Сталин заподозрил намек на себя в строках Сельвинского:
Родная русская природа,
Она полюбит и урода,
Как птицу, вырастит его.
Сельвинского вызвали с фронта и привезли на заседание Политбюро. Заседание вел Маленков. Он долго добивался от поэта: «Кого вы имели в виду?» Сельвинский, не понимая, чего от него хотят, объяснял прямой и единственный смысл стихов: русская природа добра ко всему живому. С резким осуждением творчества поэта выступил философ Александров. Создалась грозная, чреватая бедой ситуация. Неожиданно непонятно откуда в зале заседания появился Сталин и сказал:
— С Сельвинским следует обращаться бережно: его стихи ценили Бухарин и Троцкий.
В отчаянии Сельвинский закричал:
— Товарищ Сталин, так что же я — в одном лице право-левацкий блок осуществляю?! Я тогда был беспартийный мальчик и вообще не понимал того, что они писали. А ценили меня многие.
Сталину ответ понравился, он сказал:
— Надо спасти Сельвинского.
Маленков, который только что топал ногами, дружески пожурил:
— Вот видите, товарищ Сельвинский, что вы наделали?
Сельвинский повеселел:
— Товарищ Сталин сказал, что меня надо спасти!
Все расхохотались. Сельвинский попросил разрешения почитать стихи. Фадеев и Щербаков поддержали его просьбу. Сельвинский прочел «Русской пехоте». Стихи всем понравились. Было принято решение: запретить Сельвинскому находиться на фронте. Сельвинский огорчился: «У нас в семье военная косточка: дед — кантонист, отец участвовал в Русско-турецкой войне, а меня не пускают на фронт».
* * *
Банкет в Кремле по поводу Первомая. Приглашена писательская элита. Анатолий Софронов подошел к Кагановичу, поздравил его и поцеловал. Затем расцеловался с Микояном и Ждановым и потянулся к Сталину. Сталин отстранился:
— Нельзя же в один вечер перецеловать все Политбюро!
На другие банкеты Софронова уже не приглашали.
* * *
По указанию Сталина украинского поэта Владимира Сосюру проработали в печати как националиста. Над ним нависла опасность ареста, он запил и написал Сталину письмо, какого никогда не написал бы трезвым: «Отец родной, не убивай своего сына!» Письмо было столь странным, что дошло до адресата, который наложил не менее странную резолюцию регистратора прихода и расхода человеческого материала: «Тов. Сосюре сохранить жизнь».
