Продолжаем публикацию книги Симона Львовича Соловейчика. Последняя книга - та, в которой человек продолжается. У нее нет конца, пока вы читаете и перечитываете ее, есть только продолжение - ваши глаза и ваши мысли. Она писалась совсем не как неторопливая рукопись, главы создавались неделя за неделей, спешили стать страницами газеты "Первое сентября", попасть в руки читателей, пока следующая глава только намечалась. Но в ней нет торопливых слов, потому что каждое - итог долгой жизни, долгого внимания и понимания. Это книга, которая писалась для себя и для вас. Для себя - потому что путь к сердцу другого проходит через познание собственного сердца. И для вас - потому что она написана как диалог с вами, с вашим опытом и биографией. Она предлагает пройти по следу жизни, понять ее смысл - может быть, в этом еще одно значение названия - "Последняя книга". И по-настоящему прочесть ее - все равно что написать свою. В предисловии к своей книге Симон Львовича делился:"Я пишу эту книгу как исследование человека - на этот раз самого себя. Мне интересно, используя мелкие события и вспоминая всевозможные уроки жизни, понять, как получается человек. Как складывается его внутренний, духовный мир. Ведь не особенный же я, не по-другому устроен. Я как все". Я как все или я другой - индивидуальный и неповторимый? Не такой простой вопрос. Я и такой, как все, и совершенно другой. Без меня мир неполон. Наверное, так нужно воспринимать себя. Себя в окружении других. Мы и Я. Другие и Я. Я и общество, общество и Я. На эту тему можно много писать. Но лучше продолжим чтение. |
Считается, что если родители любят своих детей, то они будут достаточно мудро пользоваться властью. На самом деле все не так.
Власть! Я читал не знаю сколько педагогических книг на нескольких языках (даже на французском прочитал однажды толстенную книгу, хотя никогда не учил французского), но не помню, чтобы где-нибудь всерьез обсуждался самый простой, самый очевидный педагогический факт: дети находятся во власти взрослых; воспитание - это использование нашей власти над детьми. Можно сказать, что вся педагогика сводится к вопросу: как использовать нашу власть над детьми, как пользоваться этой естественной властью? Надо ли ее завоевывать? Надо ли ее удерживать? На что ее направлять?
Вспомните все знакомые вам семьи, включая свою;
вспомните всех учителей, включая самого себя; переберите в уме все известные вам образовательные учреждения, начиная от яслей и кончая университетской аспирантурой, - всюду вы увидите власть с одной стороны и подчинение - с другой. Понятно: где власть, там и подчинение или сопротивление в разных пропорциях и видах.
Этим педагогическое действие отличается от всякого другого действия, связанного с отношениями между людьми. Власть и подчинение есть всюду: в государстве, на заводе, в компании предпринимателей, в больнице, в артели плотников и конечно же в армии. Но всюду - формальная власть, с определенными правами, с установленными законом границами.
Не то педагогическая власть. Она претендует на все. Педагог отвечает за воспитанника целиком или думает, что отвечает. Власть педагога неформальна, ее пределы устанавливаются педагогом, и само установление этих пределов - важнейшее педагогическое действие, от которого, можно сказать, зависит все.
В этом самая суть, самая сердцевина почти всех педагогических трагедий, многообразные причины которых могут быть с некоторой натяжкой сведены к одной: неумение пользоваться властью, предоставленной педагогу, будь то отец, мать или профессионал.
Все перипетии власти, хорошо известные нам по истории, прослеживаются в семейных педагогических отношениях. Тут и борьба за власть, иногда смертельная, тут и стремление к самодержавию, тут и попытки, часто неудачные, установить демократические формы правления, тут и слабость, вялость власти, тут и добровольная уступка власти, тут и превышение власти, и злоупотребление властью, тут жестокость, коварство, мстительность, лицемерие и прямое насилие; тут все драмы и трагедии мира.
