Продолжаем публиковать книгу Симона Львовича Соловейчика. "Последняя книга", пятьдесят четвертая глава. Он писал ее каждый день. Каждый день, нет, каждый час переделывал. Симон Львович печатал книгу в своей же газете "Первое сентября". Сдавал материал в последний момент. Оттиски читал и снова правил... Если бы Симону Львовичу позволили вносить исправления в саму газету и заново перепечатывать газету, он бы с радостью на это согласился. Как автор! А как редактор он понимал: это задержит газету, это грозит типографскими штрафами, это значит - газета вовремя не попадет подписчику. Мы говорили с ним по телефону часто. Иногда он бросал две-три фразы: "Не могу говорить. Сдаю очередную главу, позвоню сам позже". И звонил. Он старался быть обязательным. Конечно, грустно, что Симон Львович не дожил до того момента, когда он мог бы взять "Последнюю книгу" в руки. Отпечатана на отличной бумаге, хорошо оформленная, выпущенная с любовью, эта книга порадовала бы Симона Львовича. Держать свою книгу в руках - наслаждение, радость, материализованное ощущение сделанного. Итак, продолжим читать. |
Педагогика - наука об искусстве общения с ребенком и детьми, искусстве их воспитания, развития, обучения.
Вот что такое воспитание - любовь, вера, надежда, мужество, ответственность, власть, долг, свобода, способности, таланты, воображение, воля, старательность, милосердие, честность и справедливость - все, что определяет наше общение с ребенком и с детьми. И это лишь верхний, психологический слой, касающийся лишь душевной стороны жизни. А есть ведь еще и главная, духовная жизнь - именно она определяет свойство, особенность и результат воспитательной нашей деятельности. Конечно, вопросы типа "что делать, если..." весьма и весьма важны - нам часто не хватает просто опыта. Но не ими, не этими вопросами-ответами, вопросами-советами определяется воспитание, а внутренним, душевным, духовным миром людей, которые живут рядом с ребенком и влияют на его внутренний душевный и духовный мир. Советы очень важны для одних людей и бесполезны, обманчивы для других.
Как и вся педагогика. Из всех наук педагогика, быть может, самая полезная - ведь сказано же, что воспитанием решается участь человека, и это так. Но из всех существующих наук педагогика - самая опасная, самая вредная, самая убийственная; она может погубить и ребенка, и взрослого. Она особенно опасна тем, что мы все постигаем эту науку не на лекциях и практикумах в институте, а с детства, незаметно для себя в родительском доме. Каждый отец и каждая мать по совместительству еще и профессора педагогики - они не просто растят ребенка, не просто воспитывают, они учат будущих родителей воспитывать своих детей. Эти невидимые педагогические институты, миллионами рассеянные по всей земле, изо дня в день делают свое невидимое, тихое дело, доброе или страшное. А чаще всего - и доброе, и злое одновременно.
Человек никогда не творит добро или зло без того, чтобы еще кого-нибудь не научить добру или злу, не рассеять в мире добро и зло.
Какая замечательная фраза. Простая и понятная. Близкая и точная. Симон Львович творил добро. Нет, он не говорил себе: я творю добро, я борюсь за лучшее. Он просто работал, он просто писал, он просто говорил, он просто организовывал, он просто собирал вокруг себя интересных людей, он просто жил. Радостно жил. Трудно, но радостно. Он просто работал. Работа для него не была службой. Поэтому у него многое и получалось. Актер хорошо играет тогда, когда сам получает удовольствие от процесса игры, общения с залом. Так и Симон Львович; он получал радость от общения с хорошими людьми. Он все время верил, что найдет тех, кто его поймет, кто выслушает его, постарается вникнуть в смысл произносимого: неважно, выступление ли это перед школьниками или студентами, в Доме учителя перед педагогами, перед читателями журналов и газет, общение ли с человеком, взявшим в руки написанную им книгу. Он пытался научить добру. И во многом преуспел в этом направлении. Во многом! Вот и сейчас, когда Вы читаете книгу Симона Львовича, Вы же задумываетесь над этой фразой: "Человек никогда не творит добро или зло без того, чтобы еще кого-нибудь не научить добру или злу, не рассеять в мире добро и зло". В.Ш. |
Каждый наш поступок, каждое сердечное движение имеют следствия и последствия. Мы видим лишь ту часть этих следствий, которая касается нас самих, лично нас (да и то не всегда), и не видим, не можем видеть других, рассеявшихся по миру педагогических последствий.
