Застенчивость

Филипп Джордж Зимбардо

Только недавно психологи занялись разработкой проблем социальной адаптации страдающих застенчивостью людей. Но вопрос, может ли застенчивость влиять на процессы, происходящие в человеческой психике, еще остается открытым.

Одним из ключевых моментов воздействия рефлексии на поведение, по-моему, является то, что она заставляет человека быть настолько озабоченным самим собой, что он буквально не замечает того, что происходит вокруг, и теряет способность адекватно реагировать на происходящее. К примеру, я, когда взволнован, зачастую не могу сконцентрировать внимание, чтобы поддержать беседу, либо могу забыть, куда и зачем я иду.

Один бизнесмен средних лет натолкнул нас на мысль об исследовании весьма интересного вопроса: влияет ли страх, вызванный застенчивостью, на концентрацию внимания и память?

Чтобы ответить на этот вопрос, в нашей лаборатории был проведен оригинальный опыт: студентов-мужчин, мы попросили запомнить сообщение, которое им должна была произнести женщина. Половина мужчин считала себя незастенчивыми, другие говорили, что они в большинстве случаев застенчивы, особенно с женщинами. К каждому испытуемому была приставлена очаровательная женщина. Он должен был выслушать ее сообщение, а потом пересказать нам, что он запомнил. За каждым внимательно наблюдали сзади в двойное зеркало. Одна треть мужчин прогуливалась по лаборатории с очаровательной спутницей, им было разрешено задавать вопросы и говорить во время и после се речи; вторая треть также ходила с лаборантками, но им можно было только слушать, а не беседовать; оставшейся трети тоже разрешено было свободно перемешаться по лаборатории, но сообщение они должны были получить в записи на видеопленке. Мы предполагали, что застенчивым мужчинам будет труднее запомнить, что им успели сообщить при непосредственном контакте, поскольку им помешает робость перед женщиной. Как вы думаете, какая ситуация спровоцировала самый сильный страх?

Мужчины чувствовали больший дискомфорт, слушая женщину по телевизору, и наименьший, когда общались с ней непосредственно.

Вы удивлены? Хорошо, давайте попробуем разобраться. Вспомните о том, что вы недавно узнали: застенчивость касается самооценки и реакции на непрогнозируемую ситуацию. Студенты знали, что мы за ними наблюдаем в двойное стекло, поэтому, когда, прохаживаясь по лаборатории, они прослушивали сообщение, записанное на видеопленку, подсознательно, они определили свою роль в эксперименте как «исследуемых», тоща как студенты, имевшие возможность беседовать и задавать вопросы, считали себя полноправными участниками эксперимента.

Страх возникает, и самомонитор подстегивает его. Сначала застенчивые не воспринимают всю информацию, которая к ним поступает в полном объеме, затем муки застенчивости парализуют память: застенчивые мужчины в ситуации с телевизором помнили сообщение гораздо хуже, чем остальные участники эксперимента. Искажается восприятие — когда мы попросили всех испытуемых оценить привлекательность разговаривавших с ними женщин, выяснилось, что все незастенчивые отметили незаурядную внешность своих собеседниц. Застенчивым же они не показались даже привлекательными. Можно сделать вывод, что застенчивость заставляет человека терять дар речи, память и даже способность к восприятию красоты.

Неуязвимые дети

Психологи отмечают термином — «неуязвимый» детей, которые, пройдя через колотушки и стрессы в детском возрасте, вырастают в нормальных и здоровых взрослых. Исследование начинается с поддержки такой гипотезы и дальнейшей ее проверки. Многие известные в политике, искусстве и науке люди прошли весьма болезненный и долгий путь к признанию. Люди, подобные Элеоноре Рузвельт, бывшему президенту Джеральду Форду и сенатору Дэниэлу Патрику Мойнихану, были упругими в гибкими; они отталкивались от начинавшихся в жизни несчастий, для того чтобы достичь большего успеха.

