Дожила до понедельника

Ирина Печерникова

Уход из Малого театра

После смерти Михал Иваныча атмосфера в театре, естественно, изменилась. Юрий Соломин стал  и. о. художественного руководителя. При Цареве он был профоргом, потом парторгом. У меня с ним была только одна совместная работа — в спектакле «Игра». Это роман Юрия Бондарева. Но я там в воспоминаниях.

Главный герой — кинорежиссер. Он хотел снимать балерину, очень странное существо, талантливое, утонченное. Она его полюбила, и он ее полюбил. Ну что я роман буду пересказывать! Потом она бросилась с моста. И он никак не может избавиться от этого — он ее вспоминает. А вспоминает так: я появлялась на лестнице под потолком, говорила голосом с реверберацией, с эхом, спускалась, разговаривала с ним, потом убегала.

У меня с Соломиным были нормальные отношения. Никакие. Может быть, я ему мешала. Он бережно и трепетно относился к своим ученикам. Очень много его учениц работает в Малом театре. И его наверняка огорчало, что, хотя они и младше меня на двадцать лет, но их ставят вторым составом в очередь со мной играть. У меня же опыта-то больше. И в то время, как говорится, имя было. Но получалось, что девочки в невыигрышной ситуации.

Это подспудно как-то собирается. А чего ему меня любить? Меня Царев любил. Достаточно. Для меня время остановилось, когда не стало Михал Иваныча.

Я даже не сразу заметила, как оказалось, что из всех моих спектаклей в репертуаре остался «Красавец-мужчина». Остальные руководство театра сняло. Из театра ушел Борис Александрович со своими учениками — Володей и Васей. Ушел Хейфец. По-моему в Театр Армии. Очень много сильных актеров остались не у дел, потому что роли распределялись уже по-другому принципу. Ну, новая метла по-новому метет.

Потом Соломин сделал подарок голодным артистам, которые оказались не у дел. Он предложил поставить «Идеального мужа» Оскара Уальда. Это блеск! Я не хочу обижать того мальчика-режиссера, просто не стану называть его фамилию. Соломин распорядился, что он будет ставить «Идеального мужа» на малой сцене. Сцена величиной с мою кухню. В Щепкинском училище.

Это пьеса, где надо месяц учиться, как надевать и снимать перчатки, как садиться, как пользоваться веером, как подавать руку. Это высший свет Англии. А мы через пару месяцев должны сдать спектакль. Я подошла к мальчику и сказала:

— Спасибо большое, миссис Чивли, конечно, это бенефисный вариант, но дело в том, что когда я училась во МХАТе, все мои педагоги играли в «Идеальном муже», и мы всем курсом валили на лесенку бельэтажа и в упоении смотрели. Я воспитана на этом спектакле, я его знала наизусть. И я не могу участвовать в таком кухонном варианте. Извините.

— Ой, я не решаю такие вещи. Вы пойдите на разговор к Соломину.

— Хорошо.

Я подготовилась к разговору. Духовными практиками. Если человек кричит и унижает тебя, а ты в этот момент начинаешь трепыхаться, он у тебя энергию заберет. Он заряжается, а ты после этого, как выжатый лимон. Есть разные способы защиты. И еще есть духовные практики, которые позволяют тебе быть в здравом уме, полном покое и в радости. Кто-то в это не верит. А я считала, что нужно попробовать, прежде чем не верить.

Я сходила в храм, подготовилась и пришла к Соломину. Очень спокойная. Объяснила ему свою позицию. Он стал говорить, что это глупо, какие-то сантименты, что я не понимаю, что меня ждет впереди, буду играть все роли Деминой. А у нас чудная актриса была, в «Дети Ванюшина» она играла жену Михал Иваныча, маленькая, характерная, у нее замечательно получались трогательные, смешные и коварные старушки. Вот я роли Деминой буду играть.

— Ты что думаешь, я тебе еще буду предлагать миссис Чивли? Молиться надо, что вообще такое дали.

— Ну, что вы, Юрий Мефодиевич, я очень вам благодарна. За то, что вы думаете о моем будущем. Но только вы как-то узко думаете в возрастном смысле, а я подумала немножко шире — очень мало характерного было в моей жизни, вот я и стала искать характерные роли, это расширяет диапазон.

— Какие характерные роли? Что вы имеете в виду?

— Да вы знаете. Нас же все время отслеживают по вашему указанию. У нас есть спектакль «Любовь до гроба». Роль там характерная и замечательная. Принимают нас потрясающе в свободное от Малого театра время.

Тут наступил взрыв. Он стал кричать и багроветь. Когда случилась пауза, я сказала:

— Хорошо, я скажу вам правду. Я хотела, чтобы у нас получился человечный и тактичный разговор, на уровне двух творческих людей. А так как я считаю, что разговор закончен, мне это все неприятно, то я скажу истинную причину: я отказалась от участия в «Идеальном муже» потому, что это кость голодным артистам. Ни через два месяца, ни через год спектакль не будет выпущен. Этот мальчик не может ставить Оскара Уальда. Тем более на кухне.

