Память о докторе А. С. Пучкове навсегда вписана золотыми буквами в историю нашей отечественной медицины. Нам удалось добиться того, что теперь его имя носит Станция скорой и неотложной медицинской помощи Москвы. А многие его научные открытия и технические изобретения играют более чем важную роль в повседневной жизни каждого из нас. Я не оговорился, именно — технические. Ибо ни кто иной, как врач А. С. Пучков, придумал всем известные металлические гребешки, установленные в начале и конце эскалатора в метро. Оказывается, что, как только были пущены в ход, самые первые московские лестницы-чудесницы, тут же началась полоса эскалаторного травматизма. Многие пассажиры метро то и дело становились жертвами неприкрытого зазора между движущейся лентой транспортера и поверхностью пола. Требовалась особая ловкость для того, чтобы избежать встречи с этой коварной щелью и не загреметь со всего маху на бетонное покрытие. В силу чего Александр Сергеевич Пучков, всерьез встревоженный ростом числа переломов и ушибов, полученных в метро, и предложил как раз то, что не пришло в голову специалистам-инженерам — а именно, укрепить на эскалаторах упомянутые гребешки, входящие своими зубьями в бороздки транспортерной ленты. Так что теперь такого рода авария случается в метро только тогда, когда какая-нибудь модница, зазевавшись, не успеет выдернуть из ступеньки застрявший там каблук-шпильку. Но, кто сегодня знает о том, что своей безопасностью при входе и выходе из метро мы обязаны доктору А. С. Пучкову? Или, скажем, взять такое замечательное новшество на общественном транспорте, как автоматически работающие двери. Даже я, еще не очень старый человек, помню московские трамваи, в которых двери открывались точно так же, как в квартире: взялся за ручку, потянул на себя... Естественно, что в ситуациях давки и толкучки (особенно в часы пик) подобная «система» вела себя в смысле техники безопасности далеко не лучшим образом. Количество пострадавших, выпадавших на ходу из трамвайных дверей, увеличивалось пропорционально количеству трамваев. И тут опять же никто иной, как главный врач Московской Скорой А. С. Пучков забил тревогу первым. Вряд ли, конечно, он своими силами разработал саму техническую схему пневматических дверей для городского транспорта, но ему этого и не требовалось. Главное, что он первым в Москве поднял этот вопрос и не успокоился до тех пор, пока его идеи по части безопасности пассажиров не нашли воплощения в жизнь. А такая, казалось бы, на первый взгляд бытовая мелочь, как предложенная тем же доктором А. С. Пучковым оригинальная трехгранная бутылочка для уксусной эссенции? Уж это-то зачем? Да вот, оказывается, некоторые наши невнимательные граждане, и что характерно, гражданки, начали с угрожающей периодичностью отравляться, а точнее — сжигать себе внутренностями бытовым уксусом. Человек, по ошибке хлебнувший уксуса из стандартной, единой для всех видов напитков бутылочной тары, тут же, естественно, становился клиентом Скорой помощи. Главный врач Скорой, видимо, решил несколько поубавить число своей «уксусной клиентуры». А потому и предложил промышленности изготавливать для уксуса особые трехгранные бутылочки, чтобы даже при отсутствии этикетки или, к примеру, в полной темноте нетрудно было отличить их от других... Вот, стало быть, в какие вопросы постоянно вникал отец-основатель нашей Службы Александр Сергеевич Пучков, вот как он их блистательно решал. Хотя к возглавляемому им учреждению все это, вроде бы, и не имело никакого непосредственного отношения. Но подвижник, он на то и подвижник, что живет по каким то своим, собственным, отличным от других, законам поведения. Попробуйте сегодня, скажем, кого-нибудь заставить заниматься чем-то, превышающим его прямые обязанности! Думаю, вам тут же представят счет — вот это будет стоить столько то, а это — столько то. Энтузиастов, новых Данко, не щадящих себя из любви к людям, нынче днем с огнем не сыскать. Но это лишь моя точка зрения. Так что, возможно, в чем-то я и не прав. Вообще же, по моему глубокому убеждению, в истории Московской Скорой Александр Сергеевич Пучков — явление поистине беспрецедентное. Но такова судьба практически всех тех выдающихся отцов-основателей, дело которых продолжает жить и после их ухода. Во всяком случае, столичные власти относились к Пучкову с повышенным уважением, он пользовался в Москве неслыханным авторитетом, являясь к тому же членом Моссовета. Все в его жизни было необыкновенно и грандиозно. Даже защита им своей кандидатской диссертации обернулась в итоге присвоением ему степени доктора медицины. Столько, сколько он сделал для Станции скорой помощи, а, следовательно, для всей Москвы, не сделал никто. Особенно, если учесть, что на опыте Москвы (а ведь дело это было тогда еще новое, неизвестное) училась вся страна. Поэтому, в смысле, каких-то почестей, званий, регалий, государственных наград и всего тому подобного доктор Пучков обижен явно не был. Но вот был ли он при этом по-настоящему счастлив? Особенно, если учесть, что он умер в одиночестве — так сказать, на боевом посту.
