У нас были свои моралисты. Философ В. Розанов — один из самых ярких представителей этого жанра общественного воспитания. Мысли его не только честны, но и выражены очень художественно, проникновенно.
В.РОЗАНОВ:
Нужно, чтобы о ком-нибудь болело сердце. Как это ни странно, а без этого пуста жизнь.
Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.
Любить — значит «не могу без тебя», «мне тяжело без тебя», «везде скучно, где не ты». Любовь вовсе не огонь, любовь — воздух. Без нее нет дыхания, а при ней дышится легко.
Любовь есть боль. Кто не болеет о другом, тот и не любит.
Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить, именно когда она слаба, унижена…
Чувство Родины — должно быть строго, сдержанно в словах, не речисто, не болтливо… Чувство Родины должно быть великим горячим молчанием.
Правда выше солнца, выше неба, выше Бога: ибо если и Бог начинался бы с неправды, он — не Бог, и небо — трясина, и солнце — медная посуда.
Все наши ошибки, грехи, злые мысли, злые отношения, с самого притом детства… имеют себе соответствие в пожилом возрасте и особенно в старости. Жизнь наша, таким образом, есть организм, а вовсе не отдельные поступки.
Единственная порочность государства — его слабость. Слабое государство не есть уже государство…
Самая почва нашего времени испорчена, отравлена.
В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается.
Воображать легче, чем работать: вот происхождение… ленивого русского социализма.
У русских нет сознания своих предков и нет сознания своего потомства. «Духовная нация». От этого — наш нигилизм… И нигилизм наш постоянно радикален: «мы построим все сначала».
Житейское правило, что дети должны уважать родителей, а родители должны любить детей, нужно читать наоборот: родители именно должны уважать детей, — уважать их своеобразный мирок и их пылкую, готовую оскорбиться каждую минуту, натуру; а дети должны только любить родителей, — и уже непременно они будут любить их, раз почувствуют это уважение к себе.
Вовсе не университеты вырастили настоящего русского человека, а добрые безграмотные няни.
Больше всего, к старости, начинает томить неправильная жизнь; и не в смысле, что «мало насладился» — но что не сделал должного.
Только в старости узнаешь, что надо было хорошо жить.
У В. Розанова был друг — молодой и очень талантливый философ Федор Шперк, тоже человек с тяжелым детством и тяжелой короткой жизнью, прожил всего 26 лет. Так вот, Ф. Шперк, осуждая себя за то, что в нем слишком много ненависти, очень просто объяснял, почему человеку лучше быть добрым.
Ф.ШПЕРК:
«Добрый человек не боится смерти. Постоянное самоотречение… приуготовило его к часу конечного самоотречения. И в этом — награда ему за добро его. Злой человек, напротив, боится смерти: никогда не жертвуя собой, он не приуготовил себя к последней высшей жертве, и она, естественно, представляется ему чем-то… невыполнимым, какой-то задачей, требующей… сверхчеловеческих сил. В этом и заключается наказание его».
АНТОН МАКАРЕНКО
Крупская не жаловала Макаренко, а Сталин был уверен, что он «рассказывает сказки». Теперь же считается, что он идеологически прислуживал вождю, а его методы подавляли индивидуальность. Классический пример того, как мы можем отвергать то, чего не понимаем.
В советское время отношение к его педагогической системе было странное. Макаренко называли классиком, портреты его висели в каждой школе, книги издавались массовыми тиражами, снимались кинофильмы. Но где он применялся? Только в отдельных школах. Чуть шире — в колониях. Хотя там его основное открытие — воспитание через коллектив — было искажено до безобразия.
Куда лучше нас поняли смысл и значимость педагогических находок Макаренко в западных странах. Помнится, премьер-министр Франции Эдуард Эррио даже приезжал к нему в колонию. Многие тогда гадали: что ж так заинтересовало француза? Но к Макаренко присматривались также и в Германии, и в Японии. Социалистический ореол его личности там никого не смутил. Пропустили идеологию через сито здравого смысла, и просеянное оказалось годным даже для бизнеса. Потому, что (по Макаренко) «воспитательная работа есть, прежде всего, работа организатора». По их понятиям, менеджера.
Макаренко показал, что можно организовать и дисциплину, и производительность труда, и качество продукции, и ответственность за коллег, и ощущение человеком своего достоинства, и привычку уступать в конфликтных ситуациях…
Между прочим, американская привычка улыбаться появилась во второй половине 20-х годов, слегка позже «парада на лице» у колонистов Макаренко. А ведь этот «парад» (постоянный мажор) тоже был им организован.
