Жюри конкурса, руководящие работники ГУИНа, журналисты, телевизионщики заполнили чуть ли не весь вагон. Ехали весело. Поселились на одном этаже гостиницы. Город всем понравился. Современные дома. Много сосен. На горизонте сопки, переходящие в горы. Выпал первый снег. Морозец был легкий.
В колонию добирались «Икарусом». Контролеры на вахте в документах особенно не ковырялись. Клуб был уже заполнен до отказа. Свободен только партер, окруженный по всему периметру надзирателями в форме. Большую часть стульев уже занимали сотрудники колонии. Члены жюри сели там, где положено, прямо перед сценой, на небольшом возвышении.
Среди них было несколько узнаваемых лиц: знаменитый режиссер, популярный актер, известный политик, депутат Государственной Думы, зам председателя верховного Суда. Тот самый, который занимался делом Катковой.
Корешков, Жмакова и Гаманец встретили Леднева сухо. Они прочли его очерк о Катковой и были очень разочарованы. Как он мог поверить ее рассказу? А еще психолог. Почему не поговорил о ней с ними? Они бы подсказали, в чем конкретно заключается ее вранье относительно себя и других. Каткова выглядела жертвой тюремщиков. Каждый дочитавший очерк до конца, приходил к мысли, что эту молодую красивую женщину нужно освобождать немедленно. Корешков, Жмакова и Гаманец были другого мнения.
Открывая конкурс, известный кавээнщик предоставил слово начальнику ГУИНа. Генерал был сегодня не в форме, а в обычном костюме.
- Сегодняшнее мероприятие, - сказал он, - можно без преувеличения назвать событием. Наша исправительная система, как и вся наша страна, открывается миру. Весь мир может видеть, что мы не просто держим осужденных в строгой изоляции, но и даем им шанс вернуться в общество нормальными людьми. Даже тот факт, что мы, члены жюри, находимся в одном зале с осужденными, и нас не разделяет решетка, говорит о том, что все мы – граждане одной страны, и между нами нет непреодолимых различий.
Генерал говорил без бумажки, но чувствовалось, что он просто произносит выученный наизусть текст. Поэтому в зале послышался шум.
- Короче, начальник, пора начинать, - пробасила Маня, сидевшая в самом близком к партеру ряду.
Генерал был опытный тюремщик. Он мгновенно сообразил, что каждое лишнее его слово отразится на авторитете возглавляемого им ГУИНа. И он объявил конкурс открытым.
На сцене появились участницы. На них были обычные зэковские платья синего цвета и белые косынки. Они выстроились на авансцене. Их было немного, двенадцать. Всего дюжина красоток и симпатюшек набралась в колонии численностью в 1090 женщин.
Каткова села за пианино, начала аккомпанировать, а женщины запели песню из кинофильма «Первая перчатка»:
Милый друг, наконец-то мы вместе,
Ты плыви, наша лодка, плыви,
Сердцу хочется ласковой песни
И хорошей, большой любви.
Пели женщины старательно. Но как-то без вдохновения. Будто повинность исполняли. И улыбки были какие-то вымученные. Допев песню, они скрылись за кулисами.
Ведущий объявил о начале первого раздела конкурса – соревнования в эрудиции, находчивости и чувстве юмора.
- А можно, я назову все статьи уголовного кодекса? – попросила Агеева.
- А почему нет? – воскликнул после секундного замешательства кавээнщик. – Мы вообще решили не придерживаться строго регламента. Пусть каждая участница проявит себя по своему усмотрению.
Лена Агеева перечислила без запинки первые десять статей уголовного кодекса. Ее остановил Популярный актер:
- А за что ты здесь, если не секрет, такая маленькая?
- Яблоки в саду воровала.
Популярный актер посмотрел с удивлением:
- А нам сказали, что тут опасные.
- А я два раза в один сад лазала, - без улыбки пояснила Лена.
Жюри зааплодировало, единогласно отметив дополнительным баллом чувство юмора.
Лена подняла руку, как школьница на уроке:
- А можно спросить?
- Конечно, - разрешил кавээнщик.
- У меня вопрос к гражданам начальникам. Я два года назад, когда еще на воле была, письмо написала. Министру внутренних дел. Когда он мне ответит?
- Какое письмо? – спросил кавээнщик, растерянно поглядев на генерала в штатском костюме. – О чем письмо?
- Я писала, как на воле пацаны девчонок портят каждый божий день, честных в общих превращают, заражают болезнями всякими. Когда это кончится? Я здесь уже четыре года, а этому конца нет.
Кавээнщик засуетился:
- Давайте, девушки, о серьезных вещах потом, после конкурса. А сейчас - о чем-нибудь другом. Как говорится, потехе час.
- Это у нас вся жизнь потеха, - строго отвечала Лена Агеева.
И жюри снова зааплодировало, набрасывая балл.
На сцену вышли Мосина и Каткова. Фая – в судейской мантии, Лариса – в чем была. А Лена Агеева объявила номер:
- Суд над осужденной. Интермедия.