Однако с исторической точки зрения, я все же склонен думать, что Александр Сергеевич Пучков был человеком скорее драматической, чем трагической судьбы. Ведь трагедия — это, пожалуй, тогда, когда внезапно рушится дело всей твоей жизни, ты безвинно оклеветан, лишен любимой работы, не говоря уже о том, что заточен в тюрьму... А именно это в различных вариациях и выпало на долю почти всех последующих руководителей Службы 03, продолжавших дело А. С. Пучкова. Что делать, такова правда истории, с которой, как известно не поспоришь.
После смерти Александра Сергеевича события развивались следующим образом. На посту руководителя Московской скорой помощи А. С. Пучкова сменил его бывший заместитель Н. А. Ромадин. Этот период, протяженностью в три года, прошел довольно незаметно. Но, вот уже начиная с 1955 года, нашу Службу возглавляет очень яркая, на мой взгляд, личность — Николай Федорович Шведов, также один из бывших заместителей А. С. Пучкова. Про был он на этой должности как раз те самые девять сакраментальных лет, о которых шла речь выше. Мне лично, память о докторе Н. Ф. Шведове особенно дорога еще и потому, что именно в это время я поступил на работу в Московскую Скорую на должность фельдшера.
Это был очень вальяжный, неизменно элегантный, и я бы даже сказал, как-то не по-советски барственный человек. Об этом говорит хотя бы то, что он в период диктатуры пролетариата ходил с массивной старорежимной тростью, облаченный в добротное длиннейшее пальто с широким бобровым воротником. А если к этому добавить мощное сложение и весьма незаурядный рост, то человеку, впервые увидевшему Николая Федоровича, тут же бросалось в глаза его несомненное сходство со знаменитым портретом Федора Шаляпина, изображающего певца в подобной роскошной долгополой шубе...
Правда, что касается самой нашей службы, тут я не могу сказать, чтобы при Н. Ф. Шведове она достигла каких-то особых высот. Хотя и упадка заметного не было. В любом случае, Станция скорой помощи обладала достаточным авторитетом в городе, в чем ей, безусловно, в немалой степени способствовал большой личный авторитет доктора Н. Ф. Шведова. Но вот, как это нередко случается в гигантских мегаполисах, в Москве произошла серьезная автомобильная авария. А именно, перевернулся, набитый до отказа, рейсовый автобус. И, надо же было такому случиться, что первая бригада скорой медицинской помощи подоспела к месту катастрофы только через двадцать минут! Этого оказалось достаточно, чтобы сделать из главного врача Скорой того самого «стрелочника», на которого можно было свалить всю вину за происшедшее. Н. Ф. Шведова тут же сняли с его поста, и впоследствии, насколько мне известно, он пребывал вплоть до ухода на пенсию на должности заведующего подстанцией... Для столь масштабной, колоритной личности это было, конечно же, непоправимой моральной травмой. Думаю, нетрудно представить себе чувство обиды, переживаемой человеком, вышвырнутым на обочину за то, в чем, собственно, он не был виноват.
Целая серия обстоятельств, где вина главного врача не была основной, обернулась жизненной трагедией. Но, что здесь самое поразительное и даже, возможно, мистическое, так это то, что человеку, занявшему вслед за Н.Ф. Шведовым пост главного врача Московской Скорой, а именно Леониду Борисовичу Шапиро, суждено было продержаться на нем опять... всего лишь девять лет! И это притом, что эпоха Шапиро в истории Службы имеет более чем важную значимость.
Там, в этой «неотложке», подрабатывали все, кому не лень — и гинекологи, и дерматологи, и санитарные врачи... Словом, люди, дополнительного заработка ради, готовые «лечить» кого угодно и как угодно. На что годится, скажем, тот же дерматолог, столкнувшийся на вызове с тяжелой коронарной патологией или болями в животе неизвестного происхождения? Хорошо еще, если у него хватит соображения вызвать Скорую. А если ему вздумается провести «курс лечения» на основе своих медицинских познаний? Ведь самолюбие врача, кем бы он ни был по профессии — это знаете, вещь довольно тонкая, при том, многие из нас мнят себя если не новым Боткиным, то Склифосовским уж точно... Вот так оно и получилось, в результате чего в Москве начала неуклонно возрастать кривая смертности, в основном среди больных с сердечно-сосудистой патологией, являющихся пациентами районных поликлиник.
