Ребенок обращен к себе, родитель - к установлениям, взрослый - к обстоятельствам жизни.
Так кто я по преимуществу - ребенок? родитель? взрослый?
Не спрашивай, Левконоя, ни о чем таком не спрашивай... Хотя что больше волнует, чем дружелюбные расспросы о твоей жизни? Чем больше человек видит интереса к себе, тем больше он чувствует себя человеком. При этом совсем не нужно, чтобы ты был интересен всем или многим, чувство значительности может дать кто-то один. На этом, собственно, держится семейное воспитание: если ребенок чувствует себя значительным человеком - не объектом великих забот, не предметом семейной гордости, и уж конечно не помехой в жизни и без того озабоченных родителей, а именно человеком, - то этого достаточно. Известно: чтобы артист мог сыграть короля, все другие должны относиться к нему как к королю.
Король не король - королем, то есть главным, я никогда себя не чувствовал, но взрослым был всегда. Я почти не помню себя ребенком и мог бы повторить чеховскую фразу:
"В детстве у меня не было детства". По теории американского психолога Берна, пожалуй, самой сильной теории личности (его книжка была у нас в самиздате), в каждом человеке живут трое: ребенок, родитель и взрослый. Ребенок страдает, жалуется, нуждается в защите; родитель (неправильное слово, надо бы - родители, но пусть будет так) поучает и провозглашает всевозможные правила, а взрослый принимает обстоятельства жизни такими, какие они есть, и пытается найти реалистический выход. Мне особенно запомнился простой пример из книжки: водитель междугородного автобуса объявляет, что рейс задерживается на час. Один из пассажиров охает и вздыхает - что же делать, он пропал! Ребенок. Другой громко ругает автобусную компанию, которая не может наладить график. Родитель. А третий прикидывает, как ему изменить расписание назначенных встреч. Взрослый.
Ребенок страдает, родитель возмущается и требует выполнения правил, а взрослый ищет решение. Ребенок обращен к себе, родитель - к установлениям, взрослый - к обстоятельствам жизни.
Когда же мы станем взрослыми?! Как точно все объяснил С.Л.Соловейчик. Написав это, он, наверное, подпрыгнул от радости. Написал - и понял сам себя, написал и понял - получилось объяснить.
Но сам Симон Львович чаще всего бывал ребенком, реже родителем, еще реже взрослым. Как он доверялся людям! Так могут доверяться только дети.
Он познакомился с талантливым юношей. Юноша писал стихи. Мог написать только одну строчку. Но очень хорошую строчку. И все... А дальше дело не шло. Симон Львович взялся ему помогать. Сколько сил он потратил на этого странного юношу. А тот просто издевался над ним. То ночью вломится, то дверь сломает, то никому спать не даст, то пообещает что-то сделать и, конечно, не сделает... Симон Львович страдал, злился, ругался, но честно сказать юноше: пожалуйста, больше не тревожьте меня - увы, так поступить он не мог. Симон Львович не любил, не мог (физически) отказывать. Отказать - ощутить боль. Но мог отстаивать фразу, абзац, стоять на своем. Это он мог. А отказать просящему - никогда.
В.Ш.
Возможно, каждый национальный характер можно описать как соединение трех этих составляющих. Русские больше дети и родители; немцы - родители и взрослые; американцы (если считать их одной нацией) - по преимуществу взрослые. Этим объясняется отчасти, почему одни живут лучше, но скучнее, другие постоянно мучаются, терзаются душой, и почему вечные детские вопросы о жизни и о Боге стали главным достоинством русской классической литературы - в ней очень сильна детская составляющая. Она мешает управляться с жизнью, но создает напряженную духовную жизнь.
В каком-то смысле дети больше люди, чем взрослые, об этом часто пишут, но духовность детей удивляет, останавливает, очищает душу. Детская составляющая в характере народа или человека не слабость, а достоинство, но - особого рода, в иной шкале ценностей.
Так кто я по преимуществу - ребенок? родитель? взрослый?
Только не родитель. Хотя учительство, поучительство очень сильно во мне, но оно совсем другого, не родительского толка;
я не помню, чтобы я читал нотации. Я учитель по сути своей, но такой учитель, который постоянно хочет что-то понять. Когда ученик в моем классе дурно поступал, мне интереснее всего было понять, отчего он так поступил.
