На другой день Леднев, зашел первым делом в спецчасть. Но личных дел там ему не дали. Сослались, что нет на то распоряжения.
Это было более, чем странно. Помнится, Корешков распорядился, чтобы психологу давали читать любое дело в любое время.
- Значит, что-то не так сделали, - сказала начальница спецчасти.
Леднев пошел к Ставской. Кто еще мог объяснить ему, что происходит? Но у Тамары Борисовны было то же предположение.
- У нас тут кругом красные флажки, Где-то вы заступили за линию.
Корешкова на месте не было: уехал с Мэри. День пропадал зря. Ставская сказала, что она помнит дела своих подопечных до мелочей. Что интересует конкретно?
Леднев сказал, что он хотел бы своими глазами прочесть текст приговора Катковой. Тамара Борисовна вынула из письменного стола несколько листков убористого машинописного текста.
- Вот копия, читайте. Можете даже взять насовсем.
- А можно, я задам несколько неудобных вопросов? – спросил Леднев.
Тамара Борисовна посмотрела на него с понимающей улыбкой. И ответила в тон:
- А хотите, я скажу, что вас интересует?
- Хочу! – азартно поддержал Михаил.
- Во-первых, не завела ли я шуры-муры с Катковой, так? Так! Во-вторых, нет ли чего у Катковой с Николаем Кирилловичем, так? Так! И, в третьих, в чем корень конфликта между Катковой и Мосиной.
Леднев развел руками:
- Все правильно.
Тамара Борисовна поднялась из-за стола, прошлась по кабинету. Юбка цвета хаки в обтяжку. Ножки стройные.
- Знаете, - сказала, поймав взгляд Михаила, - Раньше нам разрешалось входить в зону в гражданской одежде. И я видела: женщины смотрят на меня с завистью. Нет, не так говорю. Когда нам запретили ходить в гражданском, я заметила, что женщины стали лучше на меня смотреть. Так вот, Михаил, как вас по батюшке?
- Владимирович.
- Так вот, Михаил Владимирович, семьдесят процентов женщин у нас страдают грибковыми заболеваниями. Так говорят наши врачи. Но на самом деле, процент, думаю, гораздо выше. Теперь давайте прибавим сюда, что все мы здесь, сотрудники, друг за другом присматриваем. А за нами и друг за другом присматривают осужденные. Тут ни один секрет долго не держится. Ни один! Так что для тайной любви тут никаких условий. Никаких!
- Зачем тогда вы закрываетесь с Катковой? – спросил Леднев.
- Сидим, чай пьем, Кормлю ее чем-нибудь вкусненьким. Представьте, что дверь будет открыта и ворвется Брысина. На другой день вся зона будет знать. А еще могу сказать, что мне просто интересно беседовать с Ларисой. Ни с кем мне здесь так не интересно, как с ней. За последние два года она очень изменилась. Стала мягче, перестала нарываться на нарушения режима. Это тоже приятно, когда видишь, что спасаешь человека.
- Как же это вам удается?
В глазах у Ставской заблестели слезы:
- Когда ее ловят на чем-то, я просто не выдерживаю и плачу.
- И все?
- Нет, не все. Знаете, как женщины жалеют друг друга? Они гладят, ласкают.
- Разве можно в этих ласках удержаться, не зайти далеко? – в лоб спросил Леднев.
- Можно, - твердо сказала Ставская.
- Это вы про себя говорите. А Мосина, Агеева и Каткова? Они могут?
Ставская задумалась, глядя Михаилу прямо в глаза. И неожиданно спросила:
- Вас никогда не насиловали?
Леднев неловко рассмеялся и покачал головой: что за нелепый вопрос? Но Тамаре Борисовне было не до смеха.
- Вы же психолог. Вы не заметили ничего общего у этих трех женщин? Мосина и Агеева были зверски изнасилованы. И не одним мужчиной, а целой группой. Они этого не скрывают. А Каткова скрывает. «Штык» ее изнасиловал и только потом женился, когда она забеременела. А потом всячески издевался, опять-таки в постели.