Со временем власти всё же осознали, что к чему, и попытались по мере своего разумения исправить сложившуюся ситуацию. В силу чего, недолго думая, они приняли соломоново решение: «Объединить Станцию скорой медицинской помощи города Москвы с пунктами столичной неотложной медицинской помощи». Власти наивно полагали, что, свершив этот простой волюнтаристский шаг, то есть, насильственно объединив хорошее с плохим, они получат в результате сказочное превращение отсталого в передовое. Но, в реальной жизни все произошло, как говорится, с точностью до наоборот. Повисшее тяжкой обузой на блестяще отлаженном механизме Службы 03 разболтанное хозяйство Неотложной помощи, вполне закономерно потянуло Скорую за собой на дно. То есть в самый короткий срок судьба в лице столичной власти низвела Скорую помощь до уровня «Неотложки»... Недаром сказано: «Разрушить легче, чем построить». И потому последующим руководителям стоило в дальнейшем огромных усилий и жертв, чтобы поднять вновь созданную структуру — «Скорая» плюс «Неотложка» — на уровень, приличествующий столичной медицинской службе. Да, именно жертв, первой из которых стал, как ни парадоксально, сам Леонид Борисович Шапиро, главный врач Московской Скорой.
Еще задолго до столь нелепого и противоестественного, по его мнению, объединения двух служб он выступал с категорическим неприятием подобного союза. То есть, в принципе, доктор Л. Б. Шапиро, конечно же, не отрицал того, что Московской неотложной помощи на ее нынешнем этапе самой сейчас необходима срочная неотложная помощь. Но реорганизацию этого, вконец разболтавшегося механизма, нужно начинать на его собственной основе. А именно — значительно повысить уровень специалистов неотложки, причем весьма желательно поначалу провести среди них очень строгий отбор, оставив только профессионалов достаточно высокого класса. При этом все подразделения «неотложки» обязаны, как и прежде, состоять при районных поликлиниках, обслуживая закрепленных за ними больных. И это было очень хорошо, так как врачи знали всех хроников и тяжелых больных, каждый на своем участке. А Скорая помощь, в свою очередь, должна и впредь оставаться такой, как и раньше. На неё необходимо возложить лишь методическое руководство Службой неотложной помощи, но не более того.
Учить, подсказывать, курировать — вот все, чем мы могли бы поспособствовать своим коллегам из столичной Неотложной помощи, — твердил во всех инстанциях Л. Б. Шапиро. — Никогда мы не отказывались протянуть им руку помощи. Но не надо при этом, извините, путать сено с хреном! Ибо, девятый вал той массовой загрузки, которая тут же навалится на Скорую, не предназначенную для таких объёмов работы, грозит первым делом смести с лица земли и саму нашу Службу. Помяните мое слово, так оно и будет.
Леонид Борисович оказался, к нашему несчастью, хорошим пророком. Ведь если, скажем, практически все бригады скорой помощи окажутся в какой-то момент задействованы на одних лишь исключительно квартирных вызовах к больным, где нам в случае чего взять специалистов для экстренной помощи на улицах? Что значит «в случае чего» — можно, я думаю, не разъяснять. Даже сегодня, притом, что наш собственный автопарк более-менее соответствует масштабам современного мегаполиса, мы иногда испытываем сверхнагрузки в этом смысле. То есть, когда, к примеру, на десять тысяч выездов Скорой приходится около полуторы тысяч экстренных, тех, где мы действительно нужны.
Но, как и следовало ожидать, все эти убедительные и логически обоснованные пророчества Л. Б. Шапиро оказались тогда гласом вопиющего в пустыне. Вот почему, когда я вспоминаю эпоху Шапиро, на память поневоле приходят горькие строки В. Высоцкого: «Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах»... Леонида Борисовича, слава Богу, подобной казни не подвергли, его просто-напросто уволили с занимаемой должности. Что, как мне кажется, было для него в определенном смысле не менее жесткой карой, чем костер. Ибо, без любимой работы жизнь Леонида Борисовича утратила всякий смысл. Не учёл он, видимо, народную присказку: «Бодался телёнок с дубом»...
Но, как было когда-то провозглашено одним из наших вождей, — «У нас незаменимых нет». Впрочем, так же, как и нет незанятых руководящих кресел. Таким вот образом, теперь уже во главе новой объединенной Службы скорой и неотложной медицинской помощи был поставлен Николай Михайлович Каверин. К слову, от какого бы то ни было родства с известным писателем Вениамином Кавериным наш новый главный врач открещивался категорически. И очень сердился, когда его начинали слишком уж упорно «доставать» по этому вопросу...
Сразу же хочу оговориться, что к сроку пребывания доктора Н. М. Каверина на посту главы Службы 03 фатальная цифра «9» никакого отношения не имеет — ибо срок этот составил ровно четырнадцать лет. Но, по сравнению со всеми предыдущими руководителями Скорой, на его долю выпали действительно трагические испытания. И во многом они, скажем прямо, были обусловлены свойствами его характера. Николай Михайлович, который, слава Богу, и по сей день пребывает в добром здравии в свои восемьдесят лет, по своему складу человек очень жесткий, требующий весьма уважительного отношения к себе со стороны окружающих.