В одной клинике изучили 100 мужчин, жизненный путь которых изобиловал травмами, конфликтами и несчастьями.

Несмотря на тяжелые условия в детстве, эти люди во взрослом возрасте выглядели даже более адаптированными, чем многие другие. «Теория катастрофы» детского развития быстро распространяется вопреки традиционным представлениям о том, что неблагоприятная внешняя среда порождает в ребенке душевные расстройства и подавленность, в то время как безмятежная, благоприятная среда — всегда колыбель взрослого благоразумия и успеха. Традиционную точку зрения старались подтвердить, используя результаты наблюдений за душевнобольными и преступниками, выросшими, как правило, в крайне неблагоприятной обстановке. По-моему, делать выводы на этом основании — ошибка.

Только немногие из тех, кто вырос в обстановке враждебности и внешнего дискомфорта, содержатся в тюрьмах и клиниках для душевнобольных. Те же, кто гнется, а не ломается, могут развить в себе должную уверенность и использовать ее для того, чтобы завоевать себе значимое место в обществе. Может быть, следующее поколение, воспользовавшись методами, приведенными в нашей книге, сумеет перебороть в себе застенчивость и вольется во взрослую жизнь, отбросив навсегда хроническую робость и оцепенение.

Продолжим разговор — теперь он пойдет о детях, «неуязвимых» дома и в школе, но теряющихся от робости в присутствии посторонних людей. Результаты исследований утешительны, они дают надежду и тем детям, которые вынуждены сталкиваться совсем не с самым лучшим из того, что могут дать им взрослые, а иногда — и с самым худшим.

Комедийная актриса Кэрол Бернетт, человек, одаренный редким талантом — заставлять других смеяться, в беседе со мной поделилась воспоминаниями о том, как притворство помогло ей совладать с детскими тревогами оказаться не оцененной по достоинству, не признанной.

Бернетт: Мне кажется, сначала я робела, только когда находилась рядом со своей матерью. Она была привлекательной, умной и веселой женщиной, всего лишь с одним недостатком — позднее она стала алкоголичкой, так же, как и мой отец. Они оба были очень жизнерадостными, обаятельными, щедрыми на выдумки и красивыми внешне людьми. Он всегда напоминал мне Джимми Стюарта, а она была немного похожа на шаровую молнию. При всем при том, я прекрасно понимала, что уж кого-кого, а меня «очаровательным ребенком» не назовешь. Вы даже представить себе не можете, как я страдала из-за своей внешности! Именно потому я была такой робкой. Еще в школе я пыталась восполнить это успехами в легкой атлетике. Я старалась обогнать всех мальчишек в классе и думала, что буду им нравиться, потому что я такая быстрая бегунья. Именно поэтому я была всегда так щедра на шутки и вовсю паясничала в школе. Мне было необходимо преодолеть страх не нравиться, ведь я была бедной и не очень симпатичной.

Зимбардо: Но вы ведь не были, как некоторые дети, клоуном в классе, не так ли?

Бернетт: В классе — нет, но за ленчем и с некоторыми своими подружками бывала. Дело в том, что я хорошо училась и слыла способной и дисциплинированной девочкой. Это заставляло меня вести себя скромнее и выглядеть даже, быть может, несколько угловатой, что, конечно же, мешало добиваться успеха у тех мальчиков, с которыми мне хотелось тогда дружить, знаете, такие, типа «футболистов». Мне тогда казалось, что они совсем не обращают на меня внимания. Со временем все изменилось, и мы поняли, что прекрасно понимаем друг друга.

Зимбардо: Вы имеете в виду, что они тоже были застенчивыми?

