Продолжаем публиковать книгу Симона Львовича СОЛОВЕЙЧИКА. Самые трудные, так мне кажется, главы. Экономика. Воспоминания о прошлом нашего славного коммунистического периода, когда все и на кухнях-то боялись говорить правду. Для молодых, как я понимаю, многое будет непонятно. Будут читать и удивляться: а чего это автор волнуется, что там особенного было. Но не зная прошлого, не понимая настоящего, невозможно, согласитесь, планировать свою жизнь. Постараемся читать главу с этих позиций. |
Предприятие, на котором не платят за капитал, на котором капитал сам по себе не приносит прибыли, - такое предприятие существовать не может.
Оно не может существовать, если не получает подпитку со стороны - или от ограбления крестьян, или от нефтяных богатств, или от всеобщего ограбления. Само по себе оно нежизнеспособно.
Можно, конечно, сказать проще: всегда были богатые и бедные, и нельзя завидовать богатым - нельзя, нехорошо; вот и все. Нехорошо.
Но нам столько лет доказывали, что само разделение на бедных и богатых несправедливо, нас так горячо уверяли, что можно уничтожить это разделение, что есть наука, которая доказывает возможность устроить жизнь на иных началах, без бедных и, главное, без богатых, и призывали переустроить мир по этой науке, что злость по отношению к богатым стала чуть ли не главной чертой той новой реальности, которую называли советский народ. Советский тот, кто ненавидит богатых; у советских собственная гордость - они научились жить без богатых. Не важно, как они живут; хоть умирают - но зато без богатых. Их заедает бесхоз, они платят ему ужасную дань, огромная часть их трудов идет на ветер, они живут в тесных комнатах, плохо питаются, не видят мира, не знают его радостей, у них новорожденные дети умирают в невиданном для нашего века количестве - и все ради того, чтобы не было богатых.
И, повторяю снова и снова, я ведь тоже такой был, я тоже в глубине души гордился тем, что у нас невозможно встретить на улице капиталиста-хозяина, что мы живем без богатых. Беда нашего времени, нашего страшного переворота, который происходит сейчас, не в том, что раньше-де была общая собственность, а теперь ее раздают и она достается неизвестно кому; и не в том, что прежде была духовность, а теперь она куда-то девалась; а в том, что происходит новое восстание чувств, если вспомнить образ из знаменитого когда-то романа Ю.Олеши "Зависть". Октябрьская революция заключалась не в одном переходе собственности из рук в руки, а в перемене чувств целого народа: прежде богатых боялись и уважали, теперь богатых стали гнать и презирать. Прежде иметь богатство было почетным, теперь стало стыдным. "Зависть" Олеши - о человеке, который завидует новым людям с их новыми чувствами и новыми возможностями приспособиться к новой жизни.
Сейчас происходит прямо противоположное и еще более драматичное. Опять переворот в чувствах, замена одних чувств на другие, перемена знаков на ценностях. Дорогое становится дешевым, дешевое - дорогим.
И что ж никто не пишет об этом? Не одни только теории меняются, не деидеологизация (не слово, а монстр какой-то!) идет, а полная перемена социальных чувств и пристрастий, девальвация прежних ценностей. А чувства так трудно поддаются изменению... Еще можно вытерпеть, когда золото объявляют мусором, но когда мусор становится золотом?
Любопытно, что и в той, и в этой, нынешней, революции чувств особенно возмущает всех, что на поверхность выходят никому не известные люди. Тогда, в Октябре 17-го, комиссарами становились безграмотные ремесленники - и получали власть над страной; теперь в министрах люди, которые еще недавно в лучшем случае заведовали кафедрой в провинциальном институте; и снова как тогда - ропот: откуда они взялись? И снова недоумение, негодование и зависть, зависть. Ничтожные людишки, мусор - а у власти. А во главе банков. А на "мер-седесах". К-ак же не возмущаться?
Чуть ли не весь век прошел в зависти, борьбе с нею и в новой зависти. И нет Олеши, чтобы описать это второе за век восстание чувств.
Вот потому-то я и бьюсь, копаюсь в старых книгах, пытаюсь хоть что-нибудь понять - потому что криком чувство не перебьешь. Криком можно заставить замолчать, но чувство из сердца не вытеснишь. Я не вас убеждаю, читатель, я не пишу проповедей, я сам хочу до конца понять это столкновение чувств, я хочу докопаться до правды - кто же такие богатые? Кровопийцы и кровососы, как нам говорили всегда? Спекулянты и мошенники? Или необходимость, с которой просто надо смириться? Или, может быть, они самые ценные люди на земле? (Скажут: "Эка хватил! Из одной крайности в другую!" Но подождем, подождем...)
