегда, со времени его первого концерта.
Когда Рихтер играл свой дипломный концерт, в зале неожиданно отключили свет. Все растерялись. И вдруг из наступившей темноты полились божественные звуки музыки...
