Утро. На улице тихо. Как только встаю, подбегаю к окну. Мороз нарисовал на окне ветви деревьев. Дую на окно, прикладываю ладошку, делаю кружочек. Асай* зовет завтракать, вижу, что они с уласай* и олатай* сидят и уже чай пьют. Быстро хватаю себе бутерброд и выбегаю на улицу.
Unsplash
Мороз щиплет щеки, вдохнуть даже больно. Храбро иду к своей маленькой горке. Олатай все эти дни отливал мне горку, сгребая снег со всего двора и выравнивая лопатой. Долбил ступеньки, заливая водой из колонки. Сгребал, утрамбовывал, отливал — и вот передо мной стоит ледяная красавица. Ее ступени блестят на солнце, как алмазы. И если бы тут был мой любимый хоббит, он бы тихонько взбежал по ступенькам и скатился. Хоббиты — народец, который любит все подмечать, но не любит, когда его замечают. Начинается снег, теплеет. Скатываюсь с горы. Выходит асай во двор. Идет в сторону бани. А, сегодня у нас банный день.
Когда я была совсем маленькой, у нас не было бани. Мы ходили к родственникам. Зима, ночь, холодно. Асай снизу утепляет меня и повязывает голову платком, надевает шапку, варежки, шубу и сверху шаль крест-накрест. Ненавижу быть клубком, но отказаться нельзя. Выходим.
Идти надо очень долго: баня в конце деревни. Это значит, что надо дойти до конца нашей улицы, перейти мост и еще до конца следующей улицы, а она длиннющая. Дома меня никогда одну не оставляют. Наконец, мы доходим, моемся. Уставшая, еле сижу в бане. Асай парит меня веником, мне жарко, и я плачу. Тогда она рассказывает про старого безобразного деда, который живет всего в нескольких домах от нас, «он очень не любит, когда маленькие девочки плачут в бане, и забирает их к себе». Когда он идет по улице со своей палкой, я стараюсь на него не смотреть, вдруг он схватит меня и утащит к себе. Он стар — и этим уже страшен. Очень стар, значит, страшен вдвойне. Но он ни разу не заговаривает со мной. Перестаю плакать. Асай быстро домывает меня, и я выхожу.
После парения нас поят чаем, обязательно с липовым медом. Хозяин бани дружит с олатай. Летом всегда приходит к нам и возится с пчелами, я его про себя зову медовым дедом. В эти дни сижу дома, во дворе рассерженным облаком летают пчелы. «Переселяются с новой мамой», — улыбается олатай и готовит им новый дом. Иногда они их снимают с дерева, куда те по ошибке, конечно, решали заселиться. Медовый дед любит разговаривать и смеяться. Чай нам наливает его жена: сухонькая, смуглая и тоже улыбчивая. А потом надо идти обратно домой. Вскоре олатай построил свою баню.
Асай топит баню. Решаю сходить к подружке, она живет напротив. У нее три брата и сестра. А ее родители — алкоголики, это все знают. Мне нравится ее мама. Она горласта, улыбчива, бойка на язык. «Когда она не пьет — и дом за два дня побелит, и огород посадит, очень уж работа у нее спорится, но когда пьет — ходит по всей деревне, побирается», — говорит асай.
Я у них дома, точнее — за домом. Стою прижата к стогу. Стог стоит рядом с амбаром, за нами уже огород. Я стою на земле, оперлась спиной на стог. Спине тепло. Сено колется, но вкусно пахнет. Я взволнована, такого еще со мной не было. Прижата я мальчиком, ее братом. Он старше меня на пару лет, но ведет себя как взрослый. Холодно, уже вечереет. Не знаю, как я здесь оказалась. Он возбужден. Прижимает меня сильнее, что-то говорит. Мне интересно, необычно, я смотрю на него, он на меня. Говорит что-то бессмысленное, что-то быстро-тихое. Начинает еще сильнее прижимать к сену. Мы стоим. Он явно чего-то ждет от меня, но чего? Чувствую, что что-то не то, но что… Он уже шепчет в ухо, и его рука начинает двигаться по моему телу. Одета я как капуста, и потому эта рука не сильно меня волнует. Но очень уж интересно, что ж дальше. Но… как-то ничего особенного не происходит. Только снег начинает идти. И щеки горят, видимо, от холода. Руки в варежках начинают леденеть, кончики пальцев тихонько немеют. Точно, мне холодно. В конце концов мне это надоедает, я его отталкиваю, он изумлен. Толкаюсь я сильно, но он не пытается меня остановить, ничего не пытается сделать. Ухожу. Он просто стоит и смотрит мне вслед. Прощаюсь с его мамой во дворе. Сегодня она трезвая. Перебегаю улицу.
Дома тепло. Пропускаю мимо ушей вопрос, где была. Все уже искупались и пьют чай. Асай дает мне полотенце и отправляет в баню. Окатываю камушки водой и лезу на самую верхнюю полку. Жар расползается по всему телу. Закрываю глаза и вспоминаю эту руку, елозящую по моей одежде и его прерывистое дыхание… открываю глаза. Беру веник и прохаживаюсь по телу, начиная с пальчиков и до шеи, прикладываю к лицу. Ополаскиваюсь холодной водой из бадейки. По телу бегут мурашки. Конечно, я знаю, что взрослые занимаются сексом. Неужели он хотел сделать это со мной? Неужто все это происходит вот так, вот так глупо… не хочу об этом думать. Поддаю жара, парюсь. Вываливаюсь в предбанник и долго отдыхаю. Когда прихожу домой, все уже в кроватях. Ложусь и смотрю на огонь. Наконец, засыпаю.
Утро. Подбегаю к окну, погода хорошая, морозная, бурана нет, значит сегодня увижусь со своей лучшей подругой. Мы договорились сходить на речку. Она сразу за их огородом. Мы дурачимся и катаемся в валенках, как на коньках. Падаем на спину, переворачиваемся, кувыркаемся на льду, смеемся, беремся за руки и опять катаемся. Она мне рассказывает про мальчика, который ей понравился на дискотеке. Я долго смотрю на нее, вслушиваюсь в ее слова. Наконец, она спрашивает: «Что произошло?» Я почти говорю, что было, но в конце концов не решаюсь ей рассказать. Наверное, я никому не скажу. Это что-то стыдное, это что-то такое, что я хочу поскорее забыть. Мы проводим целый день на реке. Ее зовут домой.
Вечереет, начинается снегопад. Сначала он идет легкой россыпью, ветер его слегка относит. И под фонарем завеса снега: в кругу желтого света мельтешат снежинки. Летят как-то вбок и немного врозь и вкось. И затем вдруг совсем неожиданно снег начинает идти большими, медленными хлопьями. И вот они уже плавно опускаются, ловлю снежинку на варежку и смотрю на нее. Она долго лежит, не тая, а на нее уже опускаются другие, летят и летят. Открываю рот, высовываю язык и пытаюсь поймать самую большую.
Вечером олатай сообщает, что завтра приедет бульдозер для чистки дороги. Значит, пора собираться. Мне грустно уезжать. Хожу по дому и собираю свои вещи. Выхожу до двор и смотрю на свою гору. Долго смотрю. Одна за другой зажигаются звезды. Темное-темное синее небо, тишина, только звезды кругом. Они смотрят на меня, я на них. «Я обязательно вернусь», — говорю я.
Одно радует — дома ждет мама.
Ассоль Алсынмуратова
Слова:
уласай – бабушка
асай – мама, в данном случае вторая мама
олатай – дед, муж асай