Перед Н. М. Кавериным была поставлена всего лишь одна задача, но какая — объединить Службу скорой помощи со Службой неотложной помощи. Первым с нами в этом смысле «сочетался браком», как сейчас помню, Свердловский район Москвы. Согласно достигнутой договоренности, он должен был предоставить в распоряжение Скорой пятнадцать машин неотложной помощи, что и было сделано в скором времени. Но ведь нас, простите, не интересуют неработающие машины. Нам нужны работающие на них врачи!
Вот тут-то и случилось то, чего мы больше всего опасались, давая согласие на столь неравный брак. Бывшие штатные врачи Неотложки в нашу Службу не пошли. И их легко понять. Ведь что представляло собой дежурство в Неотложке? Берешь, к примеру, какие-нибудь пять-шесть вызовов и едешь, не спеша, куда твоя душа желает. Никакой ответственности, никакой отчетности... Совсем не то, что у нас. О жесткой дисциплине, царящей на Скорой, ходили по Москве легенды. Получил вызов — лети как пуля по указанному адресу, разбирайся в ситуации на месте и тут же, не задерживаясь, обратно. Так за сутки налетаешься, бывало, что ноги уже не держат. Понятно, что привыкшим к своей сладкой жизни «неотложникам» такой режим работы был совсем не по душе. Вот почему с теми пятнадцатью машинами, с которыми к нам в Скорую должны были прийти семьдесят врачей, пришло всего лишь человек десять. Прельстить кого-либо даже дополнительным заработком было непросто. Недаром же у нас на Скорой помощи бытует поговорка: «Работаешь на одну ставку — нечего кушать, а на две — некогда кушать». С одной стороны, никто вам не запрещает вкалывать хоть сутки через сутки с соответствующей оплатой за фактически отработанное время. С другой стороны то, чем мы занимаемся на Скорой, мы сами называем не работой, а дежурством. То есть, сделай я, скажем, за сутки всего один выезд по вызову или двадцать один, заплатят мне за них в итоге совершенно одинаково. Но, правда, и одно дежурство на другое не похоже. Вчера вы, допустим, съездили семь раз, а сегодня — восемнадцать. Стало быть, вчера у вас была возможность не особо напрягаться, отдохнуть, вздремнуть...
Но ведь точно в такой же ситуации постоянно прибывают и все наши, так сказать, собратья по столичным аварийным службам — пожарные, милиция. То есть, если вы, закончив медучилище или мединститут, захотите более-менее спокойной жизни, вам, конечно, благоразумнее всего направить свои стопы в специализированные центры или что-то аналогичное. У нас же, в Скорой помощи, покой нам только снится! И как это ни прискорбно, мы, сотрудники Службы 03, часто спасающие людям жизнь и сохраняющие здоровье, сами своим здоровьем похвалиться никак не можем.
Я уже затрагивал вопрос высокой смертности врачей Скорой, но, коль опять зашла об этом речь... Бывают случаи, когда наш сотрудник умирает прямо на выезде, в машине. Но чаще всего случается так, что врач, уже возвратившийся на Станцию или после дежурства домой, ложится вздремнуть и... всё. Был человек — нет человека. Если бы выражение «сгорел на работе» не было бы таким банальным и затасканным, я бы употребил его как самое точное в данной ситуации. Причины же всех этих страшных трагедий, как правило, разнообразием не отличаются — инфаркт, инсульт. Гипертоническая болезнь в нашей среде — вообще, так сказать, профессиональное, ведущее заболевание...
Но, тем не менее, к нам на работу люди все-таки идут, а иногда идут и весьма охотно. Почему, вы спросите? Им что, себя не жалко? Ну, мотивы тут у каждого свои. При всех издержках на Станции скорой помощи можно при условии достаточно интенсивной работы, измеряемой количеством дежурств, заработать по нынешним меркам как бы и немного. Но это «немного» будет гораздо значительнее того, что среднестатистический российский медработник сможет заработать где-нибудь. К чести, скажем, наших московских властей, в ведении которых находится Служба 03, работники столичной Скорой получают в два раза больше, чем все их коллеги — скоропомощники по всей России в целом. Казалось бы, тут бы только и радоваться, что судьба ниспослала нам столь заботливое руководство во главе с таким сильным мэром. Да, разумеется, честь им и хвала, ибо все эти средства черпаются из нашего же внутригородского бюджета. Но с другой стороны (ведь у каждого явления есть, как минимум, две стороны) — что такое для врача Скорой зарплата в семь с половиной тысяч рублей? Как на это прожить человеку семейному, не говоря уж о полноценном отдыхе и восстановлении сил после изматывающей работы?