Поэтому нелепо представлять себе науку педагогику в виде советов, или формул, или законов, или категорических утверждений, или систем. У нее совсем другая природа, она не похожа не только на естественные науки вроде биологии, она не похожа и на ближайшие к ней научные отрасли вроде психологии. Всякая наука изучает жизнь; педагогика вторгается в жизнь -этим она и опасна; потому-то первое дело каждого воспитателя, педагогов или родителей - предупредить об этой опасности. Сейчас вспомнили старое мудрое правило врачей "не навреди!" и повторяют его к месту и не к месту. Но педагог не может не навредить - хотя бы потому, что его главный инструмент -он сам, а сам он, педагог, существо далеко не идеальное. Но будем хотя бы понимать это... Увы, по какому-то закону никому из людей не дано творить чистое добро - одно только добро, хотя творить одно только зло некоторым людям удается.
Но я слишком далеко зашел. Педагогика - жизнь, но ведь и все - жизнь; в погоне за всеобъемлющим пониманием неминуемо впадаешь в банальность, в неопределенность, растворяешься в безбрежности. Между тем педагогика-то все-таки есть, ее преподают, и педагогические книги издаются в мире тысячами. Диссертации пишут. Есть кандидаты и доктора педагогических наук, есть, я даже знаком с некоторыми из них.
Педагогика в самом простом и прямом понимании слова есть, она, как и всякая существующая и развитая наука, внесена в соответствующие реестры - будем считать, уговоримся считать, что это достаточное основание для того, чтобы признать ее существование.
Однако сколько она существует, столько идет спор на тему, существует ли она. Педагогика - наука, которая каждый день должна доказывать, что она есть. Такое химерическое явление - то материализующийся, то исчезающий призрак.
Постоянное сомнение в том, что педагогика как наука существует, поддерживается тем, что миллионы людей воспитывают своих наследников, не зная никакой педагогики, не прочитав ни единой педагогической книги, - или так им, во всяком случае, кажется, потому что на самом деле все книги в мире в той или иной степени педагогические. Все книги, все песни и песенки, все поговорки и пословицы и сам язык наш с его словарным составом - все это педагогика, во всем, пусть и в скрытой форме, народная наука жизни и воспитания.
Но этой всеохватной и всепроникающей педагогики мы не замечаем; мы склонны называть педагогикой то, что отлилось в какие-то общепринятые научные формы, обрело специальный научный язык. И мы видим, что как раз это, научное и научным языком изложенное, дает нам очень мало. В педагогических институтах самый нелюбимый предмет - педагогика. Не всюду, не всюду, я не хотел бы вызвать возмущение. Преподаватели педагогики, как и все другие преподаватели, бывают иногда замечательными людьми - они многое дают, и общение с ними иногда запоминается на всю жизнь. Но никогда не разберешь, что же здесь главное - наука или человек. Я тоже, как и все учителя, прошел полный курс педагогических наук и вижу: какую-то пользу принесли методика, психология - словом, все мастеровое, все, что относится к чистой деятельности, все, что можно предварить словами "делай так"; но ничего не могу вспомнить из педагогики. И ни разу в жизни не пользовался ни единой мыслью, ни единым положением из так называемой педагогики. Лишь с очень большой натяжкой можно считать, что у меня высшее педагогическое образование, что я специалист в области воспитания. Я, как и все, чистый самоучка. И я ни разу не встречал педагогов наученных - все самоучки.
Наверное, это исключение, когда я не могу согласиться с Симоном Львовичем. Олег Петрович Иванов, Людмила Петровна Борисова, Фаина Яковлевна Шапиро, Виктор Федорович Шаталов, Олег Семенович Газман - они многому и многих научили. И сам Симон Львович многих научил. Они ученые. Пусть без степеней и званий. Но они научили. Они разрабатывали практическую педагогику. В.Ш. |
Поневоле начнешь сомневаться в существовании педагогики. Хотя такое сомнение странно для автора толстой книги под названием "Педагогика для всех" - о чем же ты писал?
