Студент ВГИКа, молодой режиссер Максим Арбугаев из Якутска в этом году стал одним из лауреатов крупнейшего американского фестиваля независимого кино «Сандэнс». Он получил приз за операторскую работу в фильме «Генезис 2.0», созданном им совместно со швейцарским документалистом Кристианом Фраем и посвященном генетикам и якутским охотникам за бивнями мамонтов. В интервью Арбугаев рассказал, какой путь ему пришлось проделать, чтобы стать соавтором режиссера, номинированного на «Оскар», и добиться успеха на нескольких международных кинофестивалях.

«Я понял, что живу как растение»

В 2012 году я был молодым профессиональным хоккеистом. Делал успехи, являлся самым молодым в Высшей лиге (19 лет), шел в бомбардиры, но мне почему-то было тесно в этой роли. Мой отец занимается экстремальными путешествиями, сестра — фотограф-документалист, а ты все время сидишь в Оренбурге — сборы, тренировки, как в казарме. Вдруг я понял, что живу как растение.

Сестра рассказала мне, что американский National Geographic предложил ей большой проект — съемки охотников за бивнями мамонтов, — и попросила поехать с ней ассистентом. Во время экспедиции я заметил у нее в рюкзаке вторую камеру и стал просто так снимать все подряд — пейзажи, людей, кучу материала. Со мной случилось настоящее перерождение: я вдруг понял, чем хочу заниматься и куда идти. Почувствовал вкус документального кино. Смутно я понимал, что хочу наблюдать за жизнью других людей.

На съемках фильма «Охотники» / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Через пять месяцев отец предложил вместе с ним отправиться в поездку на собачьих упряжках по Новосибирским островам. Перед отъездом я решил сделать семейный фильм о нашей поездке. Мы прошли полторы тысячи километров до самого мыса Анисий, где впоследствии я работал над «Генезисом 2.0». Было очень холодно, у меня мерзли руки, но я поставил себе задачу снимать во что бы то ни стало. Я ничего не знал о том, как надо делать кино, просто следовал интуиции, но это помогло мне понять свой стиль, которому я до сих пор следую как режиссер и как оператор: ручная камера, работа очень близко к герою, на уровне глаз.

После путешествия я смонтировал фильм «Путями первопроходцев». Конечно, все это было сделано на коленке. Я показал его только своим друзьям и семье, но папа, не спросив меня, отдал ленту на якутский телеканал. Мне начали звонить, поздравлять. Ну, я и подумал, что раз мне нравится снимать кино, то надо идти во ВГИК. Подал заявку в мастерскую документалиста Сергея Мирошниченко — тогда я даже не знал, кто он такой. О том, насколько мне повезло с мастером, я осознал лишь впоследствии, когда поступил и начал учиться.

«Про мамонтов и людей»

На первом курсе ВГИКа у нас было учебное задание — подготовить фильм с закадровым голосом. Я вспомнил, что у меня остался материал, снятый в первой поездке с сестрой, и сделал ленту на 30 минут «Охотники». С ней я выиграл семь фестивалей в России, а потом в 2015 году меня взяли на киносмотр короткого метра в швейцарском Неоне.

Незадолго до этого мне написал Кристиан Фрай — президент Киноакадемии Швейцарии, крупный документалист — и предложил сотрудничать. «Охотников» он к тому моменту еще не видел, но посмотрел короткий ролик, который я подготовил для National Geographic (мы с сестрой продолжали делать для них проекты). Он назывался «Про мамонтов и людей», был на две минуты. Кристиан предложил встретиться на фестивале в Неоне и обсудить сотрудничество.