Вопрос о том, что творится с зарплатой работников лечебных учреждений где-нибудь на Севере или Дальнем Востоке, я сейчас намеренно выношу за скобки. Сие мы чуть ли не каждый день видим по телевизору, и потому я в этом смысле ограничусь только одним словом: «безобразие». Иначе моя книга воспоминаний и размышлений грозит превратиться в некий злободневный публицистический памфлет. Но это, извините не моя профессия. Я занимаюсь только тем, что знаю и умею сам... И потому, испросив у читателя прощения за столь пространное лирическое отступление, возвращаюсь к рассказу об историческом воссоединении двух спасательных медицинских служб Москвы — Скорой помощи и Неотложной помощи. А именно, к приходу на руководящий пост этой вновь созданной структуры весьма неоднозначной личности — Николая Михайловича Каверина.
Как я уже отметил, наш новый шеф взялся за дело объединения двух Служб с довольно непривычной для нас жесткостью и напором. Да и то сказать, если вся эта реорганизация находилась под прямым контролем тогдашнего первого секретаря Московского горкома КПСС товарища Гришина! Однако, как показала жизнь, одной лишь жесткости и целеустремленности для успеха этого нового партийного начинания оказалось маловато. То есть, советская партийно-бюрократическая машина в очередной раз сработала по привычному, многократно опробованному клише. Была затеяна довольно шумная компания по ломке давно устоявшейся структуры и замены её на новую. Да вот только никто из этих ура-реформаторов не позаботился о достаточно приемлемом материально-техническом обеспечении данного процесса... Все, как и всегда у нас, было опять же основано на одном лишь голом энтузиазме. Вот вам, дескать, мудрое указание, а уж как вы его будете исполнять — это теперь касается только вас самих, дорогие товарищи медики!...
Что скрывать, о первых этапах этой бурной реорганизации даже порой не хочется вспоминать. И самым тяжелым моментом для всех тех, в ком еще свежа память о «золотом веке» столичной Службы 03, стало непростое испытание так называемой «психологической недогрузкой». Одно дело, когда ты, скажем, круглые сутки мчишься куда-то по действительно важной причине, зная, что от скорости твоего прибытия зависит чья-то жизнь. И, совсем другое, когда ты порой возвращаешься из долгой, утомительной поездки по городским окраинам, даже не раскрыв ни разу своего ящика с медикаментами. То есть, по сути, твоя помощь никому особенно и не нужна. А конкретно, твоими пациентами на этот раз были так называемые хронические больные — люди, которым вовсе не требовались услуги именно Службы скорой помощи! Ты, стало быть, выступал здесь уже не в качестве врача-профессионала, спасающего человеку жизнь, а в роли некоего серенького подчищалы.
А по сему, довольно многие из асов Скорой, уязвленных до глубины души своим теперешним статусом серых подчищал, демонстративно покидали ряды вновь образованной Службы. Это, не считая того, что в новую структуру, как я уже говорил, отказывались переходить врачи из бывшей неотложки... Кадровый кризис был налицо. Вот почему, на первых порах становления Станции скорой и неотложной медицинской помощи Москвы ее очередному шефу, то бишь, Николаю Михайловичу Каверину, было безумно трудно управлять разваливающимся прямо на глазах коллективом. Тут-то и пригодились столь свойственные ему волевые качества, благодаря чему, уже через год-полтора положение стало постепенно выправляться, и выправлялось, таким образом, на протяжении четырнадцати лет. Казалось бы, чего же боле? Честь и хвала товарищу Каверину за этот его подвиг трудовой! Но, как показало дальнейшее, не тут-то было. За все муки, за все пережитое им в период восстановления двух порушенных одним махом столичных медицинских служб Николая Михайловича ожидала «награда» совсем иного рода. Причиной же всему этому, на мой взгляд, послужили более чем нездоровые настроения, сложившиеся как ни прискорбно, именно в партийно-комсомольской среде коллектива Станции. Да и без помощи их старших товарищей тут явно не обошлось... Словом, от лица партийной организации Московской Службы 03 в прокуратуру поступило мерзкое подметное письмо, проще говоря, донос, на главного врача Н. М. Каверина. Правда, и время тогда было подходящее для экзерсисов подобного рода — на престол как раз взошел Ю. В. Андропов. В письме-доносе «доводилось до сведения», что Н. М. Каверин, пользуясь, дескать, своим высоким служебным положением, самым беспардонным образом берет взятки со всех подряд, начиная от подчиненных и кончая пациентами. Появление этого р-р-разоблачительного документа было продиктовано, конечно же, отнюдь не трогательной заботой наиболее здоровых сил нашего коллектива о моральной чистоте своих рядов. Цели ниспровергателей были более прагматичны — убрать неудобного Каверина, посадить на его место более покладистого и уживчивого шефа. Да и сами методы дискредитации человека были настолько грубыми и топорными, что я, право же, до сих пор диву даюсь, как было можно на основании таких поистине смехотворных «улик» упечь за решетку ни в чем не повинного человека! А именно, что у гр. Каверина при обыске были обнаружены две... крайне «подозрительные» рубашки!
