Продолжаем публиковать "Последнюю книгу" Симона Львовича Соловейчика. В этой главе пометок не оказалось. |
Итак - утопия или не утопия ?
Все эти размышления, странные для обыкновенного человека, никогда прежде не занимавшегося ни экономикой, ни политикой, заняли у меня примерно полтора года. Все вокруг думали, выходить из партии или нет, а мне это было неинтересно. Ну сдам билет, ну не сдам... Ничего в моей жизни не изменится, я всю жизнь занимался одним и тем же делом и продолжал заниматься им: писал для учителей и родителей, стараясь понять секреты домашнего и школьного воспитания. В этой области для меня никаких перемен практически не было, и с начала шестидесятых годов мне не приходилось менять взгляды. Я сегодня думаю и пишу то же самое, что и в шестидесятом году, и в семидесятом, и в восьмидесятом. У меня даже герои почти не меняются - мне ни разу не пришлось разочароваться в ком-нибудь из педагогов-новаторов, в какой-нибудь из их методик. Новое накладывается на старое. В педагогике - как в физике и в других науках: новые мысли и открытия расширяют кругозор, охватывают новые поля, но не уничтожают прежнее. Ядро остается тем же.
Даже поездки за границу и путешествия по западным школам ничего не изменили - они лишь подтвердили то, о чем все мы думали еще с шестидесятых годов. Больше того: оказалось, что во многом наша педагогика - в ее демократической части - куда значительнее западной. Там больше денег, у нас больше мысли и чувства. Но там лучше относятся к детям и старательно занимаются их достоинством, то есть делают именно то, к чему мы все призывали с шестидесятых годов.
Словом, педагогическое мое мировоззрение, с тех пор как оно сложилось, никаких потрясений не претерпело.
Другое дело - общее мировоззрение, общее представление о справедливости. Что делать - я знал; гораздо труднее был другой вопрос: что думать?
Вот я и думал о том, что думать. Как понимать, как относиться к прежнему моему мировоззрению, насквозь коммунистическому. Билет сдать нетрудно, но я не мог швырнуть на стол все то, что прежде мне было дорого, что составляло мое Я, Я читал толстые и старомодные истории политических учений и учений экономических, я засыпал с "Капиталом", купленным по случаю на уличном лотке, я нашел книгу Прудона, изданную в 1907 году и с тех пор не разрезанную -я был первым ее читателем. Я том за томом просматривал Ленина, потом мне попался Троцкий - как будто я снова учился в университете.
Но в книгах ничего интересного не оказалось. В них или бранят идеи коммунизма, или прославляют их, но мне не нужно было ни брани - ее достаточно и в газетах, ни восхвалений - я их достаточно начитался в прежние годы. Если можно вынести за скобки всех этих чтений общий знаменатель, то он опять сводился к тому, что вековая мечта человечества ценна сама по себе и коммунизм открывает дорогу для ее воплощения; или к тому, что цель-то (вековая мечта) хороша, а средства осуществления плохи. Или - в лучшем случае - марксизм объявлялся утопией.
Вот на этом-то я в конце концов и сосредоточился: утопия или нет? Это - решающий вопрос. Принимать на веру: "Утопия, утопия" - я не хотел. На веру можно принимать идею Бога и самого Бога; можно безгранично верить, доверять близкому человеку - все люди или вызывают, или не вызывают доверия. Но безоглядно верить в то или иное экономическое или политическое устройство мира? Это просто глупость. "Безграничная вера в коммунизм" - чемпионски глупая фраза, величайшая нелепость. Я никогда не верил в коммунизм, я понимал его достоинства, я был убежден в правильности этой идеи. Конечно, между глубоким убеждением и слепой верой очень тонкая граница, и все же она есть.
Итак - утопия или не утопия?
Моя чудовищная безграмотность во всех этих вещах и дурная память, способность мгновенно и начисто забывать все, что мне не нужно, привели к тому, что я вновь занялся открытием Америк. Я каким-то образом забыл, что ведь этим вопросом занимался весь девятнадцатый век, что марксизм-ленинизм и вырос, и окреп в результате споров именно на эту тему. Ведь так нас и учили в университете: была вековая мечта, потом возник утопический социализм - первое оформление вековой мечты, а уж затем в борьбе с утопическим социализмом возник социализм научный. Марксизм - не что иное, как доказательство того, что социализм не утопия. Слово "научный" в данном случае (как и во многих других) - синоним слова "правдивый". Утопия - ложь, наука - правда. Если правда, если научно доказано, то приходится верить.