Мы пришли на встречу вместе с сестрой — она выступала в роли моего менеджера. Кристиан сказал, что у него нет бюджета, но есть идея на свой страх и риск снять фильм про охотников за костью мамонтов. Он прочел книгу [американского ученого] Джорджа Черча (который потом стал одним из героев нашего фильма) про будущее генетики. Там было написано, что клонирование мамонтов — дело ближайшего будущего. Вскоре в интернете Кристиан увидел фотографии моей сестры и тот самый проект, который она со мной снимала. Написал ей и так вышел на меня. Он хотел, чтобы в будущем фильме была линия с этими охотниками, чтобы был контраст двух миров, охотников и генетиков. Он рассчитывал на то, что я сделаю что-то в том же стиле, что и другие мои фильмы — они понравились Кристиану.

Я сразу ему сказал, что готов взять на себя обязанности линейного продюсера (специалист, который следит за бюджетом фильма и ежедневным производством — Прим. ред.), оператора и режиссера, то есть могу сделать эту часть полностью самостоятельно. Только на этих условия я готов работать. Мне это было важно. Если есть какой-то большой продакшен, надо себя сразу четко позиционировать. Потому что фильм выйдет и на всю жизнь останется в твоей биографии.

С героями фильма во время съемок «Охотников» / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Я понимал, что поеду к охотникам на два месяца, рискуя своей жизнью. Каждый год там гибнет по несколько человек, кто-то в тумане теряется, лодки тонут. Надо понимать, ради чего я это делаю. Ко мне до этого обращались люди с просьбами поснимать охотников, но я всем отказывал, хотя это были большие каналы, хорошие деньги предлагали. Но это было бы что-то поверхностное, а мне не хотелось отдавать эту тему просто так, мне важно было сделать что-то серьезное и авторское. Моя старшая сестра всегда мне говорила, что нельзя продаваться. Если есть крутая идея, надо нести ее, двигаться к ней, а нужные люди однажды подключатся. Кристиан был именно тем, кто мне оказался нужен. Я посмотрел его фильмы («Военный фотограф» — раз пять), замечательный автор. Пытался понять стилистику его работ, чтобы мы совпадали, и мне было приятно увидеть, что он работает так же, как я, близко к героям, ручной камерой.

Кристиан согласился. Он на проекте режиссер и продюсер, ищет деньги. Я сам сделал для своей части смету, все подсчитал. Были ограничения по бюджету, но мы их заранее согласовали. Я понимал, что Кристиан рискует своими деньгами, потому что в тот момент в проекте не было ни [европейского телеканала] Arte, ни швейцарского министерства культуры. Это был риск. Поэтому моя смета была очень компактной. Я брал только то, что мне было нужно, сам договорился насчет перелета и сэкономил большую часть бюджета. Без доверия тут далеко не уйдешь: проекты разваливаются, если кто-то что-то хочет урвать.

С героем фильма во время съемок «Генезис 2.0» / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Мы встретились с Кристианом в апреле, а уже в июле я был на Новосибирских островах. Вернее, мы были — я и мой ассистент Вова Егоров. До этого мы вместе сняли учебную работу «Каюры» про гонки на собачьих упряжках в Костроме, за которую потом получили в Лондоне приз «Золотой единорог», и сработались.

«Генезис 2.0»

Мы очень тщательно готовились, нам нужны были экипировка, аппаратура. Например, генератор, потому что розеток на островах нет. 400 килограммов снаряжения — их потом на санях перевозили. Я знал, что правильная подготовка — это залог успеха, еще когда первый раз туда ездил. Мы много тренировались, ходили пешком, делали упражнения. Одежду мы выбрали такую же, которую носят охотники, чтобы не выделяться. И еще мы знали, что не будем использовать ни дроны, ни стедикам, ни стабилизаторы, потому что это бы выглядело неестественно.

За два месяца съемок я связался с Кристианом всего два раза — короткими эсэмэс в самом начале и по возвращении. Я изначально встал в позицию, что хочу иметь творческую свободу. Да он и сам дал мне понять, что я должен использовать во время работы интуицию, чтобы у меня не было в голове каких-то конкретных задач. Я считаю, что это очень сильно помогло в процессе съемок. Тяжело работать, когда у тебя жесткие рамки, и Кристиан это понимал.