«Пострадавшие» доказывали, что пошли на столь крупные затраты денежных средств вынужденно, по причине вымогательства со стороны обвиняемого. О бесспорной коррумпированности гр. Каверина неопровержимо свидетельствовали, по мнению суда, и другие найденные у него (не менее подозрительные) вещи — две еще не распечатанные бутылки армянского коньяка и охотничий нож сувенирного типа. Да, здорово, видать, разжился-то на взятках гр. Каверин! Подумать только — две рубашки, две бутылки, нож!... Но, как бы там ни было, «самый гуманный суд в мире» влепил, однако, гр. Каверину по всей строгости социалистической законности — аж восемь лет тюрьмы. То, что перед ними на скамье подсудимых сидит Заслуженный врач, кандидат медицинских наук, участник Великой Отечественной войны и, наконец, руководитель одной из важнейших аварийных служб Москвы, принявший этот пост в самое тяжелое для Станции скорой помощи время и, ценой титанических усилий, вытащивший-таки её из коматозного состояния, строгих судей не интересовало. Сами-то они уж наверняка были чисты перед партией и народом в смысле того, что никогда в жизни не принимали от сослуживцев в дни своего рождения презенты в виде рубашек или коньяка... Но, это я так, между делом.
Разве только стоит упомянуть, что Николаю Михайловичу в то время, когда из главврача Московской Скорой превратился в зека, было шестьдесят два года. Но, чего не сделаешь ради защиты родины от «преступных коррупционеров»?
И хотя судьба после этого вроде бы чуть-чуть ослабила свою волчью хватку в отношении Н. М. Каверина — отсидел он всего год и восемь месяцев, будучи в лагере врачом медпункта (кандидат медицинских наук, как никак!), — случившееся с ним, бесспорно — трагедия. Трагедия яркой личности, павшей жертвой мелких серых бездарей. С другой стороны, это — настолько типичный случай в истории нашей страны, что, боюсь, всё рассказанное здесь мною не вызовет у читателя никакого ощущения сенсационности. И не такое, мол, видывали! Правда, самому Николаю Михайловичу, с которым мы с тех пор довольно часто видимся, от этого ничуть не легче...
Но жизнь есть жизнь, и, чтобы ни случилось, все должно идти своим чередом. Таким вот образом освободившееся место главного врача Московской Скорой занял в скором времени Анатолий Владимирович Шматов. Как человек, остро чувствующий время, он за свое семилетнее пребывание на этой должности (опять же не попав в фатальную девятку) внес очень большой вклад в научно-техническое оснащение Службы 03.Тогда, я помню, в моду вошли АСУ — автоматизированные системы управления. Первой была создана АСУ экстренной госпитализации больных.
С приходом доктора Л. Б. Шапиро начались такие, скажем, судьбоносные реформы, как создание у нас особых, невиданных прежде подразделений скорой помощи. То есть, от метода простого врачевания, ремесленничества, когда врач, приезжающий на вызов, должен быть своего рода целителем, работающим наугад, по интуиции, Шапиро круто развернул нас в сторону настоящего высокого профессионализма.
При нём появились гораздо более эффективные, хорошо оснащенные технически (по тем временам) специализированные инфарктные, шоковые, травматологические, токсикологические, педиатрические и другие подобные им выездные бригады. Шапиро заставлял наших врачей больше думать, анализировать, сопоставлять, для чего, естественно, требовался определенный научный багаж. В силу этого, в рядах Службы резко возрастает доля специалистов, защитивших диссертации и публикующих научные статьи по различным проблемам экстренной медицинской помощи. Это была для нас, как бы, эпоха просвещения. Впрочем, я думаю, что слово «заставлял» не совсем точно определяет то, как действовал Л. Б. Шапиро, добиваясь своей цели. Ибо, Леонид Борисович был, что называется, интеллигентом до мозга костей — всегда и во всем безукоризненно вежливый, внимательный, ни при каких обстоятельствах не повышающий голоса. Кричать ни на кого он не умел и не любил категорически. Он умел убеждать. И еще — всегда держать себя в руках. Возмущенным, выведенным из равновесия, я его видел всего один только раз, на партийном собрании, когда он принародно отчитывал молодого фельдшера Марка Гейхмана, ныне заслуженного артиста России, вина которого заключалась в том, что... Впрочем, лучше предоставить слово самому Леониду Борисовичу:
Шапиро Леонид Борисович
— Представляете, товарищи? Как же это можно — войти в кабинет главврача в таком неподобающем виде! А именно, да простят меня присутствующие здесь женщины, в халате, застегнутом на пуговицу ширинки. Как это назвать?
