Когда я пишу эти строки, за окном идет снег… Белые пушистые звездочки, обняв друг друга, плывут в мглистых волнах пространства, медленно опускаются на землю. И я вспоминаю…
Стою у окна в школьном коридоре. В сгущающихся сумерках зимнего вечера надрывно и тяжко стонет вьюга. Мне кажется, что это во мне стонет
Выходцы из села приспосабливались быстро, обзаводясь собственным хозяйством. А городские входили в новое свое экономическое положение болезненно, с трудом осваивая азы сельского уклада. Уехавшие- городские…
Но была и другая, может быть, самая главная причина их ухода из школы. Не поверили… Не поверили в перспективность нового дела, не увидели будущего в затратах своего труда.
— Не верю я в это-так и сказал перед отъездом художник Чернов.-Дело гиблое! Не зря мы говорим: «Алло, мы ищем таланты?» Ищем как редкость, как случай! А тем, о ком вы печетесь,-все равно какая школа. Для них-лишь бы она скорее кончилась, да вырваться бы из этого села. Что я, например, здесь увидел? Грязь, лай собак, коровы да мужицкую грубость-вот и все впечатления, если не считать вашу наивность. Окружили себя выдуманным миром.- Художник помолчал, ожидая реакции на сказанное, «а затем вдруг спросил:-Вы хоть
Я молчал. Ни спорить, ни убеждать его мне не хотелось. О чем говорить, если у ног стоял чемодан. К тому же я понимал, что Николаю Николаевичу не нужны были мои слова. Ему надо было выговориться, оправдать перед самим собой свой поступок… —
Снежинки бились о стекло, беспомощно соскальзывали вниз и тут же исчезали в бездонной холодной темени. Сейчас придут директор школы (к этому времени им стал Н. В. Кожухарь) и его заместители. Будем думать, уже в который раз, как выйти из создавшегося положения. Директора ждем из Кировограда. Там должна была состояться встреча с семьей учителей (он художник, она балетмейстер), которые вроде бы согласились приехать к нам на работу. Это не первая поездка по кадровым делам. Предыдущие были безуспешны. С чем он приедет сегодня?
Щелкнул выключатель, коридор мгновенно залило ослепительным светом.
— Добрый вечер, Михаил Петрович!-радостным хором вместе со светом выплеснулось в коридор.
Обернулся. Ребят казалось особенно много от того, что они словно родились светом, заполняя вместе с ним все пространство. Ко мне шагнула Ира Малетина, секретарь комсомольской организации школы, и без всяких объяснений сообщила: «Через три минуты у нас расширенное заседание комитета… Просим вас принять участие».
— Комитет? Почему сейчас, в субботу?
— Повестка дня: «Как быть в сложившейся ситуации»,-словно читая мои мысли, сказала Ира.
—
— Мы будем говорить о том, о чем вы здесь думали в одиночестве. Или вы не хотите думать с комитетом?
— Почему не хочу?! — Тогда идемте с нами!
Говорят, что жизнь есть непрекращающаяся цепь начал. Видимо, это так. Во всяком случае, в тот вечер это утверждение для меня наполнилось реальностью.
«Золотые люди, настоящие товарищи…-думал я, пока мы раздвигали столы, ставили большим кругом стулья, „чтобы глаза в глаза“.-Сколько бы мы уже сделали, если бы не срывалась программа эксперимента, если бы так не затянулся подготовительный период!..»
Я оценил желание ребят быть рядом, но не предполагал, насколько обижал их внутренним своим настроем: «А чем вы можете помочь?» Ожидая появления директора, посматривал на дверь, рассеянно слушал выступающих, но вдруг словно проснулся: говорили не дети, а взрослые, рассудительные люди. С изумлением я ловил каждое их слово.
— Мы неправильно ведем себя с новыми учителями. Видим, как трудно им вживаться в сельскую жизнь, проходим мимо, да еще и посмеиваемся: «Смотрите, он пилу не умеет держать?»-это Люлин Сергей, оставшийся после десятого класса рабочим-наставником в цехе сборки микрокалькуляторов.-Помнишь, Володя,-обратился он к Стрельцову,-как мы вместе с тобой в кругу хлопцев слушали «разговорчики» разные о Николае Николаевиче? И ни ты, ни я не вмешались, не остановили. А теперь руками разводим: что делать? Ему нужна была поддержка. Надо было помочь ему разобраться, что мы от него хотим, объяснить самих себя…
— Попробовал бы ты к нему подойти?-возразила Катя Хрущева.-Я один раз подошла, так он мне ответил?