Рассуждения о власти. Сколько мы их слышим ежедневно?! Сколько читаем про власть в газетах?! Сколько сами говорим о власти, мечтая: вот настанет время, придут к власти честные, порядочные, умные и образованные люди - и все станет на свои места, а жизнь будет день ото дня улучшаться. Что движет человеком, мечтающим о власти? И все никак не можем понять: во власть зачастую стремятся скверные (это мягко сказано) люди. Но во власть приходят дети, воспитанные нами, дети, прошедшие нашу школу, дети, получившие наше воспитание и образование. Это один аспект проблемы. А другой? Дети и власть? Мы, взрослые, мы, родители, постоянно показываем детям, кто в доме хозяин, чья власть сегодня. И если это власть давящая, то она зачастую и приводит к бунту. Дети поэтапно объявляют забастовку, оказывают сопротивление, начинают свергать власть, а потом и захватывать. Не так ли? В.Ш. |
Мы выросли и жили в государстве, которое владело жизнью и смертью своих подданных безраздельно. Поэтому и педагогика у нас, официальная и семейная, большей частью интересовалась проблемами власти - послушания и непослушания детей, требовательности и нетребовательности учителей; до последнего времени, до последних событий школы делили на две категории: авторитарные и неавторитарные.
Да так, собственно говоря, было во всем мире; еще лет пятнадцать назад мировая общественность с увлечением обсуждала книгу англичанина А.Нейла "Антиавторитарное воспитание" - о школе в Саммерхилле, где дети могли ходить на уроки, а могли бы не ходить, все было в их власти. И в Германии (в ту пору - Западной) вышла книжка, в которой описывали детский сад до того антиавторитарный, до того свободный, что детки могли из любопытства догола раздеть свою воспитательницу, и единственное возражение у нее было - что ей холодно; в остальном она свободу детей не ограничивала и власть над ними не проявляла. Да и великого доктора Спока со всей его мудростью в конце концов свели к тому, что он будто бы проповедует пермиссивное воспитание - то есть такое воспитание, при котором ребенку позволяется делать что угодно. За это его потом и бранили: дескать, испортил целое поколение; появилось даже выражение "спокизированные дети" - слишком вольные, не слушающиеся родителей. А бунты против отцов, прокатившиеся по Европе в конце 60-х годов, а хиппи, табунами кочевавшие из страны в страну? Это ведь тоже восстание против родительской власти. Не хотим подчиняться, уходим из дому - свобода. Свобода от власти старшего поколения. Я на собственном опыте убедился: пиши что хочешь, пропагандируй что угодно, но не трогай проблему семейной власти. Родители крайне чувствительны к ней, и когда я опубликовал невинную, в сущности, статью "Балованные дети", в которой доказывалось, что маленьких детей не грех и побаловать и что ничего дурного из этого не выйдет, - весь официальный педагогический мир обрушился на меня.
Мне хотелось бы, чтобы Вы не просто прочли, а перечитали эти строчки. Чтобы по-другому взглянули на свои взаимоотношения (а есть ли эти взаимные отношения?) с детьми. Опять же все точно, интересно, ново, чуть странно, но ведь верно. В.Ш. |
Что же я теперь, спустя почти 25 лет, думаю?
Да то же самое, что и прежде думал; с той лишь разницей, что теперь я могу четче представить себе внутренние механизмы родительской власти.
Тут вот что, по-моему, происходит: тут треугольник, в котором три силы, а мы обычно видим лишь одну и лишь об одной и говорим.
О власти над детьми спорить нечего: она есть, и она необходима. Весь вопрос в том, что нам важнее в отношениях с детьми - дети или сама власть, само это упоение властью, чувство собственной значимости и значительности? Для многих родителей власть над ребенком - символ собственного благополучия. Если сын меня слушается, и притом безоговорочно, то со мной все в порядке. Если не слушается - я погибаю. Я ничего не могу понять: как такой маленький может не слушаться меня, большого и сильного, авторитетного на работе и среди друзей?
"Если сын меня слушается, и притом безоговорочно, то со мной все в порядке". Разве не так? Это же самоутверждение. А дети повторяют родителей. Ребенку зачастую не нравится, как его воспитывают родители. Он видит все их промахи. Злится, волнуется, переживает, про себя думает, что станет взрослым - и не повторит ошибок родителей. Становится взрослым, у него появляются свои дети - и он копирует родителей. Все, что ему не нравилось, что его огорчало, раздражало, злило, доводило до слез, заставляло бежать из дома, он копирует в отношениях со своими детьми. Почему у многих великих педагогов, отлично справлявшихся с чужими детьми (отлично воспитывали, давали хорошее образование) возникали конфликты в их семье, почему собственные дети их не понимали, а чужие боготворили? Да потому, что чужих детей они воспитывали правильно, а своих неверно, ибо повторяли ошибки собственных родителей. В.Ш. |
При этом редко кто начинает искать недостатки в себе, в своем неумении пользоваться родительской властью; обыкновенно вина возлагается на непослушного. А у власти такое природное свойство: если ее не хватает, то ее ужесточают. Но чем жестче власть - тем сильнее и сопротивление ей. Воспитание превращается в войну, то есть становится антивоспитанием. Теперь всякое действие родителей - любое, даже самое обыкновенное - идет во вред ребенку.