А писать я стал лишь тогда, когда догадался, в чем же тут загадка, в чем секрет этой науки и чем она принципиально отличается от других наук.
Интереснейшее приключение! Два обычных и всем известных слова однажды сами собой сложились в новом, непривычном порядке. Изменились только падежи - и все стало на свои места, все прояснилось, все внутренние споры разрешились.
Ведь спор всегда идет об одном: педагогика - наука или искусство?
Понятно, что само действие воспитания - это искусство. Тут возражений быть не может. Оттого чаще всего говорят, что педагогика - это наука и искусство. Но что значит это самое "и" в таком утверждении? Сколько науки в науке педагогике и сколько искусства?
Я долго ломал голову над этими абстрактными вопросами, в общем-то никому не нужными и отчасти даже смешными (в самом деле, какая разница?), пока однажды не понял наконец самое простое: есть искусство воспитания детей, оно передается из рода в род - не науку передают, а искусство, как искусство печения хлеба или искусство обращения с людьми; и есть наука, которая занимается - чем? воспитанием? Нет, наука воспитанием заниматься не может, наука - это не действие, наука - это постижение законов какого-то действия.
Словом, есть искусство воспитания, и есть наука об этом искусстве. Наука об искусстве воспитания. Подобно тому как есть науки о самых разных искусствах: о литературе, о театральном искусстве, о фотографии, о кино, о живописи и рисунке, о балете и керамике. В педагогике не наука с искусством рядом, не полнауки и пол-искусства, не фифти-фифти, не смесь, а именно вот это отношение: наука об искусстве. Полноценная, стопроцентная наука (не хуже других) о стопроцентном, полноценном искусстве, которое, уверяю, не менее значительно, чем другие.
И сразу все становится на место. Если воспитание - искусство, то на первое место выходят талант, душевные качества, духовные свойства - но, конечно, и мастерство тоже. Если педагогика - наука об искусстве, то у нее прежде всего должен быть другой язык, язык искусства, соответствующий (адекватный) предмету исследования. Специальным ученым языком можно писать об истории искусства - о самом искусстве нельзя. Об истории музыки можно писать и сухо; о музыке сухо писать невозможно. Хотя пишут. У всякого искусства есть свои законы, они могут стать предметом изучения, но законы эти не могут быть предписывающими. Все предписания в искусстве рано или поздно оказываются ретроградными.
В Москве проходил I международный конкурс имени П.И. Чайковского. Было это более двадцати лет назад. В "Комсомольской правде" писал о конкурсе Симон Соловейчик. Так хорошо никто в этой газете о музыке не писал. Да и в других тоже. "Комсомолку" тогда покупали из-за репортажей, статей, очерков Симона Львовича. Много лет спустя эстафету принял Юрий Данилин. Он писал о конкурсе так, что хотелось прочесть его статьи два раза, хотелось их запомнить. В.Ш. |
Следовательно, надо найти какие-то другие способы описания педагогических законов, предписания и установки не имеют смысла.
Понятно становится также, почему люди могут воспитывать и без книг - искусство. Мастерство передается не книгами, а в живом общении - что и происходит с воспитанием.
Педагогика - наука об искусстве общения с ребенком и детьми, искусстве их воспитания, развития, обучения.
Когда я все это понял, мне, как обычно, казалось: ну что ж тут спорить? Даже и не выдумаешь возражений.
Но возражения нашлись: появились возмущенные статьи - признаться, я не помню их. С начала семидесятых годов, после того как я нечаянно задел в одной из статей некий партийно-педагогический клан (о существовании которого я и не подозревал - мне и в голову не приходило, что научные проблемы можно рассматривать в зависимости от знакомств, поддержки, финансирования, карьеры и прочего, - честное слово, я этого не знал, все научное казалось мне чуть ли не святым) - после этих моих наивных неосторожностей чуть ли не каждая моя статья стала вызывать негодование в определенных, скажем так, кругах. Умные люди разъясняли мне: "Ну как же ты не понимаешь? Ну если наука об искусстве, то, следовательно, почти все учебники и все книги педагогического толка не годятся, они совсем о другом и другим языком написаны - кто ж тебе это простит? Ведь сколько людей без работы останется! Затем, - говорили мне, - ведь если искусство - то, значит, талант? Значит, совсем другой способ выдвижения на первые места, совсем другие лица должны быть признаны? Конечно, тебя надо разгромить и уничтожить".