Мосина села за стол, нацепила на нос очки и начала разбирать бумаги. Объявила:
- Слушается дело осужденной Катковой Ларисы. Злостно нарушает режим содержания. Шесть рапортов за косыночки. Не хочет носить белую косынку. Шесть рапортов за чулочки. В смысле за гамаши, носить которые не разрешается.
- А мужские кальсоны можно? – спросила Лариса, потупив глаза.
- Кальсоны – пожалуйста, - сказала судья - Мосина. - Зачитываю запись воспитателя Катковой, - продолжала она. – Рекомендовано воспитывать у себя честность.
Корешков беспокойно заерзал, тяжело задышал. Этой интермедии не было на генеральной репетиции. Жмакова сидела с багровым лицом. Эта она была до Ставской воспитателем Катковой. Это ее записи воспроизводила сейчас Мосина.
- В чем моя нечестность, гражданин судья? – нервно спросила Лариса.
- Спокойно, осужденная Каткова! Не надо так возбуждаться. Как написано, так и зачитываю. Вот тут дальше говорится. Над самовоспитанием не работает. Почему не работаете, Каткова? Молчите? Ага, вот тут написано, почему. Жизнь на свободе для нее в тягость. Живет одним днем, не имея никакой цели. Почему бесцельно живете, Каткова?
- А хрен его знает, гражданин судья, - вздыхая, отвечала Каткова.
- Хорошо. Теперь о главном, - продолжала судья - Мосина. - Вы обвиняетесь в том, что ударили осужденную Брысину, активную общественницу за то, что она сделала вам замечание. Вы ужинали не в столовой, а в жилой секции, ели колбасу. Так?
- Что так? – растерянно переспросила Лариса. – Что ударила? Или что ела колбасу?
- Не придуривайтесь, Каткова!
- Да, ела. Да, ударила. Дала пощечину, чтобы не выслуживалась, не мешала жить, - признала Лариса. – Ну и что? Ад за это устраивать?
- Про какой ад говорите? – спросила судья - Мосина.
Генерал - начальник ГУИНа стал перешептываться с кавээнщиком. Убеждал его, что интермедия показывает в карикатурном виде нашу исправительную систему и не соответствует цели конкурса – показать человеческую красоту во всех ее видах.
Кавээнщик внимательно выслушал и согласился.
- Уважаемые дамы, - обратился он к Мосиной и Катковой. – А чего-нибудь повеселее у вас нет? Как-то не очень смешно. И какое это имеет отношение к эрудиции?
Каткова отозвалась мгновенно.
- Самое прямое. Мы работаем для вашей эрудиции. Наберитесь терпения, досмотрите, потом будете делать выводы.
Кавээнщик посовещался с членами жюри и разрешил продолжать.
- Про какой ад вы говорите, конченный вы человек? – укоризненно повторила свой вопрос судья - Мосина. - Суд приговаривает вас к шести месяцам пэкэтэ – содержанию в помещении камерного типа. Хватит шести месяцев, Каткова?
- Как скажете, гражданин судья. Большое спасибо, - смиренно отвечала Лариса. – Только почему суд есть, а адвоката нет? Не положено?
- Не положено, Каткова.
Мосина скрылась за кулисами. И скоро появилась, только уже не в судейской мантии, а в зэковской одежде. Обе женщины стали ходить из угла в угол воображаемой камеры, потирая руками плечи, как бы пытаясь согреться. Потом Каткова вышла на авансцену и сказала в зал, обращаясь к жюри:
- Пэкэтэ – это такая тюрьма в колонии. Маленькое оконце, решетка и еще сетка. Воздуха почти не пропускает. Зато трудно получать записки по тюремной почте. Говорят, женщина придумала. Когда сюда идут, берут теплую одежду. Температура здесь не больше 15 градусов. Но во время обыска теплые вещи изымают. Не положено. Положено мерзнуть. Даже газеты изымают - ими можно затыкать щели или развести костер. Стирка запрещена - горячей водой можно согреться. Начнете возмущаться - отопление вообще отключат. Зимой на стенах иней. Ложимся спать, обнимаем друг друга, согреваем дыханием. Засыпаем только к утру. Утром - ломтик хлеба, соль, кипяток. В обед – пайка хлеба, соль и суп без картошки. На ужин – пайка хлеба, соль, кипяток. И таким макаром – шесть месяцев.
Лариса перешла на шепот, сообщая как бы по секрету:
- Когда приходят сотрудники, нужно обязательно вскочить. Как в армии. И доложить: я, такая-то, сижу за тот-то…Не дай бог встретить начальника сидя или лежа. Нет, он никогда не ударит без повода. Никогда!
В этом месте интермедии Гаманец особенно заерзал: узнал себя. И зэчки в зале тоже опознали, отчаянно зааплодировали.
- Такова маленькая картинка из нашей жизни, - Каткова заканчивала свое выступление. - Это другая жизнь, господа, запомните это. А теперь мы попытаемся вспомнить себя, какими мы были раньше.
Обе женщины исчезли за кулисами. А спустя несколько минут на сцену вышли все конкурсантки. Они были неузнаваемы: современные платья, прически, макияж. Жюри и зрительницы взорвались рукоплесканиями. Одна только Каткова в коротенькой юбке, несусветно напомаженная, выглядела вульгарно.