Ведь если подумать, то очень многое в нашей общей жизни зависит от того, как мы будем относиться к богатым. Всюду, где что-нибудь производится с помощью наемных рук (а кустарей-одиночек осталось очень мало, и не они определяют лицо мира), противостоят два человека: наниматель и нанятый. Та прежняя революция вознесла нанятого - рабочего человека: его, мол, руками все создано, он - гегемон. Ему принадлежит все на земле. А наниматель - тьфу, ничто, ненужное существо, вражина пузатая. Попробовали. Прогорели. Миллионы людей положили, миллионы жизней перекорежили.
Теперь надо все восстанавливать. Но что значит - все? Теперь надо восстанавливать нанимателей-предпринимателей. Без них не получается.
Но отчего не получается? И действительно ли не получается? И справедливо это или несправедливо? Только ответив себе на эти вопросы можно хоть что-то понять. Иначе и будешь жить с тем чувством, которое выразил один известный политолог - его слова не просто опубликованы, они с одобрением цитируются в разных газетах. Вот что сказал этот политолог: "После того как 75 лет люди все строили сообща, отобрать у них собственность и наделить ею меньшинство может лишь предельно жестокая и хищная банда".
Должен сказать, что слова эти, чувство это не вызывают у меня возмущения. Так думают многие люди, они и не могут думать иначе, потому что на поверхности-то все именно так и видится: прежде владели сообща (допустим, хотя никто из трудящихся ничем не владел), а теперь хотят отдать собственность меньшинству - вот это чистая правда. Получается - жестокая и хищная банда.
Но жить под жестокой, хищной бандой и я не хочу, не желаю.
Вот во что все упирается. О предпринимателях заботиться нечего, чуть только им на мизинец свободы дают - они тут как тут. На то они и предприниматели. Но о себе подумаем - как относиться? Куда идет все дело? Действительно ли страну захватывает жестокая и хищная банда, или происходят процессы, нам не очень понятные, и надо в них разобраться?
Другими, простыми словами - как же все-таки относиться к богатым, к собственникам, к нанимателям, к предпринимателям, несмотря на то что они жестоки и хищны в своих делах-делишках?
Из всего, что я читал на эту тему, самым наглядным и ясным примером мне показался эпизод с мастерскими Веры Павловны в романе Чернышевского "Что делать?". Если будет время и желание, его, этот эпизод, можно разобрать и в классе - неплохая лабораторная работа.
...Итак, Вера Павловна, жена богатого человека, преисполнилась чувства справедливости и, начитавшись "добрых и умных книг" (так из цензурных соображений были названы книги социалистов), решила завести мастерские "по новому порядку". Новый порядок касался прежде всего способа делить прибыль. После того как она нашла помещение, нашла работниц и заказчиков, то есть вложила в мастерские какие-то деньги, без чего никакое производство невозможно, она обратилась к девушкам: как будем делить прибыль? по привычным правилам или по справедливости?
Девушки ответили: по справедливости.
Но так как они социалистических книг не читали, то Справедливость в их глазах выглядела следующим образом: треть -хозяйке, остальное на всех. То есть не читавшие Фурье девицы рассуждали точно так же, как этот известный социалист: треть - за капитал. Он, как я уже рассказывал, предлагал еще отдавать четверть за талант и лишь остальное делить на всех.
Выходит, что в середине прошлого века обыкновенные люди, девушки-швеи находили справедливым отдавать хозяйке треть всего заработанного, и об эксплуатации они не думали. Интересно, что когда Вера Павловна спросила, за что же ей-то платить, ведь она сама не шила, то ей ответили: "За риск". Точно так же ответили, как и сегодня сказал мне молодой человек в нашем с ним споре о спекулянтах: спекулянт получает за риск.
Все это очень интересно, и мы еще увидим, что скрывается за словом "риск" и почему за него надо платить. Но пока что запомним: за риск платить справедливо, но ведь и каждый предприниматель рискует... Значит, ему все-таки что-то полагается? Значит, капитал все-таки следует оплачивать?
Заметим, что девушки-швеи предлагали платить не за труды Веры Павловны, не за поиски помещения и заказчиков, не за труды, повторю, а именно за риск. За что-то такое, что вовсе не является трудом.