Совсем недавно приезжала учительница из дальних краев и рассказывала, как меня бранили на лекциях, когда она училась в институте, - а я и не знал.
Но все это неважно и неинтересно; мало ли дурного было в прошлой нашей жизни? В конце концов, не так уж и важно, что же будут говорить студентам на лекциях: "искусство и..." или "искусство об..." - какая разница? Что от этого изменится? Меня самого обрадовало это простое понимание, и этого вполне достаточно. Со страстью бороться за предлог "об" и против союза "и" я не буду.
Но сам я с тех пор стал думать о воспитании детей именно как об искусстве и размышлять о свойствах, законах этого искусства, которое невозможно понять и объяснить, если не признать, что оно, как и всякое искусство, загадочно, противоречиво, непостижимо. Принципиально непостижимо - вот в чем секрет и корень! Как непостижимы талант, гений, чудо, игра. На свете нет такой игры, в которой, если ее изучить досконально, можно всегда выигрывать, - такая игра умерла бы. Так и в искусстве воспитания... Ни один воспитатель на свете не вырастит из ста воспитанников сто идеальных людей, как их ни отбирай. И ни один педагогический институт не сумеет набрать таких абитуриентов, чтобы все они стали отличными воспитателями, какие экзамены ни устраивай. Часто пишут, что в педагогические институты надо отбирать по педагогическим способностям, как в театральные. Но даже в театральные, где конкурс чуть ли не тысяча на место, не-могут отобрать лишь талантливых - таких тестов, таких способов отбора не существует, и никогда они не будут найдены, с этим надо примириться, и единственное, что можно сделать, - это дать возможность студентам-педагогам, которые разочаровались в педагогике, перейти в какое-нибудь другое учебное заведение. Американцы так и делают; для этого они учат будущих учителей в университетах, с тем чтобы после второго-третьего курса человек мог просто перейти на другой факультет, а то общее образование, которое он получил за два-три года, все-таки пригодилось бы ему и шло в зачет. Педагога по плану не вырастишь.
Прочел - и вспомнил свой разговор с Геннадием Алексеевичем Ягодиным. Он тогда был министром высшего образования. Пятнадцать лет назад я готовил с ним статью для журнала "Огонек". В то время была система распределения специалистов. Окончил педагогический институт - ты обязан три года отработать в школе, любишь ты детей или ненавидишь. Я тогда резко выступал против, утверждая, что от такого порядка огромный вред. Три года учитель, ненавидящий детей, работает в школе - это ж сколько он вреда принесет, сколько детей погубит. Не хочет работать в школе - не должен работать в школе. И точка. А иначе - жуткий, страшный, ужасный, непоправимый вред. Я знал учительницу, которая рассказывала о своей работе: "Я этих детей ненавижу. Шумят, кричат, не слушаются. Я бы им все головы пообломала, пооткрутила. Иду в школу как на каторгу. Три года тюрьмы". Две профессии - врач и учитель. Не хочешь быть врачом или учителем - не работай, ибо вред от такой работы огромен. В.Ш. |
Но как же быть с родителями? Ни у одной будущей мамы, когда она ночью позвонила в дверь родильного дома, не спросили справки о ее пригодности для воспитательного дела. А ей ведь растить и воспитывать...
К счастью, для воспитания детей не надо особого ума. Все помнят: "Чтобы детей родить - кому ума недоставало?" То же и с воспитанием. Воспитание - искусство, оно держится не на уме, а на более распространенных человеческих талантах - на любви и душевности.
И, как всякое искусство, оно свободно.
Вот главное, почему никто не хотел признать воспитание искусством - тогда надо было бы признать его право на свободу.
