Но с благодарностию: были.
Василий Жуковский
«А в Столешниковом просто беда: целый сонм воспоминаний и дум». Стою перед домом N 7 — чистенький,ухоженный, недавно отреставрированный. Здесь, во владениях Алексея Корзинкина, и жил мой прадед Иван Иванович с женой Серафимой Семеновной и дочерьми. Квартира N 4, третий этаж...
Вообще облик переулка сложился на деньги купцов Корзинкиных. Самые старые строения — каменные палаты XVIII века. Были они двухэтажные, хилые, невзрачные. Перед войной 1812 года на их месте возвели богатый дом из двадцати семи комнат. Хозяин дома, Жан Ламираль, давал для аристократических семей уроки танцев. Говорят, здесь бывал знаменитый московский танцмейстер Петр Йогель, на балу у которого Пушкин встретил юную Наталью Гончарову.
Потом участок земли Ламираля перешел в руки купца Егора Леве. Участок был так велик, что купец разделил его. Дом N 9 приобрел домовладелец Д.И. Никифоров. Сюда, на третий этаж, переехал с другого конца переулка Владимир Гиляровский. И жил здесь без малого 50 лет, до 1935 года. Дом N 7 хозяин оставил себе. Верхние этажи сдавал жильцам в аренду.
Рядом — знаменитый винный магазин. У него был соперник-конкурент, весьма достойный: товарищество виноторговли К.Ф. Депре. В самом деле, портвейн «Депре N 113» не знал себе равных. Но большинство москвичей все же покупали горячительные напитки именно в Столешниковом. Не случайно этот магазин воспет в «Анне Карениной»: «... выйдя в столовую, Степан Аркадьевич к ужасу своему увидел, что портвейн и херес взяты от Депре, а не от Леве...» Далее он распорядился «как можно скорее послать кучера к Леве».
Несколько лет назад великолепный винный магазин прекратил свое существование. На его месте — очередное ОАО по продаже модной одежды.
Мой прадед, Иван Иванович Розенблат, мещанин, родился в 1853 году. С 1908 года — купец второй гильдии. Об этом я нашла запись в «Справочной книге о лицах, получивших купеческие и промысловые свидетельства по Москве». Был членом нескольких торговых предприятий, а в середине 1909 года учредил Торговый дом по продаже суконного товара. Адрес для телеграмм — «Сурсумъ».
Агентурная контора прадеда — на Ильинке, в доме Хлудова. Сити Москвы — так в то время называли улицы Ильинку и Никольскую. Биржа и десяток банков. Московские — торговый; купеческий; частный коммерческий. Периферийные: Азово-Донской, Волжско-Камский, Русско-Азовский, Сибирский. И самый, пожалуй, известный — Санкт-Петербургский международный коммерческий банк.
Дом N 9, где был этот банк, сохранился. По бокам две секции — постройка, видимо, начала прошлого века. А между ними, в середине, с барельефами и полуколоннами — здание явно XIX века. Именно здесь и размещалась контора Ивана Ивановича.
В Китай-городе, помимо банков, были правления практически всех крупных мануфактур и товариществ, оптовые и розничные склады, магазины. По отчетам того времени «в пределах Китай-города постоянно циркулируют более 35 млн пудов товаров. Среди них преобладают товары большой ценности, например, мануфактура».
Нет, не случайно мой прадед выбрал квартиру в Столешниках. С одной стороны Ильинка — место работы. С другой — Большая Дмитровка — место отдыха. Тут находился Купеческий клубъ, или правильнее — Купеческое собрание.
В старину Большая Дмитровка называлась Клубной улицей. В доме Муравьева — два клуба, Английский и Дворянский. Последний переехал потом в Дом благородного собрания, а его место занял клуб Приказчичий. Руководители Купеческого клуба присмотрели себе роскошный особняк дворян Мятлевых, в доме N 17, где сейчас музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко.
Кстати, до середины XIX века Купеческий клуб тоже находился в Китай-городе, «близ Гостиного Двора, биржи и рядов в рассуждении дел и удобности купечествующих быть в Собрании».
Постановления Клуба, иными словами, его Устав, строги и бескомпромиссны. Табель о рангах соблюдалась неукоснительно. Был период, когда мещане и ремесленники даже «в качестве гостей» не имели права входить в Собрание. «Дворяне, чиновники, военные и лица свободных профессий могли быть только членами-посетителями». Ну, а действительными членами клуба признавались какое-то время лишь купцы: «Всякий подлинный купец, не бывший ни под каким штрафом, может быть членом сего общества».
Бабушки рассказывали, что Иван Иванович, человек энергичный и общительный, проводил в клубе каждую свободную минуту. Любил воскресные балы. Они устраивались ежегодно, начиная с 15 сентября и до наступления Великого Поста.