Мы все, конечно, с трудом сдерживали смех, в том числе и сам провинившийся. Но Шапиро явно завёлся не на шутку. Подобная небрежность в туалете мужчины представлялась ему неким нахальным вызовом всем окружающим. Можно было подумать, что мы находимся не в стране победившего социализма, а в эмпиреях какого-то изысканного бомонда, где за такого рода моветон отлучают от звания джентльмена... Словом, милейший человек был Леонид Борисович. До сих пор мы, старые скоропомощники, вспоминаем его с большой теплотой. Но что самое интересное, эта его врожденная интеллигентность, столь не свойственная основной массе наших граждан, не помешала ему, находясь у кормила Станции, вопреки всему, поднять её деятельность на качественно новый уровень. Звучит это на первый взгляд парадоксально, но если вспомнить, как на протяжении многих десятилетий нами правили сплошь малограмотные, невежественные и невоспитанные люди, всё встает на свои места. В свете этого страстное стремление Л. Б. Шапиро к просветительству, в лучшем смысле слова, представляется сейчас чуть ли не донкихотством — достаточно вспомнить хотя бы организованные им научно-практические конференции, создание специализированных бригад и многое другое.
Но чудес, увы, на свете не бывает. Настало время, когда доктору Шапиро пришлось на собственной, так сказать, шкуре испытать силу косности, невежества и абсолютной неспособности предвидеть негативные последствия своих действий, свойственных некоторым руководящим органам тех лет. Суть же конфликта главврача Шапиро с городским руководством заключалась вот в чем.
Известно, что имеют место два определения нашей Службы — «Скорая медицинская помощь» и «Неотложная медицинская помощь». Какая же, однако, между ними разница? Исходя из обычной житейской логики, а также согласно словарю В. И. Даля, два этих понятия в принципе означают одно и то же. То есть, чистая тавтология по принципу «масло масляное». Но так уж исторически сложилось, что в постановлении Наркомздрава 1919 года, о котором шла речь выше, наша Служба была создана именно для оказания скорой медицинской помощи пострадавшим и больным на улице. А Служба неотложной медицинской помощи, образованная в 1924 году, предназначалась для того же самого, но в квартире. Таким образом, в самом начале своего существования обе эти практически идентичные, родственные друг другу службы действовали по отдельности. Но, вот уже двадцать пять лет, мы носим следующее название — Станция скорой и неотложной медицинской помощи Москвы.
Что же произошло за это время? Что заставило две Службы слиться воедино? И, наконец, какая существует связь между всеми этими межведомственными перипетиями и трагической судьбой добрейшего, интеллигентнейшего доктора Шапиро? А связь тут самая прямая. Вспомним, что представляла собой столичная Станция скорой медицинской помощи где-нибудь в 1966 году, когда ее руководителем был Леонид Борисович. Это была великолепная, четко отлаженная служба, в штат которой принимались только высококлассные специалисты, вплоть до того, что на должность фельдшеров у нас могли претендовать в основном лишь мужчины. Водителем машины Скорой помощи мог стать у нас только шофер первого класса... Словом, никакого сравнения с обычной нынешней ситуацией, когда вследствие неукомплектованности штатов мы вынуждены принимать к себе на службу всех, кого попало. Станция же «шапировского» образца была и остается для нас, прямо скажем, недостижимым сегодня идеалом.
А параллельно с нашей Службой в Москве долгие годы существовала, как я уже говорил, также и Служба неотложной медицинской помощи, руководимая непосредственно райздравотделами на местах. А проще говоря, столичная «неотложка» как бы состояла при районных поликлиниках. Отличалась она от нас тем, что обслуживала преимущественно больных на дому, зачастую, пациентов поликлиник. То есть, по вызову к вам выезжал некий дежурный врач, один, без всяких фельдшеров, который и оказывал вам помощь на дому. А в случае необходимости, тот же врач набирал номер 03 и вызывал Скорую помощь, если больной был тяжелый или нуждался в срочной госпитализации. Понятно, что подобная ситуация открывала врачам простор для самой широкой импровизации в свою пользу. В результате чего, сама работа медика в системе Неотложной помощи постепенно превращалась как бы в некую сомнительную подработку.
Думаю, что человеку, взявшему в руки книгу под названием «Записки врача Скорой, будет небезынтересна и сама родословная нашей отечественной Скорой помощи, начиная с первых дней ее существования. Но, если для читателя история создания Службы 03 представляет так или иначе чисто познавательный, опосредованный интерес, то меня это затрагивает самым прямым образом. Ибо, чем чаще я размышляю над драматическими судьбами почти всех своих предшественников, тем больше убеждаюсь в некоей странной, чуть ли не мистической закономерности, преследовавшей этих незаурядных людей. Особенно смущает меня тот роковой девятилетний рубеж, после которого успешные карьеры подавляющего большинства руководителей Московской скорой помощи рушились как по заказу. Меня, в свое время, естественно не могло не интриговать неуклонное приближение этой магической даты... Однако чтобы понять, о чем идет речь, необходимо, прежде всего, бросить взгляд на общую, так сказать, ретроспективу развития Московской службы скорой медицинской помощи.
