Таким образом, всё увиденное еще больше укрепило меня в мысли о том, что Америка ленивых не любит. И выжить тут и выбиться может только очень энергичный, деятельный и трудолюбивый человек. Отсюда, и могущество этой на самом деле великой и процветающей страны. Поэтому всякий раз, когда я думаю о своей дочери, живущей на чужбине, я внутренне согласен примириться с тем, что, живи она здесь, в России, ей в материальном и в моральном смыслах было бы, может быть, и тяжелее. Но при этом в памяти невольно всплывают слова Алексея Толстого:
«Эмигранты во всех странах во все времена оплакивали свою судьбу».
Я часто думаю — как они там без нас, своих родителей, которым в Штатах делать абсолютно нечего? Не одиноки ли они среди чужих людей?
Это притом, что я знаю о самой заветной мечте своего зятя Саши. Он очень хотел бы иметь большой дом, где жила бы его мама, где бы жили и родители его жены — словом, все вместе, хотя и в квартирах с отдельными входами.
Саша хотел бы, чтобы к обеду мы садились за один огромный стол и вместе выезжали на пикник... То есть, он хочет жить одним кланом, единой семьей, в которой все любят и поддерживают друг друга.
А ведь американцы в этом смысле далеко не так сентиментальны, как мой зять. Там вообще не принято интересоваться ни душевным состоянием ближнего, ни, тем более, уровнем его зарплаты. На всё про всё дежурная американская улыбка во весь рот — так называемый «кип смайлинг», долженствующая демонстрировать, как у тебя всё хорошо. Прошел мимо — скинул улыбку, как ее и не было...
Вспоминается забавный случай в одну из моих поездок в Штаты в составе Российской Медицинской Ассоциации по приглашению Американской Медицинской Ассоциации со штаб-квартирой в Чикаго. Я по программе должен был рассказать своим коллегам о работе российской Скорой помощи. Начинаю рассказывать, все вроде бы слушают с большим вниманием. И вдруг вижу, что мои слушатели, как по команде, смотрят на часы. А ровно в пять их всех как ветром сдуло!
Но я, по правде говоря, не очень удивился этому, так как был заранее предупрежден, что никакая сила не удержит американца на рабочем месте дольше положенного времени! Бьют часы, они встают, выходят, и никто не имеет права на них обижаться. У нас бы, конечно, обиделись...
Так что наш российский человек в Америке — что белая ворона. И особенно это заметно в Нью-Йорке на Брайтон-Бич, где колония бывших советских вытеснила всех местных аборигенов.
В связи с этим не могу не вспомнить об одном курьезном эпизоде, имевшем место всё на том же Брайтон-Бич.
Иду по улице и замечаю в толпе человека с явно знакомым лицом. Кто он, как его зовут, не помню, но решительно все в нем выдает соотечественника — и какая-то нелепая одесско-московская кепка-аэродром, и совершенно русская авоська, набитая всяческой снедью, притом, это человек с типично еврейской внешностью. Вижу, он тоже глядит на меня. Так мы, стало быть, стоим и какое-то время пристально смотрим друг на друга.
И вдруг он обращается ко мне с такой непринужденностью, как будто бы мы с ним только вчера расстались:
— Вы к нам насовсем или в гости?
Я, естественно, остолбенел от неожиданности, но тут же пришел в себя:
— Да, вы знаете, в гости.
И тут он поворачивается и кричит кому-то вверх:
— Циля, Циля, иди сюда скорей, к нам Скорая помощь приехала!
Представить себе такое в Нью-Йорке, за тысячи километров от Москвы... В итоге выяснилось следующее. Оказывается, мой визави — по фамилии Нессельбаум был раньше, не кем иным, как директором московского мясомолочного магазина в районе метро Октябрьское поле, где когда-то жил и я. Помню, не раз отоваривался у этого любезного директора через пресловутое заднее крыльцо каким-либо дефицитом. И вот, надо же, — такая встреча! Представить, что так поведут себя двое истинных американцев, просто невозможно. Такой душевной откровенности и непосредственности они могут только завидовать...
Так что, конечно же, меня, как представителя чисто российского менталитета в Америке раздражает многое — эта их вечная зашоренностъ, стремление жить строго по инструкциям, какая-то подчеркнутая правильность во всем. Там, скажем, вам никто не даст денег в долг. Если хотите — обращайтесь за кредитом в банк. Так что, когда нашим детям — я имею в виду Свету, Сашу и Инночку — приходилось там туго, рассчитывать им было особенно не на кого. Единственным их капиталом был высокий профессионализм.
К слову, не так давно они вновь перебрались обратно в Калифорнию, в город Сакраменто, где и живут по сей день.
Светлана работает врачом в госпитале Кайзер, а Саша — в той же фирме IBM. Правда, теперь у них нет, как прежде в Аризоне, своего дома, и они снимают квартиру — специальный апартамент. Апартамент — это отнюдь не квартира в многоквартирном здании, в нашем понимании, а дом с отдельным двориком, с гаражами и так далее. Квартира у них по местным меркам достаточно приличная.
Любопытна, кстати, разница в системе оплаты телефоных переговоров между Америкой и Россией (или Россией и Америкой). Меня всегда удивляла та поистине фантастическая дешевизна, которая в этом смысле имеет место в Штатах. Если нам, скажем, звонит оттуда дочка или внучка, они могут говорить с нами... буквально часами(!) без ущерба для своего семейного бюджета. Ибо минута разговора обходится им всего лишь в каких-то пять центов! Мне же для поддержания продолжительного разговора с моей стороны не хватило бы для этого и месячной зарплаты.