Летописец скептически описывает эти балы: «Купеческие дочери на бале или маскараде обыкновенно очень молчаливы; замужние почти неприступны для разговора, позволяя, однако, приглашать себя, в молчании двигаться под музыку. Часто головки молоденьких купеческих дочек горят бриллиантами и привлекают лакомые взоры военных и статских женихов, нередко нарочно посещающих Купеческое Собрание для того, чтобы высмотреть себе суженую». Устав предупреждает, что «господа-кавалеры, желающие пользоваться танцами, должны быть в перчатках и башмаках». За «порядком и приличиями в танцах» наблюдали специально выделенные директора.
В соответствии с Правилами, человек, «введший девиц, должен быть уверен в их благонравии и добром имени». Каждый член Клуба мог привести на бал трех девиц или дам.
***
Девиц в семье было пятеро: Зинаида, Анна, Раиса (Роза), Екатерина, Елизавета. Старшая, Зинаида — моя родная бабушка. Остальные — бабушки двоюродные. Я звала их по имени, обращалась на «ты». В 1900 году старшей — 20 лет, младшей — 11.
ЗИНАИДА ИВАНОВНА получила звание домашней учительницы. Потом, в 1902 году, окончила зубоврачебную школу.
В то время в Москве было несколько таких школ: на Никитском бульваре, на Петровке, на Долгоруковской улице. Вот эту, на Долгоруковской, и выбрала бабушка. Школа — высшего разряда; основал ее известный врач Илья Матвеевич Коварский. Находилась она в одном из корпусов Московского стоматологического института.
При школе были две амбулатории; видимо, так назывались поликлиники. В первой больных принимали врачи-специалисты, ежедневно, с 10 до 16 часов. Во второй — учащиеся старших курсов, конечно, под наблюдением врачей. Бедных лечили бесплатно.
В доме сохранилась уникальная фотография: выпускной курс 1902 года. Вверху, справа и слева, внешний вид аудитории и кабинета. В центре преподаватели, в том числе, и сам Коварский. Ни одной женщины. В овале — выпускники, 26 человек. Среди них моя бабушка.
Вот СВИДЕТЕЛЬСТВО, которое она получила при окончании учебного заведения:
«Выдано от Совета Императорского Московского Университета домашней учительнице Зинаиде Розенблат в том, что она, по надлежащем испытании в Медицинском факультете определением Университетского Совета
Второе СВИДЕТЕЛЬСТВО разрешало содержать в Москве кабинет:
Средства «для оживления» не сохранились, а набор инструментов, которыми пользовалась бабушка, цел и невредим. Инструменты как новенькие, блестящие, словно и не пролежали они целый век. Мечта современного дантиста!
Кабинет был открыт на Ленивке. Конечно, в Столешниковом, вроде бы, сподручнее, однако, там не оказалось свободных помещений. Да и дантистов хоть отбавляй! Даже в их доме, N 7, пациентов принимал известный врач Л. Лисснер. Зато на Ленивке у бабушки конкурентов не было.
ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА тоже получила звание домашней учительницы. Об этом сообщало СВИДЕТЕЛЬСТВО, выданное 15 ноября 1903 года:
«Дано сие девице Екатерине Ивановне Розенблат в том, что она, как из представленных документов видно, подданная Российской Империи, дочь мещанина, родилась 8 февраля 1886 года и крещена в веру Христианскую Православного исповедания; образование получила домашнее. Вследствие поданного ею прошения о желании вступить в домашние учительницы и по рассмотрению представленных ею удостоверительных свидетельств, которые найдены удовлетворительными, допущена была к испытанию в Испытательном Комитете Московского Учебного Округа и оказала в арифметике отличные сведения и, сверх сего, в присутствии испытателей с успехом дала пробный урок по означенному предмету. А потому ей, Розенблат, дозволено принять на себя звание ДОМАШНЕЙ УЧИТЕЛЬНИЦЫ с правом преподавать вышеупомянутый предмет со всеми выгодами и преимуществами, присвоенными означенному званию, поскольку оные к ней относиться могут. В удостоверение чего дано сие СВИДЕТЕЛЬСТВО за надлежащим подписанием и с приложением печати Канцелярии Попечителя Московского Учебного Округа»
Подписи: Попечитель Московского Учебного Округа, Действительный Статский Советник и Кавалер — П. Некрасов; правитель Канцелярии — Е. Михайлова.
А вот и правила работы:
«На точном основании параграфов 25 и 26 ВЫСОЧАЙШЕ утвержденного
Согласно параграфу 9 дополнительных правил о домашних наставниках и учителях, утвержденных Министерством Народного Просвещения
Катя недолго работала домашней учительницей. В 1906 г. она пишет прошение на имя Директора Московской Консерватории Императорского Музыкального общества имени М.М. Ипполитова-Иванова: «Желая поступить в Московскую Консерваторию, чтобы получить полное музыкальное образование, и избирая для специального обучения фортепьяно, покорнейше прошу допустить меня к приемным испытаниям».