«Она во всем верит Катковой, - подумал Леднев. – Или передо мной разыгрывает спектакль, будто верит». Его в который раз охватило чувство, что он ничего не успевает сделать. Ни выслушать, ни понять. А время летит. Это только для зэчек время тянется медленно. Если вдуматься, нет для них худшего врага, чем время.
Мэри вернулась к обеду. Она была еще задумчивей, чем накануне вечером. Ей снова подали вареники с черникой. Но на этот раз она ела без аппетита. Не интересовалась, чем в ее отсутствие занимался Михаил. И не торопилась еще что-нибудь снимать. Похоже, роды рецидивистки произвели на нее сильное впечатление.
- Ты опять в шоке? – спросил Михаил.
- Кроме родов, я снимала свидание, - сказала Мэри. – Это была интересная сцена. К женщине приехал муж. А она в это время была на свидании со своей родственницей. Она была записана в ее личном деле, как тетя. А оказалось, они просто раньше вместе сидели.
- Как ты это поняла? – спросил Леднев.
- Мистер Корешков объяснил. Я сфотографировала и мужа и тетю, и эту заключенную. Это будут интересные снимки. А еще сфотографировала, как эту женщину обыскивали после свидания. Ее завели в комнату, где стояло гинекологическое кресло. Там стояла надзирательница - рука в перчатке, все стерильно… Ты понял?
Леднев понимающе кивнул.
- Это тоже будет интересный снимок.
Мэри давала понять, что в ее работе тоже есть успехи. Хотя это почему не особенно ее радовало.
- А что же роды? – поинтересовался Леднев.
Американка улыбнулась, она ожидала этого вопроса.
- Родилась девочка. Рост полтора фута, вес восемь фунтов. Во мне было столько же. Сегодня вечером мы выпьем за нее, ладно?
Михаил не узнавал Мэри. В ее лице не было прежней жесткости и странной смеси простоты и высокомерия. Он сказал ей, о чем сейчас думает.
Мэри сказала с мягкой улыбкой:
- Среди американок тоже встречаются русские бабы. И среди американок тоже встречаются страдалки.
Леднев только головой покачал. Кажется, Мэри делала успехи в русском языке.
Вечером Корешков устроил, как он выразился, мини-банкет. Тюремщики рады любому случаю гульнуть. Но тут был особый случай. Подполковнику хотелось оставить о себе хорошее воспоминание. Он строго-настрого велел быть Ставской. И ни на минуту не отпускал ее от себя. Демонстрировал дружелюбие. Мало ли с кем общается этот психолог, работающий в газете, и эта американка. Николай Кириллович, несмотря на чин и должность, был провинциал. А все провинциалы всегда с гостями настороже.
Стол был накрыт все там же, в релаксации. Играла музыка, какой-то джаз. Угождать гостям - так угождать. Снова клюква и брусника, настойки из северных ягод. И под такую выпивку - сибирские пельмени с лосятиной.
Мэри пила и закусывала, не отставая от хозяев. А те удивлялись, с чего она такая веселая, если ей устроили от ворот поворот раньше срока?
- Я вас не узнаю, - сказал ей Корешков.
И все сотрудники к нему присоединились: Жмакова, Гаманец, Ставская: они тоже не узнают. Мэри глянула на Леднева, спрашивала взглядом: и ты тоже? Михаил мелочно не отвечал. Что-то прокручивал в голове, какие-то смутные догадки.
Выпили сначала за Мэри и дружбу России с Америкой, потом - за Леднева и в его лице за всех коллег. Хозяева не без оснований тоже считали себя психологами. Потом Михаил поднял тост за гостеприимных хозяев и поблагодарил за радушный прием. И настал, наконец, черед Мэри сказать тост.
Американка встала, соблюдая местный обычай:
- Все, что я видела в эти дни – для меня, как сон, - губы ее неожиданно дрогнули, она готова была разреветься. – Я кажусь себе кошкой, которая гоняется за своим хвостом. Даже не знаю, чем это кончится. То ли мне надоест гоняться, то ли я вырву себе хвост. Но все равно я вам благодарна. Вы дали мне возможность досмотреть этот сон до конца. Наверно, я уеду с чувством, что сама тут сидела.
