17-й съезд и 17-й дивизион (Часть 1)

 

Историки в архивах Москвы и Сыктывкара находят и изучают редкие документы, связанные с историей войск ВЧК-ОГПУ-НКВД, особое вни­мание уделяя их использованию в мирное время, в частности в периоды борьбы с националистическими движениями, а также во время насильственной коллективизации, раскулачивания и связанных с ними народных волнений, достигших масштаба крестьянского восстания. На Русском Севере в его подавлении участвовал 17-й отдельный Сыктывкарский дивизион войск ОГПУ оперативного назначения (впоследствии – кавалерийский дивизион внутренней охраны Управления НКВД Ленинградского округа).

 

 

 

Оперативно-служебная деятель­ность 17-го дивизиона состояла в выполнении заданий отдела ОГПУ (с 10.07.1934 г. – управления НКВД) Коми области, охране следственного изолятора, обеспечении правопорядка. Исторический формуляр части приводит несколько характерных примеров. Так, в сентябре 1934 г. курсант учебного взвода младшего начсостава Леухин был выдвинут депутатом Сыктывкарского городского совета. Вместе с ним в Совет были избраны помощник командира взвода сверхсрочной службы Ширяев и сам командир дивизиона – Чумаков, который, по решению областного съезда, в декабре того же года стал еще и членом облисполкома Коми области. Как показали дальнейшие события, Леухин оказался вполне достоин депутатского мандата, доверие командира полностью оправдал. Согласно рапорту дежурного по дивизиону от 15.02.1935 г., в ночь с 14 на 15 февраля дозорным курсантом Леухиным на территории военного городка был задержан и препровожден в УНКВД Коми области неизвестный гражданин, у которого при обыске был обнаружен пистолет сис­темы «браунинг».

Исключительный интерес представляет в истории части раздел, посвященный политучебе. Личный состав 17-го дивизиона выступает в нем как… пропагандистский инструментарий, где собственно инструментами являются письма бойцов-чекистов домой. Выдержки из политдонесений дивизиона в инспекцию УПВО по Северному краю дают неплохое представление о том, насколько политически подкованными были солдаты ОГПУ и какого рода деятельность они осуществляли в 1933 г.: «Решения Январского пленума, материалы 1-го Всесоюзного съезда колхозников-ударников и Тезисы к 17-му съезду ВКП(б) прорабатывались с большой активностью и интересом. В процессе проработки подано единоличниками заявлений о вступлении в колхоз – 67 человек и послано писем в колхозы, родственникам и на предприятия – 325… Разоблачено и изгнано социально-чуждых элементов – 8 человек (все кулаки)».

А вот и «момент истины»: 17-й съезд ВКП(б) – старт безудержного восхваления «вождя народов». Из сводки о политико-моральном состоянии 17-го дивизиона за первый квартал 1934 г.: «Период характеризуется большим интересом и активностью в проработке решений 17-го съезда ВКП(б), вокруг чего всем личным составом были заключены конкретные соцдоговора и взяты индивидуальные самообязательства по боевой и политической подготовке, дисциплине и сдаче Сталинских индивидуальных зачетов по решениям 17-го съезда. На 25.4 индивидуальные зачеты по Съезду бойцами и начсоставом сданы на 62,7%. Послано писем по Съезду родным и в колхозы на 25.4 – 87».

 

ДО СТАЛИНА РУССКИЙ СЕВЕР НЕ ЗНАЛ  КРЕПОСТНОГО ПРАВА 

 

Дальнейшему рассказу об оперативно-служебной деятельности части не обойтись без экскурса в социально-политическую и политико-экономическую обстановку в Коми крае на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века. Хорошим подспорьем здесь может служить фундаментальная работа Галины Фёдоровны Доброноженко «Коллективизация на Севере. 1929–1932». Это научное издание было выпущено Сыктывкарским госуниверситетом микроскопическим для 1990-х, с их широким интересом к теме, тиражом в 500 экземпляров. Для нас особо интересен факт, что временные рамки истории 17-го Сыктывкарского дивизиона и научного труда не совпадают, а тесно соприкасаются – это позволяет их существенно раздвинуть. В результате история 17-го дивизиона обретает конкретное продолжение и позволяет сделать определенные умозаключения, касающиеся хронологических границ сопротивления репрессивному аппарату уже после победных реляций высшему политическому руководству об «успехах» коллективизации.

14 января 1929 г. по постановлению ВЦИК СССР была образована новая административная единица – Северный край с центром в городе Архангельске. В состав края вошла и автономная область Коми с населением 226,3 тыс. человек, по данным Всесоюзной переписи 1926 г. Несмотря на подавляющий процент крестьянства (90%), лишь 5,5% территории лесного края занимали сельхозугодья. Поскольку революционный лозунг «Земля – крестьянам!» так и остался лозунгом, результаты не заставили себя ждать. Крестьянство области Коми, не знавшее крепостного ярма, сопротивлялось принудительной коллективизации отчаянно: «По материалам весенней переписи колхозов, в 1930 г. в 24,3% колхозов области имели место «враждебные акты» (для сравнения: в целом по СССР – 15,8%, в Башкирии – 16,7%, в Чувашии и Карелии – 27%. – А. М., Р. Н.). На 100 случаев «враждебных актов» в коми деревне приходилось: 34,8 – нападение и террор, 12,5 – порча, 8,3 – поджоги, 6,2 – отравления скота и другие – 39,1».

Приведем теперь свидетельства самих террористов, тем более что Г. Ф. Доброноженко публикует в своей работе выдержки из информационной справки ОГПУ Северного края от 18 мая 1930 г., где отмечены факты «массовых выступлений женщин-крестьянок на почве недостатка продовольствия»: «Живем голодно и холодно, сидим на пайке, как примерно в годы военного коммунизма»; «Жрать ничего не дают, и скоро все передохнем с голоду»; «Крестьянство издыхает, население голодает». Именно искусственно организованный голод приходится считать подлинным механизмом коллективизации. Статистика валового сбора зерна в крае не подтверждает сильного влиянии неурожаев начала 1930-х годов на вспышку голода. А если говорить об объемах ввозимого хлеба, то с 44–48 тыс. тонн во второй половине 1920-х годов он даже вырос до 53,5 тыс. тонн в 1931 г. Несмотря на это, «пайки» выдавали лишь там, где крестьяне трудились на лесозаготовках и сплаве, закрепостив себя «самообязательствами», или вступали в колхозы.