Удивительный мы народ. Чужому подражаем, а свое не ценим. Чего же мы не оценили у Макаренко? Чего не поняли у него, помимо уже сказанного?
Перечислим по пунктам.
1. Чем лучше способности коллектива к самоорганизации и чем привлекательнее его перспективы, тем лучше он работает.
2. К человеку нужно относиться «с оптимистической гипотезой» — видеть в нем прежде всего хорошее. И не обращать внимания на то, что у него было в прошлом, если он хочет с этим прошлым порвать.
3. Как можно больше уважения к человеку и как можно больше требований к нему.
Вспомним, справедливости ради: в советское время у нас тоже пытались воздействовать на отдельную личность всем коллективом. И ставка на доверие одно время была, даже по отношению к отпетым преступникам. Но все эти новшества не привились по очень простой причине, объяснение которой можно найти у того же Макаренко: «Законы воспитания вытекают из законов жизни».
И действительно, воспитание коллективом получалось до тех пор, пока в обществе были сильны коллективистские устремления и коллективистская психология. Но как только общество стало разобщаться на почве разочарования в коммунистической идее, подобное воспитание стало формальным и карикатурным.
Но почему же, в таком случае, это воспитание получается в Германии и Японии? Да потому, что во всех странах Запада доминирующим понятием в бизнесе стало понятие о корпоративных отношениях. Просто там не говорят «коллектив», а говорят «корпорация», «корпоративный дух», «корпоративное мышление». Там поняли, что эти категории ведут к успеху и прибылям. Почему же не сделать их законами деловой жизни?
Даже такая мелочь. По нормам жизни колонистов Макаренко, строго соблюдался порядок, эстетика, деловитость. Любое выступление могло длиться не больше минуты, а общее собрание — не больше 20 минут. Даже в этом его система может считаться образцовой. Таковой она и стала. Но не у нас.
Макаренко считался неприменимым для школы. Ему в глаза говорили: «Результаты у вас хорошие, но методы…» А он считал, что и методы его практически универсальны. Он ведь до колонии немало поработал обычным учителем. Мог представить, что годится для школы.
Никто не может отрицать, что школьное воспитание и по сей день происходит в коллективе класса. А если это коллектив, значит, никуда не деваются и законы его построения. А именно: методы формирования актива, работа с активом и влияние на коллектив с помощью актива; методы поощрения и взыскания; перспектива; стиль работы, роль традиций, правильное представление о том, что такое дисциплина… Вполне пригоден сегодня и принцип, по которому, помимо первичного коллектива (класса), должен быть общешкольный ученический коллектив со своими законами и традициями. И принцип, по которому учительский коллектив должен составлять с коллективом школы единое целое.
С этим трудно спорить. И тем не менее Макаренко не применяется. Почему? Потому, что для этого требуется педагогическое мастерство. А мастеров у нас в школах так же мало, как и в любой другой деятельности. Мастеров нужно готовить в педвузах. А кто там чаще всего читает лекции? Те, кто практически не воспитывал. Мастеров нужно готовить в школах. Но и там чаще всего работают по старинке: воспитание — процесс парный: учитель — ученик.
Хотя нужно сказать, что добиться какого-то мастерства не так уж сложно. Достаточно вдуматься в то, что писал Макаренко. Мало кто до него так детализировал методологию воспитания. Практически все наиболее типичные проблемные ситуации описаны им, как никаким другим выдающимся педагогом, в мельчайших подробностях. Нужно только вникнуть.
Систему Макаренко при известной приблизительности можно уложить в три его высказывания.
1. «Коллектив детей не готовится к будущей жизни, а уже живет. Из этого основного нашего взгляда… проистекают… все наши методы… Детский коллектив… не хочет быть явлением только педагогическим, он хочет быть полноправным явлением общественной жизни… Надо организовать коллектив так, чтобы воспитывались... не воображаемые, а реальные качества личности…»
2. «Дисциплина не метод, а результат воспитания. Как только дисциплину начинают рассматривать как метод, она обязательно обращается в проклятие. Она может быть только… итогом всей работы. Мы будем судить о твоей дисциплине не по тому, как ты поступил на виду у других, а по тому, как ты поступил, не зная, что другим известно, как ты поступил…»
3. «Мы имеем дело только с коллективом. Мы с личностью не имеем дела. Такова официальная формулировка. На самом деле мы имеем дело с личностью… Мы не хотели, чтобы каждая отдельная личность чувствовала себя объектом воспитания».
Все! Но попробуйте это совместить и довести до совершенства, как это сделал Макаренко.