С героем фильма во время съемок фильма «Охотники» / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Мы обсудили с ним вопросы для интервью, но я их начал записывать только после того, как полтора месяца прожил рядом с охотниками. Тогда уровень искренности уже был другой. Я начинал с подготовленных вопросов, а потом все равно уходил в разговоре в ту сторону, что была мне интересна. Я рад и горд, что смог как режиссер отстоять драматургическую линию, которую закладывал во время съемок. Потом, конечно, на монтаже Кристиан сделал невероятные вещи, соединил два мира, ученых и охотников.

Кого из охотников мы будем снимать, я знал заранее. Из бригады в 20 человек выбрал Спиру и Влада. Это два лучших друга, вместе росли, вместе впервые отправились на поиски бивней. Я вспомнил, каково было мне впервые оказаться в этих местах. Спира был как бы моим отражением, он переживал то же самое. Когда ты изолирован от большой земли, от всех любимых и друзей, тебя начинают грызть мысли. В Арктике разряженный воздух, здесь настоящие приступы апатии случаются. Люди с ума сходят. Спира оказался сильным, не сломался, потому что знал, зачем сюда приехал, — хоть что-то заработать, чтобы дети его могли дальше существовать. Работы в Арктике все равно нет, денег взять неоткуда.

Эти люди вообще не парятся, куда этот бивень потом идет, что из него сделают, что с ним ученые там творят. Клонируют или не клонируют — им без разницы. Я им задал вопрос: хотели бы они увидеть клонированного мамонта, гуляющего по тундре? Спира мне сказал, что если такой мамонт был бы в тундре совсем один, то они стали бы переживать за одинокого зверя, ведь ему будет очень грустно. Охотники сами по 20—30 километров проходят в полном одиночестве, даже не парами. Большую часть времени им приходится вести бесконечный диалог с самим собой. Там бесконечность, тундра, ты идешь, и нет края — один туман. Впадаешь в состояние медитации.

За день до отправления в съемочную экспедицию «Генезис 2.0» / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Я не знаю якутского языка, только русский и английский, поэтому я вообще не понимал, о чем говорят между собой охотники (сами интервью я делал на русском). Было тяжело. Я снимал и думал: блин, о чем они вообще сейчас? Утешал себя, что хоть не на пленку снимаю, экономить не надо. Но вспомнил, что у Михалкова на каком-то фильме был монтажер-иностранец, которому надо было из 6 минут диалога сделать 3 минуты. Он садится ночью один, без режиссера, начинает монтировать. Потом показывает, и все диалоги идеально совпадают. Его спрашивают, как он это сделал, а он говорит, что просто смотрел на эмоции. Я вспомнил ту байку и решил следить за эмоциями. Я знал 10 слов на якутском. Если я их слышал, нажимал кнопку REC: «мамонт», «бивень», «вечная мерзлота», «поехали на север», «девушки», «город» и так далее. Я стремился показать, как охотники, находясь на островах, говорят о большой земле. Это же деревенские мужики, мне хотелось снять, как они мечтают или вспоминают, что было там, дома.

Я, конечно, спрашивал после диалога, о чем они болтают, а они мне: да так, ерунда, о ружьях. Или — о мамонтах и о клонировании. Я сразу ставил галочку в свой logbook (что-то типа технического дневника): камера такая-то, звук есть, петличка есть, говорят о том-то. Это очень помогает, потому что за два месяца набралось порядка 180 часов материала и однокадровых диалогов по 20 минут.

Постпродакшен

Когда закончились съемки, я повез материал Кристиану, он сел монтировать у себя в студии в Цюрихе. Все это заняло год. Я в этом процессе постоянно участвовал, ездил к нему шесть раз. Он приезжал на ММКФ, где был в жюри, так что мы и в Москве продолжали работать. Переписывались, советовались, обсуждали каждый шаг вместе. У нас был диалог, мозг кипел. Материала было много, невероятно сложно было сложить из него фильм. Поскольку уже во время съемок я что-то для себя отметил, обращал внимание на лучшие куски, которые надо оставить. Кстати, все они попали в фильм. В том числе момент, где герой смотрит фильм «Брат» — я объяснил Кристиану, что это культовый фильм в России, и сцена осталась, хотя иностранцу она мало что скажет.