— Учителя нас с сосками видят. Ох, и не любят они, если им замечание сделаешь? Я тоже посоветовал Ивану Степановичу, чтобы он спокойнее, без крика общался с нами. Мешает же этим криком себе?-усмехнулся Стрельцов.-Иван Степанович смерил меня таким взглядом, аж похолодело внутри… А вечером я уже отцу объяснял при Иване Степановиче, что имел в виду. Ох, и долго объяснял? С тех пор, думаю, хватит советовать.
Открылась дверь, на пороге показались Ангелина Иосифовна Матченко и Ольга Андреевна Удод, заместители директора.
— Проходите…-пригласила их Малетина.
— Круг раздвинулся. Слово взяла Оксана Матченко, председатель совета дружины.
— Мы относимся к учителям с большей требовательностью, чем к самим себе. Они нам наши срывы прощают чаще. Разве это справедливо? Прежде чем делать учителю замечание, надо поставить себя так, чтобы он принял твое слово как само собой разумеющееся.
— Как это «поставить себя»?
— Поведением своим…
— Ты хочешь сказать, что я себя вела плохо с Николаем Николаевичем?-обиделась Катя Хрущева.
— Я не тебя имела в виду.
— А кого? Меня?-с улыбкой спросил Стрельцов.
— Что вы сразу на себя переводите?
— Оксана правильно говорит… А то, что было с Катей и Вовкой,-результат давно сложившейся дистанции между учителями и учениками. И раз мы хотим новых отношений, надо запастись терпением…
— Ну, ты научишь? Терпением только в церкви можно авторитет завоевать?
— Я про другое терпение, про активное… Меня человеком делали, знаешь, с каким терпением?-Вася Кораблев обернулся ко мне за поддержкой. В его глазах вопрос: «Правильно говорю?»
— Учиться нам надо разговаривать…-подытожила задумчиво Никиташева Света.-И не только с учителями.
Друг с другом, с родителями. Не всегда мы умеем сказать так, чтобы не обидеть. Я по себе сужу. Когда мне делают замечание равнодушно, как само собой разумеющееся, мне обидно. Хотя вроде бы и понимаешь, что
— А почему мы говорим о замечаниях? Разве это единственный способ общения с учителем?-заговорила Ира Гаврилова.-
— Вот теперь дайте мне слово,-поднял руку командир производственного объединения Федя Кораблев.- Ирина и мое мнение высказала. А то, думаю,
— Федя! А где взять время?-спросил
— Ольга Андреевна? Михаил Петрович! Ангелина Иосифовна? Ждем? Мы думали, у вас готовое предложение…- разочарованно протянула Малетина, видя, что мы молчим.-Так что же, идея анализа не вписывается в наш режим? Жаль…
Ира смотрела в мою сторону; видимо, чувствовала, что меня так и подмывает
— Наше предложение: вопрос о систематическом коллективном анализе учебной деятельности вынести на педсовет. Мы его вместе обсудим. В общем,-продолжала она,-мы «за», но ваша идея вызывает к жизни еще одну. И ее тоже надо тщательно обсудить.
— Но мы не закончили. Дело в том,-опять начала Ира,-что это второе заседание. Мы уже собирались…
— Ир, не тяни,-подбодрили ее ребята.
— Мы предлагаем уроки изобразительного искусства дать Шептун, а хореографию-Кучеренко. А то опять кого-нибудь в середине года возьмем впопыхах. Света и Валя справятся? А пока они работают, можно спокойно искать замену.
«Как же мы раньше не подумали об этом?»-мысленно отметил я.
— Светлана была организатором и ведущим исполнителем художественного оформления второго этажа, вся роспись пола,
— Ну что?-с едва скрываемым внутренним восторгом спросила у меня Ангелина Иосифовна.
— У меня сомнений нет.
