Не скрою, что друзья, знакомые и близкие порой задают мне один и тот же вопрос:
— Неужели ты не мог для себя выбрать в медицине профессию поспокойнее? Ведь ваша Служба 03 (дай ей Бог здоровья, конечно) — есть не что иное, как круглосуточный стресс и сумасшедший дом. Особенно часто мне это говорит жена:
— Игорь, может, хватит? Уже ведь и возраст — не тот и здоровье — не то. Что тебе сейчас стоит пойти в институт, на кафедру Скорой помощи? Будешь читать студентам лекции, делиться опытом, благо тебе-то уж рассказать есть о чем?
Что ей ответить? Да, наверное, когда-нибудь, все этим и закончится. Потому что, повторяю, работа в системе Скорой помощи — удел молодых. С другой стороны, у них еще нет такого опыта, как у ветеранов Скорой. Где выход? Он один — учить, воспитывать молодых. И как же порой радостно осознавать, что, несмотря на мощный меркантильный дух, витающий в атмосфере нынешнего времени, встречаются еще у нас романтики, идеалисты, подвижники, идущие к нам в первую очередь из высоких благородных побуждений. Люди такого склада не видят себя ни в какой другой области медицины, кроме как в Скорой помощи. Хотя, что тут скрывать, платят у нас мало, а работа тяжелая и очень, очень ответственная.
В связи с этим вспоминается прочитанная где-то история о том, как знаменитый мэтр отечественного кино Никита Михалков ответил однажды на претензии критиков, которым не понравился его новый фильм. Не скрою, меня просто поразила его фраза. А именно (не ручаюсь за точность): «Дорогие друзья! Вам не понравилось наше кино? Ну и что тут ужасного, страшного? Мы ведь не операцию на сердце сделали — мы всего лишь сняли фильм. Да, может быть кому-то он не нравится, но это лишь кино — и больше ничего».
Никогда никому не завидовал, но тут впервые ощутил чувство зависти по отношению к людям творческих профессий. Действительно, что такое неудачный, плохой фильм? Всего лишь рулон кинопленки — и все! А вот плохая служба Скорой помощи... Как говорится, комментарии излишни. Помню, как в самые трудные, голодные для всех нас времена, когда начали появляться первые медицинские коммерческие структуры, от нас ушло туда большое количество прекрасных врачей. Что делать? Семью-то кормить надо. И этих людей осуждать нельзя, — жизнь есть жизнь. Тем более велико было мое изумление, когда через какое-то время кое-кто их них стал выражать желание вернуться в Скорую — полуголодную и нищую. Но, несмотря на наш извечный дефицит хороших опытных врачей, мы приняли назад не каждого. Мы очень внимательно подошли к вопросу: «Почему Вы в свое время ушли? По каким причинам?»
Дело в том, что на волне этого массового исхода из Скорой ушли и не самые, скажем так, лучшие ее представители. Были среди них и любители выпить, и откровенные вымогатели. Приезжает, скажем, такой врач по вызову и заводит с родственниками больного такой разговор:
— Ну что ж... Вашего отца нужно класть непременно в больницу. Иначе... В какую, кстати, клинику хотите его определить?
Удрученные горем люди вздыхают:
— Хотелось бы, конечно, в Боткинскую...
— Да, хорошая больница, — продолжает врач, — но туда очень, очень сложно попасть! Хотя, впрочем, я бы мог договориться, есть такая возможность. Но там придется заплатить тысячу рублей — за то, за это... Сами понимаете...
Уж, что-что, а это родственники понимают! Или, если речь не идет о больнице, в ход пускается другой вариант вымогательства, теперь уже в связи с дефицитом хороших медикаментов. Врач предлагает:
— Вот у меня сейчас как раз имеется лекарство для вашего отца — самое лучшее в мире. Но... Дело в том, что я его сам купил недешево. Так что, если у вас найдется сотня-другая, пожалуйста...
А иногда и прямо говорит в ответ на «спасибо, доктор»:
— Нет уж, простите, из «спасибо» шубу не сошьешь!
С другой стороны, я полагаю, нет абсолютно ничего предосудительного в том, что спасенные врачом люди желают отблагодарить его, преподнести какой-либо презент — бутылочку коньяка, коробку конфет... К слову, именно на этот счет существует изречение, приписываемое Сталину, которому однажды доложили о том, что у советских медиков очень маленькая зарплата. «Хорошего врача народ прокормит, — якобы ответствовал „отец народов“, — а плохому врачу и давать ничего не надо».
Вот потому-то, когда нашего сотрудника порой «отмечают» таким образом, за хорошую работу, я, как главный врач Скорой, говорю ему только спасибо. Но когда какой-нибудь сукин сын в белом халате отбирает у беспомощного пенсионера последние копейки под видом того, что на службе не выдают нужных лекарств, выгоняю его с работы немедленно. И когда такие покидают нас, да еще по своей воле, мы лишь с облегчением вздыхаем. Но если вдруг кто-то решает вернуться, на это есть соответствующее распоряжение: «Только через кабинет главного врача». Потому что, как показывает практика, отступник отступнику рознь. Первое же собеседование показывает, кто перед нами — обычный вымогатель-летун или же классный специалист, соблазнившийся когда-то легкой жизнью, хорошим заработком и перешедший на другое место работы. С ним уже разговор особый:
— Что Вас заставило прийти назад? Учтите, зарплата у нас с тех пор не прибавилась, а работы отнюдь не убавилось.
И вот что я обычно слышу:
— Игорь Семенович! Хотите — верьте, хотите — нет, но, как выяснилось, жить я не могу без Скорой! Снится она мне ночами. Что хотите делайте со мной, но возьмите обратно. Грешен, каюсь, бес попутал, погнался за деньгами. Как такому откажешь?
Хотя, признаюсь сразу, такие случаи нечасты. Коллектив-то у нас огромный, в штате — десять с половиной тысяч человек! Из них физически работают около девяти тысяч, причем условия порой не просто тяжелые, а — экстремальные. Так что, конечно, всякое бывает... Но, тем не менее, хочу сказать, что я, как человек, отдавший Скорой помощи сорок с лишним лет жизни, прошедший здесь путь от рядового фельдшера до главного врача, низко кланяюсь в ноги коллективу, который выполняет такую трудную работу.