Доходит порой до курьезов. Прихожу как-то домой и слышу, как моя жена Марина кому-то читает по телефону сказку. Интересно, думаю, с кем это она говорит? И вскоре понимаю, что она читает книжку внучке Инночке, находящейся сейчас на другой стороне земного шара!
Я мягко интересуюсь:
— Мариночка, с тобой все в порядке? Это ж надо додуматься — книжки по телефону читать... А она мне: — Не волнуйся, дорогой. Это не я им звоню, а они мне, Вот, читаю уже целый час. Ты ведь сам всегда был за то, чтобы Инночка почаще практиковалась в русском языке.
Да что там какая-то оплата за телефон! А какие, скажем, невероятные различия между нами и американцами существуют в такой деликатной сфере, как воспитание детей? Представьте себе, что вы у себя дома в сердцах шлепнули своего ребенка по попке. И что? Ничего! А в Штатах в ответ на это «избиение» ребенок может пожаловаться школьному преподавателю, в результате чего вас могут судить и лишить родительских прав. Причем порой для этого необязательно и шлепать свое чадо, достаточно на него... накричать.
Мне рассказали случай, когда некую школьницу Сьюзи учительница спросила, почему она пришла на урок в таком плохом настроении. И тут наша честная Сьюзи безо всякой задней мысли выложила все о том, что у них делается дома — дескать, мама все время кричит на нее, ругается и всё такое прочее. Причем, маму нетрудно понять, так как девочка в четырнадцатилетнем возрасте тоже, прямо скажем, не подарок...
Так вот, на основании упомянутого доклада Сьюзи школа возбудила судебный процесс против матери девочки с требованием лишить ее родительских прав. Вот это называется «политкорректность»! Недаром я называю Америку страной Павликов Морозовых...
Ну, и тут уж сам Бог велит упомянуть о том случае «нарушения» их знаменитой политкорректности по отношению к прекрасному полу, жертвой которого стал ваш покорный слуга. Произошло это все на том же съезде двух врачебных Ассоциаций в Чикаго, о котором я говорил выше. Так вот, только я снял свое пальто, как в раздевалку входит элегантная леди — вице-президент Американской Медицинской Ассоциации. И я, естественно, из самых лучших побуждений, как и подобает мужчине, протягиваю к ней руки, пытаясь помочь снять пальто, как это обычно делается в Москве. И вдруг наша русская переводчица бьет меня по руке! Я ошалело оглядываюсь:
— В чем дело? Вы с ума сошли?
А она, наклоняясь к моему уху, цедит сквозь зубы, чтобы никто не услышал:
— Очень не советую вам, сэр, этого делать. Здесь это могут принять за сексуальное домогательство.
Вот тебе и на! И что же мне, допустим, делать, если я — американец, решивший жениться? Как мне начать ухаживать за девушкой, если самое мое невинное ухаживание может быть ею воспринято как домогательство? Да что там жениться... Вот, скажем, увидел я на улице сногсшибательной красоты мулатку — глаз не отвести! К тому же она со свойственной всему женскому полу стервозностью еще и всячески подчеркивает эту красоту, являя свои самые соблазнительные формы. От этих их мини-юбок у особо впечатлительных мужчин просто порой ум за разум заходит. Но в Америке это — опасно! Не дай Бог, некой капризной красавице не понравится твой взгляд, да плюс к этому найдется еще и пара свидетелей того, что ты, дескать, таращился на нее с явно выраженным вожделением! Тогда пиши пропало — могут засудить.
Но самое смешное и, одновременно, неприятное, когда в подобных ситуациях и речи быть не может о какой-то красоте.
Вот, скажем, лечу я однажды, из Сан-Хосе в Нью-Йорк. Лететь шесть часов. Естественно, через какое-то время требуется сходить в туалет. А сижу я возле иллюминатора, прямо, у борта, так что между мною и проходом сидят две пассажирки — одна лет шестидесяти, другая лет этак сорока пяти. Что делать? Не перепрыгивать же через них.
Я встаю, и с моим «прекрасным» знанием английского обращаюсь к этим почтенным леди:
— Я очень извиняюсь...
Они встают, я выхожу. Затем опять иду на свое место. Но для этого обеим леди нужно снова встать. Та, что сидит с краю, так и делает. А той, что помоложе, вставать, как я вижу, не очень удобно, так как мешают подлокотники.
И вот я, из самых что ни на есть рыцарских побуждений, протягиваю к ней руку, дабы, попридержав ей локоток, помочь ей встать. В это момент она вдруг издает душераздирающий визг, будто её током ударило, и начинает в истерике что-то кричать!
Я стою с обалделым видом, не понимая, о чем идет речь, и что вообще случилось. И лишь затем по каким-то обрывкам фраз начинаю соображать, что она жалуется на мои, извиняюсь, сексуальные домогательства. Это в летящем самолете-то, при всем честном народе, на высоте десять тысяч метров!
Я отбиваюсь, как могу, используя весь свой скудный словарный запас:
— Простите!.. Простите!.. Я не хотел!.. Я доктор, врач, я из России!..
Вижу — не верят, смотрят исподлобья. Тогда я достаю свою визитную карточку, на которой написано «доктор». И только это их, наконец-то, успокаивает, ибо врачи в Америке — в высшей степени уважаемая каста, стоящая, правда, — на втором месте, после юристов. К тому же врачи эти, в отличие от их российских коллег — люди, порой, баснословно богатые. Словом, визитка произвела на них поистине магическое действие, и я сразу же стал в их глазах, так сказать, почтенным членом общества. Но ощущение от всего этого осталось отвратительное. Ведь есть же, думаю, предел и у политкорректности и у откровенного хамства! Как можно этого не различать?