Начало ей было положено в апреле 1898 года, когда на пожертвования великой княгини Ольги и состоятельной купчихи Кузнецовой при Тверском, Ямском и Сокольническом полицейских участках были укомплектованы первые кареты Скорой помощи. Вот почему многие старые москвичи и по сей день предпочитают именовать нашу Скорую помощь каретами. Помню, что даже когда мы в 60е годы ездили на прекрасных автомобилях марки ЗиС-110 (подаренных, как говорили, нашей службе лично Сталиным) потомственные москвичи по-старинке выражались так: «Вот, слава Богу, и карета скорой помощи приехала!» Тогда-то, между прочим, и была реализована наша собственная, отечественная концепция Службы скорой помощи, о которой уже шла речь выше и которая заметно отличается от западной модели. У нас врача везут к больному, а у них, в Америке больного доставляют к врачу.
Но вот настал приснопамятный 1914 год. Разразилась Первая Мировая война. Русской армии срочно понадобился гужевой транспорт, лошади, дополнительные людские ресурсы, и в силу этого содержание гражданской Службы скорой помощи было сочтено, так сказать, излишней роскошью. Московская Скорая помощь была расформирована. И уже только в 1919 году на заседании Наркомздрава, проходившего под председательством первого советского наркома здравоохранения А.Н Семашко, было принято постановление о создании в Москве Станции скорой медицинской помощи. И тогда же при Шереметьевской больнице, позже знаменитом Институте имени Н. В. Склифосовского, было создано первое советское подразделение Скорой. К слову, это выразительное здание старинной кирпичной кладки, которому уже свыше двухсот лет, выходящее своим фасадом на Садовое кольцо в районе Сухаревской площади, прекрасно видно из окон моего кабинета, расположенного на третьем этаже нынешней Станции скорой и неотложной медицинской помощи имени Александра Сергеевича Пучкова. Однако теперь это здание никакого непосредственного отношения к институту Склифосовского уже не имеет. Теперь в нем расположен «Центр экстренной медицинской помощи», наша автобаза и прочее...
Поморцов Владимир Петрович
Но, вернемся к началу, а именно, в знаменательный для всех нас, скоропомощников, день 15 октября 1919 года на улицах Москвы появилась выехавшая на первый вызов первая карета советской Скорой помощи. На самом деле это был новенький, сверкающий лаком Мерседес из целой серии, закупленной, как говорят, за границей специально для нужд нашего ведомства. История сохранила для нас также и фамилию первого врача, осуществившего данный выезд — это был довольно известный в то время доктор Л. Г. Овасапов. А первым главным врачом новой столичной Службы скорой помощи был назначен доктор В. П. Поморцев. Но довелось ему пробыть на этой должности всего лишь три года, оставив её по причине тяжелой болезни.
И вот, наконец, в 1922 году Службу возглавил человек удивительной судьбы — Александр Сергеевич Пучков. До этого доктор А. С. Пучков в звании военврача заведовал эвакопунктом в действующей армии и, следовательно, имел большой опыт по части эвакуации с поля боя тяжелораненых. Практически тому же, то есть спасению жизней сотен и тысяч людей, он целиком посвятил и все последующие тридцать лет пребывания в качестве бессменного руководителя столичной Службы 03. Накопленный им за эти годы опыт нашел, кстати, свое отражение в двух его книжных пособиях, ставших поистине неоценимыми помощниками всех наших сотрудников: «Станция скорой медицинской помощи» и «Оснащение Скорой медицинской помощи». Но, главной заслугой Александра Сергеевича является, конечно же, само становление Московской Службы 03 как действительной, жизнеспособной системы. Ей он отдавал всего себя в прямом и в переносном смысле. Не берусь судить, по каким таким причинам у него не было своей семьи, и почему он был лишен даже обычного домашнего уюта. Доподлинно известно только то, что в задней комнате его служебного кабинета стояла простая солдатская кровать. И хотя, конечно, у него, как у руководителя, глубоко уважаемого в городе человека, была московская квартира, он в ней почти не жил. Он работал, обедал, спал и так или иначе проводил всё своё время исключительно на Станции скорой помощи, которая как я уже сказал, располагалась тогда в стенах бывшей Шереметьевской больницы. Там же он, практически и умер, когда ему стало плохо за своим письменным столом. То есть, доктор А. С. Пучков был из раз А. С. Пучков 1922 — ряда людей подвижнических, жертвенных, ставящих служение обществу выше личных интересов. Одним словом — старая русская интеллигенция! С другой стороны, такая самоотдача, преданность делу, которому служишь, вознаграждаются, как правило, признательностью всех последующих поколений.
Продолжение следует...