Я не родитель, хотя у меня дети и внуки; может быть, ребенок? Увы, нет. Детского во мне мало, наверное, потому. что детство промелькнуло незаметно, не оставив в жизни следа. Если пользоваться терминами Берна, я типичный взрослый а быть взрослым - значит жить в постоянном напряжении. Много лет назад я попал на вечеринку психиатров - отмечали чью-то защиту диссертации. Там были милые разговоры за столом: "Послушай, Сережа, а как твой больной, который все хотел прыгнуть с моста?" "Прыгнул, - отвечал врач Сережа, поедая бутерброд, - но на 32-й день, честный оказался". Мне объяснили, не знаю, правда это или нет, да и давно было деле что врач отвечает за больного в течение 30 дней после выписки из клиники, так что все в норме.
После ужина, часа в три ночи, мы вышли на улицу. Ночь была летняя, теплая, дивная, мы ходили вокруг Новодевичьего монастыря, настроение было прекрасное, никаких забот. Рядом со мной шел доктор медицины, как мне сказали, крупны психиатр. И вдруг я почувствовал, что, несмотря ни на что я не испытываю легкости и радости, весь в напряжении. Грех было не воспользоваться случаем, не попросить медицинской консультации. Я обернулся к доктору: что он чувствует? Oтпустили его заботы? "Конечно, нет, конечно, не отпустило", - ответил доктор не раздумывая, и это поразило меня: словно он думал о том же. Человека, сказал он, не отпускает (именно так, в безличной форме: "не отпускает", будто есть какое-то оно) ни при каких обстоятельствах. Мы болели одной болезнью - болезнью вечной взрослости.
Да, так сложилось, что я как-то сразу стал взрослым, ребенок испарился, будто его и не было, а это значит, что жизнь протекает в постоянном напряжении - философ сказал бы, что оно экзистенциально, то есть относится не к реальной ситуации, не вызвано определенной опасностью, но является сущностью личности.
В последний раз я был как ребенок, когда работал в классе. С детьми ребенок возвращается к тебе, в тебя, и, может быть, этим объясняется, почему учителя, как правило, живут долго, несмотря на то, что у них такая нервная работа. Журналисты умирают рано, они, кажется, вторые по шкале ранней смертности после альпинистов. Но учителя живут долго, потому что они с детьми и сами как дети. Все лучшие учителя, которых я знал, были как дети - что ж им умирать? Моя учительница литературы, уж до чего нервная была женщина, до чего страстные уроки давала, но и то прожила до ста лет, о ней в газете писали.
Читал и улыбался. Нет, он оставался ребенком еще очень долго.
Один бизнесмен взялся поддержать газету. Газета приносила прибыль. Были деньги. А бизнесмен газету кинул. С деньгами. И что же СОЛОВЕЙЧИК? Он ребенок... Он сокрушался, негодовал... И при этом произносил одни и те же фразы: "Ну как же так можно, ну разве так можно, ах, как ужасно, как он мог так поступить..." Интонация усиливалась, казалось, вот-вот - и будет взрыв. Соловейчик пойдет, найдет этого бизнесмена и просто ударит его... Но нет... Наступала пауза. А потом...
"Ах, черт, как же нам плохо. Но что-нибудь придумаем, обязательно придумаем..." Выражение лица из гневного становилось мечтательным...
В.Ш.
Ребенок, родитель, взрослый - теория Берна хорошо работает, я даже был в институте психоанализа, работающем по методике Берна, это было - представить себе невозможно! - в Буэнос-Айресе. Этот город занимает второе место в мире по числу психоаналитиков после Нью-Йорка, никто не знает, чем это объясняется; психологические журналы лежат там в киосках на самых видных местах, рядом с порнографическими, упакованными в черные пакеты, вроде тех, что для фотобумаги, - закон запрещает выставлять порножурналы до двенадцати ночи. Психоаналитики института, в котором я был, определяют, что в человеке от ребенка, что от родителя, а что от взрослого, и помогают овладеть поведением взрослого. Стараются воссоздать взрослого во взрослом человеке - это избавляет от неврозов. Если встречаются трудности, то не хнычь (ребенок) и не жалуйся на правительство (родитель), а будь взрослым, ищи выход и уж по крайней мере не прыгай с моста. Директор института надарил мне кучу толстых книг по теории Берна, я тащил их через весь свет, проклиная психоанализ, но, увы, прочитать не могу, они на испанском. Поэтому я знаю из теории Берна лишь самые общие положения, и она кажется мне слегка абстрактной. Ведь взрослый взрослому рознь и ребенок - ребенку. Я взрослый по тревожности и напряженности, но недостаточно активен для действительно взрослого человека. Я взрослый по чувству, а не по характеру. Точнее будет сказать, что в одних областях жизни - взрослый, а в других - ребенок, но не лучшее от ребенка во мне - не способность радоваться жизни, а худшее - я иногда впадаю в панику, люблю пожаловаться, хотя и понимаю бесполезность этих жалоб.