То были годы расцвета Московской Консерватории. В Главной Дирекции — Рахманинов, Направник, Глазунов, Ипполитов-Иванов, Даргомыжский, братья Рубинштейн — Антон и Николай, Григ, Чайковский, Балакирев...
В нашем доме, на стене, висели две фотографии. На одной прадед, Иван Иванович. Спокойное, умное лицо, усы. Другая групповая: студенты и преподаватели Консерватории. Во втором ряду Катя, а чуть сзади — мужчина средних лет. Его рука — на плече Кати.
— Это Гольденвейзер. Я была его любимой ученицей.
Время обучения в Консерватории — восемь лет. Однако, Катя поступила в 1906 году, а кончила в 1911. Оказывается, восемь лет — только для начинающих. Если же абитуриент посещал до этого музыкальную школу или филармоническое училище, если занимался с частным преподавателем, курс наук для него был меньше.
Да, Катя в течение года брала уроки у самого Гольденвейзера. Дома. Жил он, кажется, в районе Гоголевского бульвара или на Пречистенке. В Консерватории начал работать именно в 1906 году; вот и взял ее на свой курс.
Катя вспоминала, с каким нетерпением ждали они первую лекцию. Не зря ждали. Александр Борисович с упоением говорил о том, как это прекрасно — быть музыкантом. Но — и как трудно. Вот, например, недавно он с композитором Сергеем Танеевым побывал в Ясной Поляне, у Толстого. По приглашению Софьи Андреевны.
— Встретили нас прекрасно, — рассказывал Гольденвейзер студентам. — Но я чувствовал: нас пригласили не просто как друзей, а прежде всего, как музыкантов. От нас ждали музыки. С первого этажа перетащили наверх рояль, и мы играли на двух фортепиано. Когда человек имеет несчастье — он так и сказал: несчастье! — играть на каком-нибудь инструменте, петь, декламировать, это мешает ему общаться с людьми. В любой компании с таким человеком не говорят по душам. Его эксплуатируют... Готовы ли вы к этому?
Они были готовы.
— Курс считался очень сильным, — сказал мне Алексей Александрович Наумов, старший научный сотрудник Музея музыкальной культуры имени М.В. Глинки. — Здесь, например, училась Фаина Петрова; любители музыки хорошо знают это имя. Она окончила Консерваторию не только по классу фортепиано, но и по классу пения. Впоследствии — профессор, заведовала вокальной кафедрой Консерватории; заслуженная артистка РСФСР.
И Надежда Федотова. Еще студенткой она вышла замуж за Матвея Козолупова, выпускника Петербургской Консерватории. Потом он, доктор искусствоведения, заведовал в Московской Консерватории кафедрой виолончели и контрабаса. А она преподавала здесь же фортепиано. У Козолуповых было три дочери: Ирина играла на фортепиано, Галина — на виолончели, Марина — на скрипке.
Кажется, Галина и Марина уехали потом преподавать в Саратовскую Консерваторию.
Борис Радугин, Ниссон Миллер, Самуил Фейнберг, Александра Старикова, Александра Крейнбринг — эти имена бабушкиных однокурсников вошли в историю Консерватории. У многих музыкальные корни. Старикова, например, дочь директора музыкального училища в Тамбове. Крейнбринг — дочь дирижера военных оркестров.
Федор Крейнбринг был известен в Москве не только музыкальными способностями, но и медицинскими познаниями. Александр Варенцов, московский домовладелец и предприниматель, вспоминает в своей книге, как в 1902 году капельмейстер вылечил его мать.
Рожистое воспаление — с ним не могли справиться самые опытные врачи. А капельмейстер Крейнбринг, приглашенный по совету друзей, «велел мелом натереть воспаленное место и закрыть красным сукном». Чем-то еще помазал... От денег отказался.
Три года мать Варенцова чувствовала себя хорошо. Потом болезнь дала рецидив. К тому времени Крейнбринг, увы, умер. Но свой метод «заговора с помощью мела» музыкант передал швейцару воспитательного дома. Швейцара нашли. Он оказался достойным учеником.
Кате и ее однокурсникам повезло: они не только учились у великого Гольденвейзера, но и участвовали в грандиозном празднике: 28 ноября 1910 года Московскому отделению Императорского Русского Общества, при котором состояла Консерватория, исполнилось 50 лет. Какое было торжество!
Многочисленные концерты и ученические спектакли с участием студентов Консерватории всегда пользовались большим успехом. Билеты на них — бесплатные, «даровые». Аплодисменты запрещались.
И уж подавно аплодисменты запрещались на выпускных экзаменах, хотя играли «на публику», при переполненном зале. Приглашения рассылались заблаговременно: «Директор Консерватории покорнейше просит Вас почтить своим присутствием выпускные экзамены, дни коих означены в расписании жирным шрифтом. Настоящее приглашение служит входным билетом».
