Дожила до понедельника

Ирина Печерникова

Конец первого замужества

В Швеции я прожила еще года два. Збышек купил новую машину, мы копили деньги на квартиру в Варшаве. Но когда мне прислали из России сразу три сценария, Збышек сказал: поезжай… Потому что он видел, что со мной творится. Он работал вечерами и ночами, уходил в восемь, приходил к утру. Однажды пришел утром, а у меня как с вечера стояла чашечка с кофе, бутербродик, так все и стоит, и я его спрашиваю: а что ты вернулся, что-то забыл? Он понял, что я просидела всю ночь в прострации. И предложил: поснимайся, поработай. А когда сажал меня в поезд, я в окошко увидела, что у него по усам слезинка капнула — раз и упала. То есть он со мной прощался. Я понимала, что в Швеции жить не смогу жить. А он уже взял шведское подданство. Не по своей воле. У него заканчивалась виза, он пришел в посольство, чтобы продлить, а ему совершенно цинично сказали:

— Получать проценты только с вас нам не выгодно, у вас уже какая-то интернациональная группа стала. Вот поезжайте в Польшу, соберите польский коллектив и тогда мы вам сделаем визу, чтобы мы получали проценты от всех.

Он объяснял:

— Я машину купил в кредит, я не могу уехать.

Кредит большой был, еще и на покупку музыкальных инструментов. Он попросил:

— Вы мне продлите визу, а я постараюсь вызвать музыкантов из Польши.

— Нам плевать на ваш кредит, продайте все…

То есть ноль человеческого. Тогда Збышек перечислил им фамилии польских джазменов. Где они? В Америке! Он сказал: вы так всех потеряете. И швырнул им свой паспорт.

Я снялась в двух фильмах: «По собственному желанию» и «Города и годы». Вернулась к Збышеку. Но это было уже грустно. Мы поговорили. И я уехала в Москву работать.

А еще через год… Он знал, что мне часто снится один и тот же сон. Я машину, мотоцикл водила, катер, а вот самолет никогда. И мне снится, что я за штурвалом маленького бело-серебристого самолета лечу поперек фьордов, фиорды синие-синие, а языки земли, которые их разделяют, зеленые-зеленые. Такой красивый сон. И у меня заканчивается топливо, я пытаюсь сесть почему-то поперек и не успеваю затормозить. И когда уже совсем страшно, я вдруг себе говорю: а чего ты не завернешь и не сядешь вдоль на землю? Я выворачиваю и все в порядке. Конец сна. И вдруг звонок от Збышека:

— У тебя сейчас есть время?

Это было летом.

— Да.

— Паспорт сохранился?

— Да.

— Я тебе высылаю билет в Осло. Я сейчас здесь и хочу отвезти тебя на фьорды. Ничего общего с твоим сном…

Там я сразу почувствовала, что у него есть женщина. Ну, посмотрела я этот фьорд, мрачный. Была плохая погода, свинцово-синие волны и такие же суровые серые скалы, никакой зеленой травки. Перестал сон снится. Тогда мы последний раз виделись. Потом долго перезванивались, переписывались, а с середины 90-х как-то потерялись. Есть телефон, но я боюсь, а вдруг это уже не его телефон.

Он обосновался в Стокгольме. Сначала преподавал, хотя никаких консерваторий не заканчивал. Самоучка был. На всех инструментах играл, аранжировки делал, и мелодии его до сих пор помню. Очень красивые. Наверняка он пишет музыку, потому что он на этом повернутый.

Женился на польке, которая уже жила в Швеции. У него родился сын, и были счастливы его родители. Он прислал мне фотографии и сына, и жены, и мамы с папой с внуком. Счастливые.

— А вы детей не хотели?

— Мы говорили со Збышеком о ребенке. Но мы же нигде не жили. Космополиты. Все время в разъездах.

— Как развод оформили?

— Я и забыла, что у меня штамп стоит. Просто Збышеку было выгодно, чтобы мы не разводились: если у него жена за границей, то он другие налоги платит. И он спросил: тебе срочно надо? Я сказала: нет. И уже когда Боря Галкин захотел, чтобы мы официально зарегистрировались, я вспомнила, что не разведена. А это примерно 77-й год. Ну, позвонила, сказала: Збышек, пришли мне бумагу по поводу развода.