Задача моя, следовательно, сводилась к тому, чтобы звено за звеном, довод за доводом пройти всю цепочку марксистских, то есть вроде бы научных, доказательств и самому убедиться в том, строги ли они и нет ли в них ошибки.
Но это здесь, сейчас все выстраивается в какую-то последовательность. В действительности же я не ученый, я не умею думать последовательно; мысли приходят в голову как попало, и самые незначительные поводы могут послужить толчком для важных прояснений (не хочется употреблять слово "озарение" - какие там озарения!).
Однажды мы разговаривали с очень молодым человеком, к которому я всегда прислушиваюсь: у него простой и ясный ум, он почти всегда прав. Речь зашла о спекулянтах - в ту пору еще не было ларьков, не было частных предприятий, а спекулянты, разумеется, были. Вопрос: имеет ли право спекулянт на ту прибыль, которую он получает? Ведь он не работает в принятом смысле слова...
- Конечно, имеет, - не задумываясь сказал мой собеседник. - Ведь он рискует деньгами, он на любой операции может разориться, не говоря уж о риске попасть в тюрьму. Другие проедают попавшие к ним деньги, а спекулянт вкладывает их в товары, в транспорт, у него есть талант спекуляции - вот он и получает. Конечно, можно спорить, почему он получает так много, но это уж другое дело.
Почему-то меня это поразило. Я никогда об этом не думал. А ведь действительно - риск чего-то стоит, он должен быть оплачен, как и труд. То есть что же выходит? Значит, не только за труд и талант можно платить (и по справедливости!), но и за риск? Но тогда...
Но тогда, может быть, и капиталист, владелец предприятия, не просто кладет себе в карман деньги, заработанные чужим трудом, а он имеет право на них, на эти деньги? Может быть, от него не один лишь вред и кровопийство, может, и польза есть?
Но, рассуждал я дальше, если капиталист, чистый владелец чего-то там приносящего прибыль, для чего-то нужен -то Марксова теория, утверждающая, что можно обойтись без владельцев частной собственности, не совсем верна - или совсем не верна? Но тогда все Марксово построение рушится. Его принципиальнейший момент в том, что от частной собственности один только вред, что полезное значение капитализма лишь в том, что он порождает пролетариат - людей, за которыми будущее, а сам по себе капиталист, владелец предприятия, не нужен. Рабочий - нужен, все делается его мускулистыми руками; мастер-надсмотрщик нужен, инженер нужен, управляющий нужен, а владелец - нет, не нужен. Кровопийца и кровосос. Только на этом основании и предлагается передать все предприятия в руки рабочих, прогнать кровопийц прежде всего как ненужных производству людей.
Но если он не вовсе кровопийца, если он получает часть прибыли за что-то, тогда, значит... Ну пусть не шикарные барыши, пусть хоть десять копеек он получает, все равно вопрос: честно или нечестно? Заслужил или не заслужил?
По Марксу - не заслужил. И ломаного гроша он не стоит, гнать его в шею - и все.
А как в действительности?
Весь вопрос об утопичности или научности марксизма переформировался и свелся к совсем уж простому: имеет ли право предприниматель на свою долю прибыли? Тут очень важно понять, что речь идет не об управляющем, не о предпринимателе-управляющем, который вертится с утра до ночи, хозяйствуя, а о чистом собственнике: лежит на диване, а где-то его завод, и этот завод работает на него, на то, чтобы он безбедно лежал на диване (поскольку мне в жизни выпало очень мало ничегонеделания, то лежание на диване всегда казалось мне высшей роскошью, какая только доступна человеку).
Вот этот диванный капиталист - имеет он право на прибыль или нет?
Конечно, наш бытовой разум, наше обыденное представление о справедливости не отвечают, а буквально кричат, орут: "Не имеет! Не имеет он права! Я тружусь с утра до вечера, я гнусь, я ломаюсь на работе, а он лежит? Долой! Долой с дивана! Пусть трудится, как все, тунеядец!"
Вот это-то бытовое возмущение и было использовано Марксом. Под него и была подведена научная база. Потому-то марксизм и стал всесильным учением - не потому, что оно верно (это еще надо доказать), а потому, что оно точно отвечает чувствам огромного количества людей, чувствам масс, совпадает с ними, а главное - оправдывает их, эти бытовые чувства:
"Ну вот! И я так думал! Долой! А теперь и наукой доказано -долой! Где тут ближайший Зимний? Где моя "Аврора"? Почему она так долго не стреляет, сколько можно терпеть? На штурм!"