Власть, обыкновенная и неизбежная родительская власть - необходимое условие воспитания; она же - первый источник антивоспитания.
Казалось бы, парадокс! А на самом нет. Замкнутый круг, из которого можно выйти, только если все это осознаешь и поймешь и изменишь свою линию поведения, свой стиль общения с детьми. В.Ш. |
Чтобы объяснить это противоречие, обычно говорят о второй стороне семейного педагогического треугольника (или первой, неважно) - о любви к ребенку. Считается, что если родители любят своих детей, то они будут достаточно мудро пользоваться властью. Ребенок, считается, вроде лошади: иногда надо натянуть поводья, а иногда и отпустить; это умение, полагают, дает любовь.
На самом деле все не так. Разумеется, ребенок, которого не любишь, невыносим - как невыносима даже лучшая из женщин, если ты ее не любишь, как невыносим всякий человек, если ты его невзлюбил, но вынужден общаться с ним. В этом драма коммунальных квартир: один из соседей может оказаться ненавистным, и тогда вся жизнь превращается в кошмар. Одно из самых основных прав человека, нигде, ни в каких декларациях не записанное, но тем не менее важнейшее, - это право на развод и разъезд, право не общаться с человеком, с которым ты общаться не хочешь. В нашей стране это право не соблюдалось никогда: с соседом не разъедешься и с работы - было такое - не уйдешь, закон запрещал.
Я сам долгое время жил в коммуналке. Я помню баталии нашей густо заселенной квартиры. Сосед помогает соседу. Было? Сосед ненавидит соседа. Ссора. Детям запрещают общаться. Квартира делится на два лагеря. Как это было грустно! Как это было страшно! Как это было больно! А сделать ничего было нельзя. Приноравливались и жили. Страдали. Тратили свои силы. Раньше из-за этого ложились в больницы, умирали. В.Ш. |
Но ведь с ребенком-то не разведешься и с классом, если ты учитель, не разойдешься...
Однако и любви подчас не хватает, даже самой бескорыстной.
Секрет этой загадки кроется в одном человеческом умении, о котором почему-то почти не говорят и которое очень многое определяет в отношениях с детьми.
Я на своей шкуре испытал нехватку этого умения и навсегда понял, что оно значит и как оно важно.
После того как я два лета - после 9-го и 10-го - проработал вожатым в пионерском лагере, меня стали считать опытным вожатым. У меня в трудовой книжке до сих пор в строке "профессия" стоит "пионерский вожатый". Дальше все пошло как бы само собой: каждый раз, когда нужен был вожатый, искали, разумеется, человека с опытом - а вот он. Я поступил в университет, все было устроено в моей жизни лучшим образом - учись; но моей школе, которую я только что окончил, понадобился опытный старший вожатый - а вот он; директор Михаил Иванович Горбунов позвонил мне и, недолго уговаривая, добился своего: вместо университетских лекций я повязывал красный галстук и бежал в школу, благо она была рядом. Из школы - на семинары, поскольку их пропускать было опасно, потом опять к ребятам, и так два года. Так что когда понадобился опытный вожатый для университетского лагеря - то вот он. Куда лучше: и в лагерях работал, и в школе, и свой.
Так я в 22 года стал старшим вожатым в огромном пионерском лагере всего МГУ. Если говорить о власти, то у меня в подчинении было 450 детей и человек сорок вожатых и всякого обслуживающего персонала, потому что начальник лагеря был человеком неопытным, первый раз поехал.
И все другие вожатые тоже так - в первый раз.
Ни один человек в лагере никогда не работал с детьми, ну ни один. В вожатые я по глупости и молодости набрал своих друзей с филологического факультета. Теперь они все важные люди, профессора, доктора, известные критики-писатели, поэтому я не буду называть имен, тем более что и они на наших встречах не вспоминают о том злополучном лете.