Бернетт: Да, и не только застенчивыми. Они все были уверены в том, что непривлекательны! А я так мечтала, чтобы капитан футбольной команды мне улыбнулся или поинтересовался, как меня зовут! Моя мама хотела, чтобы я стала писательницей. Она любила меня успокаивать словами: «Совершенно неважно, что у тебя такая внешность, ты ведь всегда можешь стать писательницей!» Тогда я ответила ей: «Хорошо, буду писательницей», и стала редактором школьной газеты в Голливуд Хай. И вполне преуспела в этом. Я выбрала английское театральное искусство в колледже под предлогом специализации по драматургии, но в глубине души я хотела играть на сцене, хотя ни за что бы в этом не призналась. Я помню — я тогда была совсем маленькой, — у меня была прелестная двоюродная сестра, на девять месяцев старше, — блондинка, изящная, яркая. Она брала всевозможные уроки: пения, танца, актерского мастерства. И однажды, я помню, мне захотелось станцевать чечетку так же, как она, но я не умела. Тогда я пошла в туалет и принялась выстукивать каблуками там. Но через минуту мама остановила меня, открыв дверь.

В моем рассказе мама получается какой-то злодейкой, но это не так. Мы с ней весело проводили время, я ее обожала, и, знаю, она меня тоже любила. Все дело было в том, что я никогда не ощущала защиты, мне казалось, что я не имею поддержки. Дело доходило до того, что когда я принимала участие в спектакле в колледже, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из родни об этом узнал — на случай, если я провалюсь. Спектакль прошел с успехом, но самое удивительное было потом. Ребята в колледже вдруг стали подходить ко мне со словами: «Слушай, я тебя видел в той пьесе, ты была очень смешной». Меня пригласили на ленч с парой «шишек» со старших курсов, и я была ошеломлена этим, как всякий нормальный желторотый первокурсник. Как-то один парень остановил меня в коридоре и спросил: «Петь умеешь?»

Я ответила: «Конечно, умею, но никогда не пробовала делать это на публике». Он говорит: «Ну, это такие смешные песенки». Коль скоро это смешно, я и не могла отнестись к этому серьезно. Признаюсь, я понятия не имела, какой у меня голос. Ну, а если у вас нет прелестного голоса, вам и не захочется петь прелестную песенку. Поэтому смешные куплеты я петь согласилась, и это у меня получилось. Моя мать приходила на меня посмотреть и была поражена. И тогда я попалась на крючок: мне захотелось стать актрисой музыкальной комедии. Это расстроило маму и бабушку. Но я сказала им: «Именно здесь я поистине ощущаю любовь других людей, здесь я делаю нечто значительное для себя. Этого чувства у меня не вызывают ни мои писания, ни мои рисунки» (я немного рисовала). И все, что мне было нужно с тех пор, — это чувство непосредственного отклика, когда я что-то делаю. Так же ко мне пришло ощущение сцены. И до сих пор продолжается. Я не живу, когда я не на сцене — вы понимаете, о чем я говорю. Я не традиционный комик, и мне до сих пор сложно исполнять признанные песни.

Зимбардо: Сложно, в каком смысле?

Бернетт: Я пугаюсь. Мне кажется, что люди ждут, что я буду смешной… Я получаю много писем со словами: «Почему вы не исполняете популярных шлягеров?» И публика на спектаклях иногда пытается заставить меня это сделать. Я выполняю, но мне неудобно.

Зимбардо: А почему вы так относитесь к этому?

Бернетт: Это тянется еще с юности. Я чувствую, что не вправе исполнять чужие песни. Профессиональные исполнители вроде Эди Горм или Хелен Редди вкладывают в свои песни свою душу, свои эмоции — они дают песне ее неповторимую жизнь. Что я могу после них? Исполнить ту же песню, как пластинка, как попугай, в любом случае — не как Кэрол Бернетт, выходящая в красивом платье, чтобы спеть известную песню, — для такого мне потребовалось бы наглотаться таблеток.

Зимбардо: Эта способность измениться, войти в роль, влиться в характер, скрытый за маской анонимности, может помочь очень застенчивому человеку предстать перед публикой на сцене?