Но это уже все было; попробуем, говорил я себе, разобраться во всем спокойно. Как на самом деле?
Общий вопрос "как делить?" уперся в капиталиста.
Если он действительно не имеет никакого права на прибыль, Марксова теория во всем верна. Все остальное - детали. Вон с дивана, эксплуататор, и да здравствует новая Октябрьская социалистическая революция.
А если вдруг имеет? Тогда плохи мои марксистские дела. Тогда Маркс во всем не прав, вся его теория ошибочна, все чушь, никакой науки, никакого научного коммунизма, все революции были напрасны.
...Что сказал мне тот мальчишка в случайном разговоре о спекулянтах? Да ерунду какую-то, нечто общеизвестное; но мысль запала в голову, перескочила на другое, более важное, все вопросы упростились и определились. Осталось ответить на них. Не по чувству, а по логике. По делу.
И тут сразу все само пошло в руки. Так всегда бывает: если думаешь о чем-нибудь непрестанно, то начинаешь находить в книжках места, на которые прежде ни за что не обратил бы внимания. Сначала в какой-то хрестоматии о социалистических учениях я нашел отрывок из Фурье. Оказывается, его тоже мучил вопрос "как делить?". Он, будучи социалистом (само слово "социализм" вошло в обиход лишь в тридцатые годы прошлого века), предлагал делить прибыль следующим образом:
4/12 прибыли, то есть треть, капиталисту - за капитал;
3/12 прибыли, то есть четверть, за талант (скажем, изобретателю, технологу или инженеру);
5/12 прибыли, то есть меньше половины ее, на всех остальных.
Посмотрите, что получается: Фурье, с его нелепейшими фалангами и прочим коммунистическим уравнительным бредом, Фурье, за одно чтение которого Достоевский пошел на каторгу, Фурье, который снился Вере Павловне Чернышевского в ее знаменитых снах, - даже он считает, что капиталисту нужно платить за то, что он вложил капитал, что это естественно и справедливо: платить за капитал точно так же, как платят за талант и за непосредственный труд. Причем капитал оплачивается выше, чем талант и труд.
И вот это называли утопией... а по науке - не платить. Я нашел статью публициста-демократа Николая Шелгунова, написанную лет сорок спустя после Фурье. Шелгунов возмущен предложением Фурье и пишет: "Современный пролетарий покончил этот вопрос в теории совершенно иначе, провозгласив, что каждому принадлежат вполне все плоды его труда".
Все отдай, никаких капиталистов и капиталов. Все мое, все наше, "вполне все плоды" наши. И вопрос решен - в теории решен!
Удивительно, но ведь точно так же и сегодня люди под красными знаменами требуют точно того же: вполне всех плодов, и не менее. И ни с кем не делиться. Мы работаем в саду - значит, наш сад и все яблоки - наши.
Кто работает - тот и хозяин, и других хозяев нет.
Знаменитый хирург рассуждает совершенно так же, как Шелгунов: мы работаем в клинике? Значит, наша клиника. Отдайте нам ее целиком.
И о нынешней приватизации такие же споры: целиком отдать завод коллективу работников завода, полностью, "вполне все плоды". Заводы - рабочим.
Кстати сказать, лозунг "Мир народам" был в дни революции, лозунг "Земля - крестьянам" был, а вот лозунга "Заводы - рабочим" не было, его потом приписали. В первые дни революции люди еще сохраняли остаток разума и потому говорили лишь о рабочем контроле над заводами, что, правда, тоже не сахар: заводы, над которыми устанавливали рабочий контроль, тут же начинали разоряться.
Что поделать? Мысли человеческие меняются, а чувства -нет. Чувства все те же: я работаю - ты не работаешь. Отдай все и уходи. Тебе ничего не принадлежит, все добыто моим трудом.
...Словом, чем больше я читал и вникал вдело, тем больше убеждался, что мои наивные, детские по простоте своей вопросы "как делить?" и "платить ли капиталисту?" не так уж наивны. Именно в них суть.
Тут и попалась мне на глаза книга Чернышевского, и я стал читать ее по-новому. Я обещал рассказать об этом новом чтении, о мастерской Веры Павловны, но отвлекся, простите. В следующей главе расскажу обязательно - хотя бы для тех, кто еще не потерял нить всех этих рассуждении.