 

Кристиан Фрай и Максим Арбугаев на красной дорожке закрытия фестиваля ММКФ-39 / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Но особенно я рад, что остался эпизод, в котором китайцы покупают бивни у охотников. Мы его называли «Кода». Я снял сцену просто чудом — попросился с бригадиром охотников Кешей снимать момент продажи. И вот он вышел из машины, а за ним сразу я с камерой. Тупо иду следом, ни с кем не здороваюсь, не называю своего имени, но камера все равно уже долго работала, а я дал понять, что лицо китайца снимать не стану. Возражать смысла не было, и он не возражал.

Мне говорили, что наш фильм похож на то, что делает Вернер Херцог. Я его большой фанат, смотрел все его работы, изучал его стилистику манипуляции героями. У него сочетаются ирония, глубина и простота. И еще легкая абсурдность. У нас в начале фильма охотники пытаются постричься и используют аккумулятор от снегохода, а герой в кадре курит «Приму». Я стараюсь искать тонкие детали, которые характеризуют героев и место. Я очень надеялся, что Херцог приедет на «Сандэнс», хотел попросить сделать классную фотку с ним. План был такой: он стоит напротив меня, и мы смотрим друг на друга. Я мечтаю с ним познакомиться, хотел бы, чтобы он посмотрел этот фильм, сказал свое мнение. Впереди нас ждет еще несколько фестивалей — возможно, где-то я с ним увижусь.

На съемках фильма «Охотники» / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Вообще весь наш фильм очень сложный монтажно и драматургически. Первые полчаса ты вообще не понимаешь, что происходит. Мне это нравится. Я на «Сандэнсе» наблюдал, как люди постепенно погружались в наш фильм и пытались понять, о чем кино.

Мне очень понравилось работать с Кристианом, мы с ним стали друзьями. Я не чувствовал разницы в возрасте, не замечал давления. У него опыта больше, и это очевидно. Я ценил это, прислушивался к нему, но это все равно был баланс.

«Сандэнс»

Мы долго думали, на каком фестивале делать мировую премьеру. Никаких обязательств у нас ни перед кем не было заранее, включая канал Arte, с которым мы сотрудничали. Американских партнеров никаких. В итоге решили, что «Сандэнс» — лучший вариант. Отправили туда заявку и стали ждать. Послали предварительный вариант фильма, без цветокоррекции и звука. А потом как-то раз я сидел дома в Москве и работал над своим дипломным фильмом про слепых футболистов, и тут вдруг звонит Кристиан. Мы обычно с ним договариваемся, когда будем созваниваться по скайпу, а тут он просто позвонил мне на мобильный: старина, дескать, я тебя поздравляю, мы прошли на «Сандэнс»!

Вообще это недешевый фестиваль, даже участникам надо покупать билеты на сеансы по 25 долларов каждый — аккредитация дает только право брони. В первый же день, как только мы приехали, я побежал смотреть кино. Например, первым был фильм «Наш новый президент» Максима Поздоровкина, который в итоге получил приз за лучший монтаж. Он о пропаганде на российском телевидении, там все смонтировано из наших телепередач. Я чувствовал себя изнасилованным после этого показа. Конечно, это все правда, вся эта жесть, которая творится у нас на ТВ. Потом посмотрел фильм The Cleaners про людей, которые чистят интернет от порно и от насилия, тоже очень мощный.

Разумеется, я не только кино смотрел. Просто Кристиан со швейцарской точностью составил расписание всех встреч — каждый день был распланирован с утра до вечера, но с окошками для просмотра фильмов. Интервью мы с Кристианом всегда давали вдвоем, но со временем я устал повторять по десять раз ответ на один и тот же вопрос. Куда важнее интервью было то, что журнал Hollywood Reporter написал рецензию на наш фильм. Положительную и глубокую. Еще был Q&A после показа картины, и на всех наших сеансах были полные залы, очень живая публика, которая смеялась там, где надо смеяться. Кристиан как продюсер еще встречался с компаниями на кинорынке, но я туда уже не лез.