— И я так считаю. Вот только Николай Васильевич…
— Я за?-вырос на пороге Николай Васильевич Кожухарь.
Его появление внесло веселое оживление в наш круг. Напряженность уступила место той уверенной бодрости, которая приходит как награда за трудную, очень важную работу.
— А я не хотел прерывать Иру,-улыбаясь, признался он.-Думаю, будет пауза-зайду. Так что невольно подслушивал. Я-«за»?-повторил опять.-И чего только в Кировоград ездил? А ездил, кстати, без толку. Далеко, говорят, от города, и заработок не устраивает.
Он махнул рукой, словно отталкивая неприятный образ, и уже подчеркнуто серьезно, почти торжественно произнес:
— А придумали вы здорово? Это-выход? Но точку здесь я не ставлю. У того зимнего вечера был грустный эпилог. Когда мы шли веселой и шумной гурьбой из школы, я заметил, что Ира была
— Вы
— А вам весело?
— Ну не весело, положим, а хорошо, радостно. Что вас огорчает?
— Вы…
— Я?
— Да, вы. Вы тоже нам не до конца верите. Я едва не задохнулся от удивления.
— Как вы к этому могли прийти?!
— Наблюдала за выражением вашего лица. Вы нас усиленно поощряли, восхищались. Слушали с умилением. Как
— Неужели вы тоже из диспетчеров?
— Каких диспетчеров?
— Взрослости нашей,-вздохнула она.-Захотел- включил: пусть побалуются, поуправляют собой, нами. Захотел-выключил. Удобно, правда? А взрослость-это что, образование, возраст?
— Ира…
— Не надо, Михаил Петрович, ничего говорить. Вы лучше подумайте. Вам верят. А сегодня не лучший ваш вечер. Не обижайтесь. Вы бы не
Ну и вечер!.. После первых попыток оправдаться перед Ириной и перед собой я все больше убеждался: она права. И от сознания ее правоты
Мы сами, будучи детьми, прошли эту школу искаженных, как в кривом зеркале, отношений взрослого и ребенка. Внушаем из поколения в поколение: старших надо уважать? А верно ли так упрощенно, от календаря распределять достоинства людей? Ира правильно подметила: взрослость-синоним духовности, ответственности. Не годы нужно уважать, а мудрость, силу духа, независимо от возраста.
«Скоро тебе сорок,-вел я с собой мысленный разговор,-а ты все еще осваиваешь азы человеческих отношений. Надо спешить. Не заметишь, как пробьет последний час твоей жизни. О чем подумаешь тогда? Вдруг увидишь глаза детей и прочтешь в них немой укор: «Ничего ты в нас не понял, потому что не хватило у тебя мужества поверить до конца».
«Предполагай в ученике достоинства до того, как они проявятся, уважай в нем личность и общайся с ним на равных»,-записал эти слова в дневник, и стало легче. Завтра в школу пойду чуть более зрячим.
Светлана Шептун и Валя Кучеренко работали в должности педагогов около месяца, ровно столько, сколько потребовали обстоятельства. Хорошо работали. Но не об этом речь. Важно другое. Решение комитета комсомола стало началом реального, осознанного и действенного сотрудничества учителей и учеников в нашей школе, убедило всех в том, что развитие самоуправления, инициативы каждого-единственно возможный путь совершенствования жизни коллектива, укрепления здоровых отношений между педагогами и учащимися, активное средство воспитания ответственности, гражданской позиции.
Но решительные шаги к открытому диалогу с учеником, педагогике сотрудничества поставили перед нами проблему всестороннего развития, самосовершенствования учителя.
И вновь завьюжило в школе…
— А зачем мне ваша многогранность? Хороший учитель учит тому, что знает сам. Разве этого детям недостаточно?
Такие примерно фразы звучали часто в стенах школы. Неприятие высоты, нежелание или боязнь попробовать себя у иных прикрывалось теоретизированием о пресловутой «золотой» середине, признанием ее нормой жизни. Все, что выше, называлось «завихрением», «из ряда вон», «не от мира сего», объявлялось противоречащим здравому смыслу. И с этой скрытой позицией бороться было труднее всего. Но жизнь рано или поздно потребует перестройки от каждого, ибо реформа школы начинается прежде всего с преобразования психологии учителя.