А может быть, все мы, кто постарше, такие же невзрослые взрослые и безрадостные дети, потому что воспитывались государством, которое почти все забирало у человека, а затем раздавало в виде благотворительности, изображая из себя доброго родителя. Мизерная зарплата на руки, весь остальной действительный заработок - государству. Затем начинается этап благодеяний: государство доплачивает за хлеб и мясо, государство дает квартиру, путевку, дешевый детский сад. Все, что нужно человеку, он получает в виде благодеяния, хотя и приходится выпрашивать и стоять в очередях за подачками. Все просят (сколько заявлений мы писали с просьбами? "Прошу..." было главное слово. Кажется, мы и учились для того, чтобы уметь написать "прошу" и расписаться). Многие до сих пор благодарят это прекрасное, лучшее в мире государство, которое так заботилось о своих гражданах. При этом никто не думал о том, сколько же государство брало у человека и сколько отдавало ему и куда девались остальные деньги. Каждый довольствовался тем, что досталось, никто не знал реального положения вещей. Вот и получалось, что государство - родитель, а все мы -дети, вечные дети, и психология у нас - психология бессильного ребенка.
...Но не могу дальше писать, потому что вспомнилось путешествие в Буэнос-Айрес. Вышло так, что однажды мне прислали бумагу, по которой мне следовало получить чек за какую-то переведенную за границей (не знаю где) статью. Я получил чек, пошел в тогдашнюю "Березку" и купил на всю сумму шикарную рубашку. Куда ее надевать? Решено было, что если, например, вызовут в правительство, тогда и надену. Но в правительство меня не вызывали, зачем я ему, однако вдруг позвали в иностранную комиссию Союза писателей и сказали, что меня посылают в Аргентину, на Международную книжную выставку-ярмарку.
В Аргентину!
А мне было 58, но я только разок был в Болгарии и уж конечно ни в какой капстране - помните такой термин: капстрана?
Не знают современные молодые люди такого выражения. Перестройка началась в 1985 году. Не так давно. Для меня недавно. А для 30-летнего человека очень давно, он тогда был еще школьником. Сейчас трудно поверить - Симон Львович хотел поездить по миру и не мог.
Грустно.
Правда, в последние годы ездил. Много ездил. Мотался по миру. Добирал то, что не смог взять в 20, 30, 40 и 50 лет. И сын его сегодня много ездит.
В.Ш.
Мне знакомый рассказывал, что перешел на новую работу с такими условиями: триста рублей в месяц и две поездки в капстраны в год.
А я - в Аргентину на две недели ради часового доклада о педагогике! (Это мне, как потом выяснилось, досталось случайно, потому что началась перестройка и появились новые веяния - отчего одни и те же ездят? Но бунтовавших, как водится, не послали - не бунтуй, а послали случайного, то есть меня, поскольку был запрос на доклад о педагогике.)
И вот я иду по ночному Буэнос-Айресу, под черным, как смола, небом с невиданными звездами, иду один и в правительственной рубашке. Иду по прямой и широкой улице, меж огромных, тесно стоящих зданий, изукрашенных рекламой, иду делать доклад, и вот улица выводит на площадь без конца и без края, и впереди море света - выставка, побольше нашей бывшей ВДНХ. Вход очень дорогой, но у меня пропуск - я гость, и я иду среди людских толп и павильонов, среди океана книг Ищу зал, где ровно в десять вечера должен начаться мой доклад (там это привычно - доклад в десять вечера, там днем ничего не происходит, жарко). Я нахожу зал ровно в десять и обнаруживаю, что в нем нет ни одного человека, ни единого. Ужас. Я что-то не понял, заблудился, не в то место пришел, где-то меня ждут, а я тут один, и помощи - ниоткуда. Никого нет.
Но минут через пятнадцать зал вдруг наполнился до отказа, не знаю, откуда взялись люди, и я делал доклад, переводчик - наш писатель из Минска - переводил, а потом часа два, почти до часу ночи, мне задавали вопросы о Выготском, о Шацком, о Макаренко, об Эльконине - и откуда они все знают, и почему всем так интересуются, они, в своей духовно нищей, как нам говорили, капстране, где все только о деньгах и думают? Моя правительственная рубашка измучила меня, она оказалась из чистой синтетики; но это был час, когда я не чувствовал в себе ни ребенка, ни родителя, ни взрослого - отпустило.
Отпустило!!! И как обидно, что такого не может быть в городе Брянске. Как обидно, что в Аргентине такой интерес, а в России не до образования. Как ужасно и грустно.
В.Ш.
