В прокат выходит зомби-триллер «Третья волна зомби», где мертвецы сначала оживают, а затем выздоравливают. Правда, у них остаются воспоминания о том, что с ними происходило во время «болезни»,— как, впрочем, и у тех, кто избежал участи быть разорванным ими в клочья. Режиссер-дебютант Дэвид Фрейн, задавая новые вопросы про старых героев, на самом деле размышляет о природе человека — по традиции, начатой фильмами родоначальника жанра Джорджа Ромеро
Ирландия оправляется от потрясшей Европу вспышки ранее неизвестного вируса «Лабиринт». Заболевшие теряют рассудок, пускают слюну и, неопрятно рыча, бросаются на здоровых, чтобы рвать их в клочья зубами и руками,— проще говоря, превращаются в обыкновенных кинематографических зомби. Эпидемию, стремительно переросшую в боевые столкновения, остановил только ввод войск ООН. Теперь ситуация под контролем, а ученые даже разработали лечебный курс для зараженных. И вот после реабилитации их распускают по домам. Есть только одна проблема — вчерашние «зомби» помнят о том, что делали в момент болезни. Еще лучше помнят выжившие. Кто-то нападал на случайных прохожих, а кто-то расправлялся дома с близкими. Вернувшегося из похожей на военный лагерь больницы Сенана (Сэм Кили) ждут жена погибшего брата (Эллен Пейдж) и маленький племянник. Вместе с Сенаном на свободу выходит и заразивший его мрачный Конор.
Зомби, с тех пор как их мифологию в конце 1960-х ввел в обиход Джордж Ромеро, менялись множество раз — они могли быть быстрыми и медленными, обучаемыми и не очень. Одно оставалось неизменным: они всегда были существами социальными, предельной метафорой человечества в терминальной, апокалиптической стадии, позволявшей поговорить об обществе потребления, милитаризме, медиа. В свое звериное постсуществование они тащили так много человеческого, что гуманитарный аспект зомби-эпидемии был предельно важен для каждого автора, решавшегося на какое-то новое высказывание по теме. Сам Ромеро уже в финале первой «Ночи живых мертвецов» поставил жесткий диагноз человеческому социуму — расправлявшиеся с ходоками фермеры выглядели куда страшнее клацающих челюстями монстров. И методичный финальный расстрел мертвых был похож на геноцид намного больше, чем внезапное нападение каннибалов. В нем была механика ежедневной ненависти: неслучайно под последний выстрел попадал выживший черный герой.
Другое дело, что всерьез рассматривать вариант реабилитации «живых мертвецов» кинематограф начал не так уж давно. Могут ли мертвецы понимать друг друга? Что остается в теле помимо основных инстинктов? В своих последних фильмах Ромеро уже явно воевал на стороне мертвых. И его духовные наследники идут все дальше, задавая все новые вопросы. Например, что будет, если зомби вылечить? Как примут их те, кого они недавно жрали живьем? До режиссера-дебютанта Дэвида Фрейна инклюзией бывших людей в оживающую после локального зомби-апокалипсиса реальность плотно занималось телевидение. В частности, британское — в сериале «Во плоти», где подлечившийся герой буднично наносил на лицо маскировочный макияж, чтобы не пугать родных и соседей трупными пятнами и деформированным глазом.
У героев «Третьей волны» Дэвида Фрейна таких эстетических проблем нет. Дистанция между условными «мертвецами» и условными «живыми» здесь нивелируется: герои-«монстры» почти ничем не отличаются от тех, кого бешенство обошло стороной,— только небольшой красной меткой на белке глаза и специфическим запахом. Впрочем, позже выясняется, что инфицированных объединяет нечто помимо этих скудных внешних признаков — некая психологическая связь, обусловленная особенностями инициации. Сенан, например, подчиняется воле заразившего его Конора, да и вообще излечившиеся предпочитают держаться стаей, превращаясь в опасную маргинальную группу.
Раскидав по всему фильму довольно точные размышления о природе социума, Фрейн (сценарий он писал сам) несколько дежурно отнесся к собственно жанровым составляющим зомби-триллера. «Третья волна зомби» (русские прокатчики традиционно постарались с переводом названия «Cured» и заодно, кажется, нехорошо пошутили над феминизмом) — фильм с неровным темпом и довольно предсказуемыми сюжетными поворотами, которые пришлось исправлять уже в монтажной лихорадочными флешбэками. Конечно, эпидемии так просто не кончаются, конечно, человеческая (тут уж неважно, зомби ты или нет) нетерпимость опасней зараженной слюны, а собственные воспоминания причиняют куда большие страдания, чем чьи-то там челюсти.
Вырулить из круга проклятых вопросов и дежурных рецептов («терпимость лучше нетерпимости», «наука полезней мракобесия», «прощение перспективней ненависти») Фрейну удается лишь в самом финале. Никакой апокалипсис на Земле (по крайней мере, пока она так называется) не длится вечно, и новый виток «нормальной» жизни гарантированно вызовет недобрую улыбку у внимательных зрителей. Но это как раз тот случай, когда хотелось бы поскорее посмотреть сиквел истории — и ни за что не возвращаться к фильму, с которого все началось.