Ну и горели же мы! Ну и погорели!
Никто не умел справиться с детьми, привести их на линейку, уговорить их пойти в лес, что-нибудь организовать. Ребята целыми днями валялись на кроватях, и в лагере творилось невесть что. Смена кончилась с грехом пополам, но еще этих не увезли - привезли новых, экономили на автобусах, и снова началось... В ту пору была у детей мода на Тарзана и на обезьяну Читу, так на каждой утренней линейке мальчишка лет одиннадцати голышом выбегал на середину, прыгал, руками хлопая о землю, и страшно вопил, к удовольствию всего выстроившегося лагеря - Чита. Тут флаг поднимать, а тут Чита прыгает и ухает, и все хохочут, все ждут - что с ним сделают?
А что ты с ним сделаешь?
Я терялся. Я совсем потерялся, потерял, как говорится, лицо. Я с утра до ночи бегал по отрядам и пытался один навести хоть какой-нибудь порядок. Я забыл, причем мгновенно, как мне прежде было хорошо с детьми, я растерял все человеческие чувства и качества, я словно ополоумел. Я орал на детей страшным образом, я грозил, я ни разу, наверное, не улыбнулся за лето и ни разу ни с кем из детей не поговорил - все время уходило на вожатых, которых я наскоро пытался чему-нибудь научить. Но чему я мог научить в таком состоянии?
Вдобавок все время приезжало начальство из университетского профкома и бранило меня за плохую дисциплину, за шум в столовой - почему-то начальству этому всего важнее была тишина в столовой.
А у меня же еще и самолюбие; ведь я же, простите, опытный вожатый; я привык, что у меня все так хорошо получается, я боюсь кого-то подвести...
Вот это самое опасное, что только может быть в работе с детьми, я уже об этом писал: когда ты начинаешь работать на начальство. Когда тебе всего важнее хорошо выглядеть в глазах администрации.
Работать на начальство. Работать не ради дела, а чтобы хорошо выглядеть в глазах начальства. Сколько из-за этого бед? Оставим вопрос открытым. Обсудить бы эту тему на Доске общения на нашем сайте. В.Ш. |
Сколько молодых учителей горели из-за того, что постоянно оглядывались на директора школы и на завуча, вместо того чтобы думать о детях, и только о них! У педагога нет другого начальства, кроме детей, ну просто нет - если, конечно, не попадается человеческое начальство, которое только помогает сосредоточиться на детях. Но это бывает крайне редко.
Кончилась эта история тем, что дети в лагере возненавидели меня, сочиняли про меня гадкие частушки, замолкали, когда я приходил в отряд, - я был в их глазах каким-то чудовищем. От всех этих невзгод я заболел. Неизвестно чем - просто температура, лихорадка, забытье, конец жизни.
И вспоминать не хочется. Но - полезно. Полезно, потому что я тогда понял: если ты с детьми, то кроме власти, данной тебе, и кроме любви, которую ты и сам в себе поддерживаешь, нужно еще и третье - организаторские способности. Хоть какие-нибудь!
Ведь с детьми - жизнь, а жизнь надо уметь организовать Не стану объяснять, что это значит - всем и так понятно Но если ты умеешь организовать жизнь, особенно в наших трудных условиях, где все делается непросто, то тебе почти не приходится применять власть, и она становится необременительной для детей - незаметной Лучшая власть - незаметная власть Лучшая власть та, которой как бы и нет Умеешь организовать жизнь детей в семье или в классе - и тогда их, детей, легко и радостно любить, и тогда нет проблемы власти и нет проблемы авторитарности и неавторитарности: как получится, какой у тебя характер Тогда все неважно - послушные дети, непослушные, балованные, небалованные..
В оправдание свое добавлю, не без некоторого, простите, злорадства, что на следующий год из этого университетского лагеря сбежало 80 человек - восемьдесят! Так что мы были не худшие
А я следующим летом начал все сначала: поехал простым отрядным вожатым в старый свой лагерь - зализывать раны и заново учиться любить детей.
Вот и закончилась очередная глава из книги Симона Львовича Соловейчика. Одна из лучших глав. Как хорошо, что он написал эту книгу. Как хорошо, что Артем Симонович Соловейчик, сын С.Л.Соловейчика, издал ее. Отец отлично воспитал своего сына. В.Ш. |