- Ты чего такая? – презрительно оглядев ее, спросила Мосина.
- А ты считаешь, что в таком виде я не могу никому понравиться? – отвечала Каткова. – Плохо же ты, подруга, знаешь мужчин. Женщина должна быть настолько умна, чтобы нравиться глупым мужчинам, и настолько вульгарна, чтобы нравиться умным.
Мосина сказала:
- Все равно я тебя не понимаю. У нас тут, по-моему, соревнование в эрудиции, находчивости и юморе.
Каткова снисходительно на нее посмотрела:
- Женщины знают меньше, но зато понимают больше. И потом… так ли нужна нам эта победа? Чего обычно желает женщина? Чаще всего, только того, чего она никогда не получит.
Мосина оглядела Каткову сверху вниз:
- Н-да, с такими ногами ты далеко пойдешь. И все получишь, не расстраивайся.
Жюри было, похоже, того же мнения, присудив победу в первом туре Ларисе Катковой.
Следующим разделом конкурса было соревнование в декламации. Мосина читала первой:
Мне уже не страшно в страшном мире,
Оттого - себя не узнаю!
Как мишень игрушечная в тире.
Весело сыграю смерть свою.
Члены жюри переглянулись. Что-то озадачило их в этом четверостишии. Кавээнщик спросил:
- А можно что-нибудь другое? Неужели о любви нет ничего повеселей?
Мосина отказалась читать другое стихотворение. Зато Каткова внесла оживление:
Мы любим по земным законам,
И соблазняешь ты меня
Не яблоком одним, зеленым,
А сразу спелыми, двумя.
Кавээнщик озадаченно поморгал, потряс головой.
- Что с вами? – участливо спросила его Каткова. – Вам нехорошо?
Тот замахал руками:
- Нет-нет, я в порядке. Просто я не привык к такой откровенности.
- Да будет вам! – сказала Каткова. – Про какую откровенность вы толкуете? Ну, давайте я вам Цветаеву прочту.
Грудь женская! Души застывший вздох –
Суть женская! Волна всегда врасплох.
Застигнутая – и всегда врасплох
Вас застигающая – видит Бог!
- Потрясающе! – воскликнул кавээнщик. – Какая внутренняя свобода! А вы показывали, как вас тут закрепощают. Где еще такое может быть? В какой тюрьме мира?
Он был не так прост, этот кавээнщик. Лукавил из страха, что менты в любую минуту скажут: хватит!
Каткова снова выиграла по очкам. А вот с уходом за ребенком у нее неожиданно возникли проблемы. Лариса не смогла правильно спеленать куклу. Это было очень странно. Леднев терялся в догадках. У нее же был сын. Кто же его пеленал?
Лучше всех других оказалась Валька Брысина. У нее все лицо засветилось нежностью. Будто в ее руках была не кукла, а живой ребенок. И каждое ее движение было ладным и уверенным. Леднев посмотрел на Ставскую. Отрядница была довольна. Хоть одна ее воспитанница оказалась в этом виде конкурса на высоте.
Легким тонким голосом на выдохе:
В горнице моей светло –
Это от ночной звезды
Матушка возьмет ведро.
Молча принесет воды…
Потом было соревнование в танце. Мосина и Каткова вышли на сцену в мужских костюмах. Они танцевали поочередно то с Агеевой, то с Брысиной. Особенно эффектным был вальс.
Раздалась барабанная дробь. Участницы конкурса, страшно смущаясь, вышли на сцену в купальниках. Особенно неловко чувствовала себя Валька Брысина. Хотя другая бы на ее месте так не стеснялась. Бедра только кажутся слишком широкими. Лет пятьдесят назад такие были у каждой третьей. Так ведь и рождаемость была другой.
Но и остальные конкурсантки были далеки от эталона. Тела красивые, но слишком уж исхудалые. И все же ээчки в зале завизжали от восторга, а члены жюри что-то оживленно говорили друг другу.
Господи, неужели этому конец? Все не понравилось Ледневу в этом мероприятии. Сама затея казалась ему противоестественной. Неволя – не место для конкурса красоты. Михаил ждал, когда объявят результат. Ему шепнули, что самый главный сюрприз ждет всех в конце.
Кавээнщик вышел на сцену в сопровождении Ставской, державшей в руках корону, сделанную на заказ из какого-то дешевого металла под серебро.
- Первое место и звание «Мисс очарование» присуждается… - кавээнщик сделал обязательную в таких случаях паузу. – Катковой Ларисе!
Первыми захлопали члены жюри и журналисты. Но зал поддержал их очень вяло. Там, где сидели сотрудники, раздалось всего два-три хлопка. Аплодисменты зэчек тоже трудно было назвать бурными. Каткову явно не любили. А теперь будут любить еще меньше.
Лариса приняла корону без восторга. Поправила ее на голове, надела набекрень. Только тогда аплодисменты стали погуще.
Жюри удостоило званий и наград всех участниц. Чтобы никому не было обидно. Здесь уж зэчки не жалели ладошек.