Еще понятно, когда платят за талант, за изобретение, за интеллектуальную собственность, как сейчас стали говорить. От дельного изобретения получаются товары и продукты. Но риск - это что такое? Я работаю с утра до вечера, а ты что делаешь? Лежишь на диване и рискуешь? И за это отдавать тебе часть произведенного моим трудом?
Значит, вообще можно и нужно платить не по труду, а как-то иначе?
Согласитесь, что это несколько необычный для нас взгляд на положение вещей. Нам вдалбливали: по труду, по труду, владыкой мира станет труд. И вдруг оказывается - не по труду, а за риск. За риск капиталом. За капитал.
Тут и происходит слом эпох, в этом малюсеньком эпизоде, между двумя малозначительными репликами. Если фанатично верить в силу напечатанного слова, то можно сказать, что от ответа Веры Павловны зависела судьба миллионов и миллионов людей. Скажи она: "Это правильно, это справедливо, за риск капиталом надо платить" - и ничего бы не было, никаких революций, никаких катаклизмов, и огромное число жизней было бы спасено.
Но милая и честная эта женщина, не комиссар-большевик в кожаной куртке и с наганом в руке, нет, изящная и нежная женщина от прибыли отказалась, объявив тем самым, что возможна другая, более справедливая жизнь, которая будет отличаться от прежней лишь одним - в ней не станут платить за капиталы.
Только и всего. Все остальное - лишь естественные последствия, которые и должны были наступить совершенно неумолимо и которые будут наступать всюду и всегда - где и когда откажутся платить за капиталы. Все революции, все чека, облавы, изъятия, расстрелы заложников, все гражданские войны, мятежи и подавления мятежей, вся нищета, все терроры - красный и белый, все убийства и лагеря, все те страдания, которые вынес наш народ за этот век, - все было заложено в ответе Веры Павловны, наивно и невинно мечтавшей о мастерских "по новому порядку".
Почему?
Сейчас поймем, мы приближаемся к самому главному. О том, чтобы делить прибыль не по капиталу, а по труду, писали многие; но лишь Чернышевский намекнул нам, что из этого получится, - хотя, увы, намек его может быть понят лишь задним числом; да и сам он, видимо, не понимал, что же он написал.
Он гений был, Чернышевский, а у гения - обостренное чувство правды. Он может ошибаться, но солгать не может.
Не сомневаюсь, Симон Львович писал эти строчки о Чернышевском искренне.(Да и вся книга искренняя). Главное в них - "солгать не может"! В.Ш. |
Итак, спор на тему "как делить" продолжается. Девицы говорят: по капиталу, Вере Павловне это не нравится. Но тогда как же? Почему же все-таки не платить за риск?
Все последующие социалисты отвечали на этот вопрос примерно так: "Почему? - по кочану!" - не давать ему, капиталисту, ни копейки, поскольку он не трудился.
Но Чернышевский не мог так ответить, не мог пойти против очевидности, против социальной и психологической правды. И он нашел совершенно изумительный по своей простоте и наивности ответ. Знаете, почему Вера Павловна отказалась от своей доли? Не потому, что новая жизнь, и не потому, что она не хотела быть эксплуататором, и не потому, что так лучше для производства (это было бы марксистским объяснением), а потому, что у нее есть муж.
У нее есть муж, он достаточно зарабатывает, ей на всех хватает. "А если бы мне чего было мало, мне стоило бы мужу сказать... и было бы у меня больше денег".
Вот и все. Одной репликой социализм объявлялся, другой - уничтожался. Первое же, пусть и литературное, социалистическое предприятие, на котором капиталисту не платят, могло существовать лишь потому, что за спиной его стоял некий муж, который и оплачивал практически все расходы.
Само по себе, без мужа, без надежды на нечто неэкономическое (любящий и вдобавок богатый муж не может быть учтен в бухгалтерских книгах), предприятие, на котором не платят за капитал, на котором капитал сам по себе не приносит прибыли, - такое предприятие существовать не может. Чернышевский показал это совершенно ясно.
Вся история доказала потом эту нечаянную правоту Чернышевского. Он сказал самое главное про социализм и социалистическое предприятие оно не может существовать, если не получает подпитку со стороны - или от мужа, или от ограбления крестьян, или от нефтяных богатств, или от всеобщего ограбления.
Само по себе оно нежизнеспособно.
Но искра была брошена, но вековая мечта разгорелась, все предупреждения отмели, все другие взгляды подавили - что их слушать, презренных прислужников капитала? Вперед, к новой жизни!
То, что милая Вера Павловна отдавала добровольно, по любви, то - когда появилась и распространилась теория Маркса - стали требовать и добиваться силой.