Когда Леднев перевел, все еще какое-то время смотрели на него с недоумением. То ли он не так понял американку, то ли она выразилась слишком туманно. В какой-то момент Михаил сам усомнился, все ли правильно он понимает. Нет, похоже, он ни в чем не ошибся.
Все были уже разогреты спиртным, и разом загалдели. Леднев едва успевал переводить для Мэри ответные пожелания.
- Если хотите досмотреть свой сон, приезжайте через две недели, - сказала вдруг Ставская.
Корешков, Жмакова и Гаманец обомлели.
- Николай Кириллович, - сказала Ставская, - пригласите наших гостей на конкурс красоты. Чего вам стоит?
С лица подполковника все еще не сходило удивление. Но он справился с этим чувством и сказал бодро:
- А что? Это идея! И у Тамары Борисовны будет стимул, и у красоток наших. Тут только одна заковыка. Не мне решать, можно ли нашим гостям приехать сюда еще раз.
Корешков смотрел на Леднева: вот, мол, если психолог договорится в Москве с кем надо. Но улыбка у начальника колонии была при этом такая вымученная. И Жмакова с Гаманцом смотрели с такой тоской. Господи, читалось в их глазах, неужели это еще не конец?
Подполковник начал что-то говорить Мэри на своем ужасном английском. Она внимательно вслушивалась в его речь. Она отключилась от других звуков, это было видно по ее сосредоточенному лицу. «Пора», - сказал себе Леднев. В эту минуту он болтал со Ставской о рецепте приготовления настойки из брусники.
- А вчера утром я убил свою бабушку, - сказал он негромко.
Естественно, все обратили внимание на эти слова. И это было понятно само по себе. Но чего ради так удивилась Мэри? Брови вскинула вверх, так удивилась. Неужели стала понимать по-русски?
- Так шутил президент Рузвельт, когда хотел привлечь к себе внимание большого застолья, - пояснил Леднев. - Я, собственно, что хотел сказать. Если уважаемые хозяева настаивают, мы приедем.
Потом обратился к Мэри на английском:
- Ты выдала себя, дорогая.
Американка ответила, не задумываясь:
- Было бы странно с моей стороны ехать в Россию, не изучив хотя бы сотни слов. Я выучила больше, Майк, потому что готовилась к этой поездке несколько лет. Ну и что из этого следует?
Леднев ничего на это не сказал. Ясно, что Мэри никакая не шпионка. Хотя ясно также, что приехала она в эти места не только ради очередного фотоальбома. А вот для чего? Это предстояло допетрить.
Корешков налил еще в рюмки и сказал Ледневу, тонко улыбаясь:
- У нас такие гости не так уж часты. Поэтому интересно посмотреть на себя их глазами. С чем уезжаете, с какими выводами?
«Все ясно, - подумал Михаил, - За пленки он спокоен. Его тревожит, что я напишу».
- У меня не выводы. У меня вопросы, - сказал он. – Вопрос первый: нужно ли до такой степени ограничивать человеку свободу? И вопрос второй: может ли вообще человек держать за решеткой другого человека?
Гаманец нехорошо усмехнулся. Корешков задумчиво поводил вилкой по пустой тарелке:
- И что вы предлагаете?
- Ничего.
- Вы делаете одну очень важную ошибку, - вкрадчиво сказал Корешков. - Вы считаете преступника таким же человеком, как вы, равняете себя с ними. Разве эти правильно? Разве это справедливо?
Леднев задумался. Если он начнет сейчас говорить все, что думает, они наверняка крупно поспорят, может, даже поссорятся. К чему это, если придется еще раз приехать? Нет, лучше расстаться по-доброму.
Он предложил перенести этот разговор. Сослался на то, что еще не привел в порядок все свои впечатления и мысли. Корешков не возражал.