И я быстро вышла, потому что он стал уже совсем кричать. Я испугалась, что его хватит удар, и опять я буду виноватой. Разговор произошел весной. Летом меня пригласили в спектакль по пьесе Виталия Павлова «Джазмен». Мы съездили с ним в Америку. В сентябре я появилась в Малом театре, немного побыла там, а 19 октября пришла в середине дня с уже написанным заявлением «по собственному желанию». Оставила у секретарши. Вечером мне звонит Коршунов, директор театра:

— Что случилось?

— Ничего, просто закономерный поступок. Я долго колебалась, созревала, а сейчас созрела.

Потом позвонил режиссер Борис Морозов, он сейчас руководит Театром Армии, а тогда ставил спектакль в Малом театре:

— Ирина, у меня такие планы на вас, вы не можете уйти.

— К сожалению, поезд ушел. Спасибо, но это не каприз. Это ВЫБОР.

Я много раз пыталась словами объяснить. Не могу. Вот ты влюблена, любишь, это удивительное, приподнятое состояние со своими трагедиями, ссорами… И вдруг — закончилось, пусто, не кто-то кого-то бросил, а нет состояния приподнятости. Стоит продолжать такие отношения? Я пришла в театр и почувствовала, что мне стало холодно.

— Зарплату-то хоть получили?

— Это начало сезона. Ну, ты вопросы задаешь! Когда уходишь из театра, про какую зарплату я могла помнить? Ушла и ушла. Борис все спрашивал: «Куда?» Да в никуда!

— И Василий Бочкарев вам звонил?

— Все звонили, кто близкий был. Но все поняли, Вася только что-то затаил. Ну, может, это я придумала… У него просто очень много работы, он сейчас ведущий актер, очень мощный, очень интересный. После своего ухода я была в Малом театре один раз, на юбилее Михал Иваныча. В день его 90-летия шел спектакль «Горячее сердце» и внизу на афише было написано: «К юбилею Михаила Ивановича Царева». Я не хотела идти, но Варвара сказала, без тебя я не пойду, ты меня лишаешь. Мы сидели с ней в ложе и смотрели спектакль «Горячее сердце».

— А вы знаете сплетню, что вы были любовницей Царева?

— Нет. Надо будет Вавочке рассказать. А он и не скрывал, как ко мне относится. Но почему-то к Гончарову меня не приписали в любовницы, хотя он относился ко мне особенно и любил меня, и ценил. Но вообще про меня, если хотят хорошо сказать, это всегда одно и то же: бог ей послал такую карьеру, разве не понятно, каким это способом? Но так как в этом смысле у меня ни одного нигде романа не было, даже флирта не было, я воспринимала, как Симолин мне говорил: «кого приписывают». Прекрасно!

— То есть вы старались избегать служебных романов?

— Я не старалась, их просто не было.

— Михаил Иванович был хорошим руководителем?

— Очень. Он настолько мудр, настолько большая личность, у него и голова была большая, красивая, что он намного вперед просчитывал. При нем в театре мог работать один режиссер со своей командой актеров, другой режиссер, третий, четвертого приглашали. Все время такими кочками на болоте возникали, а потом с этих кочек вырастали деревца. Резкого я его никогда не видела, всегда шуткой мог повернуть собрание в другую сторону, мог течение повернуть в другую сторону. Он мог быть потрясающим политиком, организатором, лидером. Он же был председателем ВТО, профессором в училище. А сколько он создал домов ветеранов, домов отдыха, отделений театрального общества по всей России. Он успевал конкретно помогать своей пастве: квартиры, путевки… Его очень много было.

— После того, как такие личности уходят, приходящие им на смену кажутся мельче?

— Да, а тем более, у меня совсем личное было. Он действительно был мой ангел-хранитель, я могла все ему рассказать, посоветоваться, даже совершенно не по театральным делам, по человеческим. И это не значит, что я хорошая, а Соломин плохой. Просто в данном месте в данное время я туда не вмонтировалась, как не вмонтировалась в 90-е годы. Не я одна. Но это не значит, что вся Россия плохая, а я права. Я уходила не из родного театра, а из театра, который стал мне чужим. Поэтому безболезненно. Теперь убедилась, что вовремя, так как любовь к РОДНОМУ театру осталась.

Горе от ума

Я ушла из Малого театра и поняла, что без театра мне очень трудно. Я позвонила своему соседу Олегу Ефремову:

— Я бы хотела с вами поговорить.

— Ир, дай мне четыре дня, у меня открытие сезона и выпуск «Горе от ума», кстати, приходи. А потом поговорим.

Я пришла. Сидела в самом лучшем месте, в первом ряду после прохода. Слева от меня — Нина Попова, справа — Иннокентий Михайлович Смоктуновский, как приятно. Мы начали смотреть спектакль. Грех говорить на альма матер, только я ничего не понимала, что происходит. Но молчала. А Нина Попова не умеет говорить шепотом, у нее шепот озвученный, и она мне в ухо твердила:

— Ир, я что, с ума сошла? Я что, с ума сошла?

А в мое другое ухо Иннокентий Михайлович тихо говорил:

— Ирочка, я что уже такой старый маразматик? Я ничего не понимаю.

В антракте они ушли. Я досидела до конца спектакля. Больше я Ефремову не звонила.