Бернетт: Да, вы — кто-то другой, не вы. Когда становишься кем-то другим, не собой, выйти на сцену действительно легче. Подростком я ходила в кино с бабушкой, я смотрела что-то около восьми фильмов в неделю, а росла я в эпоху Джуди Гарланд, Джоан Кроуфорд, Бетти Грейбл. Обычно, придя домой из кино, я звала подружек, и мы изображали сцены из фильма, который смотрели. Одну неделю я могла быть Бетти Грейбл, другую — Джоан Кроуфорд; у меня были парики, костюмы, оркестр. Я хочу сказать, что была подростком, но совсем еще ребенком.

Зимбардо: А сейчас вам еще случается чувствовать робость, когда вы не на сцене и не являетесь другой Кэрол Бернетт?

Бернетт: Да. Если мне приходится встречаться с кем-то, перед этим я испытываю страх. А я испытываю благоговейный страх перед множеством людей. Например, когда я встретилась с Джимми Стюартом, я не могла произнести ни слова, я ведь любила его всю жизнь — с тех пор, как мой отец мне казался похожим на него. И знаете, что было дальше? Я повернулась кругом и шагнула прямо в ведро с побелкой, протащила его через все помещение и никогда больше туда не возвращалась, настолько я была унижена. Два года назад я повстречалась с Кэри Грантом, и опять едва могла выдавить хоть слово. А то, что слетело у меня с языка, мне хотелось бы взять назад. Я сказала ему: «Вы — гордость своей профессии», — я чувствовала себя настоящей простофилей. Он встал со словами: «Я — ваш поклонник», он был просто очарователен, но я почти онемела, как будто мне снова было десять лет. Поэтому я считаю, что те детские ощущения не уйдут никогда. Во всяком случае, меня очень легко смутить. Как было бы хорошо иметь счастливую судьбу, до тех пор, пока люди не сделают твое существование безопасным.

Зимбардо: Да, застенчивость становится обременительной, когда она, подобно некой неведомой силе, удерживает тебя оттого, что тебе хочется и что ты сумел бы сделать…

Бернетт: …а вместо этого ты говоришь и делаешь глупости.

Зимбардо: А нет ли у вас советов из собственного опыта, которые могли бы помочь преодолеть застенчивость другим, многим вашим поклонникам?

Бернетт: Я могу сказать то, что всегда говорю своим троим дочерям: очень важно знать, что другие имеют те же проблемы, что и ты, и не нужно быть настолько самовлюбленной, чтобы думать, что мир стоит на том, что люди думают о твоей внешности, о твоих переживаниях и поступках, или на том, что какой-то мальчик не пригласил тебя танцевать. Люди далеко не всегда, думают о тебе плохо, чаще всего они попросту о тебе не думают. Зато всегда думают о себе. Поэтому, если ты хочешь добиться от них взаимопонимания, ты должна сама раскрываться и понимать других, так как любое соприкосновение с другим человеком есть одновременно и соприкосновение с самим собой. Помогая другим, мы помогаем самим себе. Я действительно верю, что все мы — это одно целое. Это так, и чем больше ты улыбаешься и раскрываешься для других, тем больше этого возвращается к тебе назад. Что посеешь — то и пожнешь. Это избитая истина, но она избита потому, что она — истина. Зажим только усугубляет конфликты. Если вы видите в школе ребенка, который застенчив или тяжело сходится с другими детьми, а выглядит скорее несчастным, это и есть случай, когда вам следует вмешаться. Делая это, вы открываете маленький цветочек, из которого может вырасти настоящее чудо!

Зимбардо: Да, такие люди красивы.

Бернетт: Правильно. И все, что им нужно, — это немного ТДВ — теплого дружеского внимания. Это лучшее противоядие против застенчивости. Рассмотрим теперь трудности, с которыми сталкиваются застенчивые люди, давая или принимая порцию ТДВ.

Филипп Джордж Зимбардо