Во время съемок на ледоколе «Михаил Сомов» / Фото из личного архива Максима Арбугаева

Мы видели Роберта Редфорда. У него в Институте Сандэнс был прием, куда пригласили порядка 240 режиссеров. Все сидели за круглыми столиками, ощущался какой-то сгусток энергии. Еще была встреча с молодыми кинематографистами, на которой я чувствовал себя жутко неловко. Там присутствовало около 200 молодых авторов, причем я был, наверное, младше любого из них. Меня посадили за стол и предложили ответить на их вопросы. Говорили о производстве кино, про коллаборацию. На самом деле о том же, о чем мы сейчас говорим.

На церемонии награждения я не сразу понял, что получил приз. Сидел, нервничал и прослушал название номинации. А потом Кристиан начал меня обнимать, я услышал свою фамилию, увидел, что на большом экране написано «Cinematography» («Операторская работа» — Прим. ред.), и пошел на сцену. Я готовил речь, но на сцене смутился, извинился за свой английский, хотя просить прощения было не за что. Теперь я знаю, что не надо извиняться. На фестивали приезжают люди из разных мест, и у всех разный английский. Если будешь естественным, тебя в любом случае поймут.

Что дальше?

Я понимаю, что вряд ли мы с Кристианом еще раз будем работать в таком же формате. У нас был конкретный, специфический проект и соединение двух режиссеров. Все было выстроено под него. Теперь будет что-то другое. Я командный игрок. Мне интересно сотрудничать, делать что-то в соавторстве, хотя, может, что-то я сниму сам, а Кристиан будет продюсером, сможет меня поддержать. Ну, и потом ко мне на фестивале «Сандэнс» подходили продюсеры, мы обменивались визитками. Я планирую выделить время, написать всем письма — интересно познакомиться и сказать, что я готов к сотрудничеству.

Очень сложно после беспрерывных фестивалей вернуться в рабочую колею, должен быть веский повод. И он у меня есть: мне нужно доделать свой дипломный фильм, найти поддержку для завершения работы над постпродакшеном. Хотелось бы сделать качественно. Находясь на кинофестивале, я понял, насколько люди тщательно работают над цветом и звуком. Я сделаю на этом упор в своем фильме про футболистов, он о сборной, которая выиграла чемпионат Европы. Собственно, на этом и заканчивается фильм — они получили путевку на чемпионат мира. Речь идет о слепых футболистах, поэтому звук здесь очень важен. Они же мир ушами воспринимают.

Важно создавать глобальные темы и идеи. Сергей Валентинович Мирошниченко учил нас, что темы должны быть глобальными, чтобы они могли остаться в памяти через многие годы, чтобы о них говорили как о чем-то масштабном. Что я ценю в National Geographic или в европейской индустрии документального кино — им важен твой труд. В первую очередь твое творческое умение и твоя идея. Это, мне кажется, дороже всего. А у нас в России нет понятия идеи. У нас все работает очень просто. Ты потратил 300 тысяч — тебе дают на постпродакшен еще 700. И за это требуют 70% от прибыли. А как же идея? Она ничего не стоит? Идей же всегда мало, их всегда не хватает, и хорошо бы, чтобы их как-то поддерживали.

Съемка финального матча по хоккею / Фото из личного архива Максима Арбугаева

В ближайшем будущем я бы хотел создавать проекты в России и далее выходить на европейские и западные компании. Потому что там есть культура индустрии документального кино, есть финансирование, продвижение в зависимости от идеи, есть свобода творчества. Свобода — это самое важное.

Фильм «Генезис 2.0» будет представлять Россию в конкурсе документального кино 40-го Московского международного кинофестиваля, который пройдет с 19 по 26 апреля.