40 дней без сказки

Вот уже сорок c лишним дней, как с нами нет Валентины Михайловны Леонтьевой.
Наше детство неразрывно связано с ней. Для нас она была тетя Валя. Даже мама Валя — мама всех детей нашей большой страны. А мы все — немного ее дети. Наверное, почти в каждого она сумела заронить что-то хорошее. Доброту, внимание к близким, умение сострадать. Давайте ее просто вспомним — вместе с теми, кто жил и работал рядом с нею.

Наталья Голубенцева, актриса, озвучивающая роль Степашки в программе «Спокойной ночи, малыши!»:

— Высокая, статная, красивая. Это человек, мимо которого нельзя было пройти просто так, не заметить. Но в общении Валентина Михайловна была очень проста. Она пользовалась любовью всей страны и прекрасно это знала. Но каждый раз она спрашивала какого-нибудь мальчика или девочку, которые выходили к ней на сцену во время концерта: скажи, ты меня любишь? И глаза ее светились счастьем, когда она слышала в ответ: да, я люблю вас, тетя Валя. Нашу передачу «Спокойной ночи, малыши!» она считала одной из главных в своей жизни, наших героев она обожала. Гриша Колчинский, первый исполнитель Фили, шутил, что когда-нибудь он напишет книгу «20 лет под юбкой у тети Вали». У нас была подстольная жизнь. Когда нам надо было вступить в роль или закончить предложение, мы стучали ей ногой по ноге. Помощник нам показывал знак рукой, что пора закругляться. Тетя Валя его не видела, потому что в это время смотрела в камеру, и как только мы получали этот знак, крутили рукой по ее коленке, чтобы сообщить эту информацию.

Игорь Кириллов, диктор Центрального телевидения:

— Валентина Михайловна выделялась среди нас тем, что всегда была на экране и в жизни самой собой. Валя и с детьми, и со взрослыми в любой передаче, в репортаже была всегда такой, какая она есть в жизни. Она всегда была полна удивительного солнечного энтузиазма, оптимистического настроения. И все, что она делала, шло от всего сердца, от всей души. И в жизни Валентина Михайловна всегда была открыта, откровенна и говорила то, что думала. Никаких задних мыслей, вторых планов у нее никогда не было, поэтому с ней было очень легко и просто общаться.

Виктор Балашов, диктор Центрального телевидения:

— Мы были знакомы 55 лет. Когда мы познакомились, она была такой молоденькой, обаятельной, хотя красивой ее не назовешь. Валя была личностью на экране, все в ней было гармонично: и культура слова, и культура поведения на экране, взгляд, одежда, улыбка, глаза, голос, дикция. Когда-то Валя пыталась стать актрисой, но вот выскочила на телевизионную дорогу и постепенно стала яркой звездой.

Я прекрасно знал ее мужа, Юру Виноградова, ее сына Митю. Если быть откровенным, то, конечно, семейная жизнь у нее не сложилась. Были у Вали моменты, когда ей хотелось, как женщине, выговориться, и я старался как-то успокоить ее. Говорил, что все проходит, Валенька, и это пройдет. И она соглашалась со мной.

Юра Виноградов работал в Министерстве иностранных дел переводчиком. Валя уезжала с ним в Америку, но оттуда писала письма и в Министерство иностранных дел, и в Комитет по радио и телевидению с просьбой, чтобы ее вернули из США, потому что ей очень хотелось работать на ТВ в Москве.

Когда она приехала из Штатов, она была счастлива, что наконец вернулась из Америки, и говорила мне: «Ну не люблю я эту Америку, не хочу я там больше жить, здесь мое место». Может быть, это послужило толчком к тому, что они с мужем разошлись. Она осталась с Митей. Митя — верзила ростом 2 метра, широк в плечах, симпатичный парень, скромный. Но он был психически больной человек. Наверное, таким и остался. Валя родила Митю поздно, ей было тогда 40 лет. Роды были сложными. Может, это и сказалось на здоровье Мити.

За ней многие мужчины ухаживали. Она чуть не вышла замуж за Булата Окуджаву, который был влюблен в нее. Я помню, как он приходил в «Останкино» за ней. Правда, тогда на это не обращали внимания. Ну, пришел Окуджава, ну и что?

В последние десять лет она как-то потухала, сдавала месяц от месяца. И все это происходило на моих глазах. То она ногу оперировала, лежала в больнице, то с сыном у нее было очень плохо. Митька колошматил ее как только мог, деньги отбирал. И она мне все это говорила, не скрывала: «Работы нет, а я без нее жить не могу. Я осталась голой». Хотя в советское время она жила лучше всех нас.

Светлана Жильцова, диктор Центрального телевидения:

— На студию я пришла совсем молодой. Мне было около 20, а Валентине Михайловне было года 34. Но она уже была звезда. Тогда еще бешеной акселерации не было, но она была очень высокой — 1,72 м — и очень этим гордилась. А туфли носила на самом высоком каблуке. Всегда была стройная, хорошо одетая, несмотря на то что тогда это было очень сложно. Но каким-то образом ей это удавалось. Всегда эффектная, нарядная и, конечно же, потрясающая ведущая. Когда я пришла, то смотрела на нее, открыв рот. Потом, даже понимая, что этого делать нельзя, я часто подражала ей. Мне безумно нравилось, как она доверительно говорит, какое у нее прекрасное чувство юмора.

Людмила Леонтьева (старшая сестра):

— Сколько грязи на Валю вылилось с газетных страниц, и не только после того, как она переехала к нам в Ульяновскую область, — не передать! Писали: «Валентину Леонтьеву зверски избил сын». Мы возмутились, хотели даже сначала на автора в суд подать, но потом решили не связываться. На самом деле Валя упала сама у себя дома, никто ее не избивал. Сломала ногу, ударилась об угол, рассекла голову, получила сильнейшее сотрясение мозга. Пять суток была в коме. После этого мы с дочерью Галиной и забрали ее к себе.

Всех интересовал конфликт Вали с Митей. Но не было там такого уж конфликта. Да, была обида на мать за то, что не уделяла ему достаточно внимания. Он даже на время от фамилии отказался. Но в последнее время звонил ей стабильно раз в месяц. Почему на похороны не приехал? Давайте не будем это обсуждать. Он бизнесом занимается, правда, не знаю каким. Ему некогда…

Кира Прошутинская, автор и редактор программы «От всей души»:

— Мы с ней в основном общались в командировках. Мы жили всегда вместе в одной гостинице. У Валентины Михайловны всегда был большой люксовый номер, и практически никогда она там не бывала одна. Мы к ней туда приходили завтракать по утрам. Она накрывала стол, была замечательной хозяйкой. Домработниц в Москве у нее не было, она все делала сама. Сколько бы раз я ни приходила в ее московскую квартиру, всегда заставала ее за бесконечной готовкой, потому что надо было кормить Митю.

Митя всегда был трудным ребенком, и, сколько я себя помню, она все время ощущала комплекс вины перед сыном. А ведь она была одной из лучших матерей, которых я видела.

И у нее самой была замечательная мама Екатерина Михайловна, Валентина Михайловна за глаза всегда ее называла мамочкой. Я помню, прихожу к ним домой, Валентина Михайловна полусидит-полулежит, а мать со сдвинутыми на нос очками проверяет у дочки фамилии. Ведь у Валентины Михайловны была феноменальная память: никаких подсказок, никаких папок в руках, все оставалось за кадром. Она все знала наизусть и прекрасно помнила эти фамилии.

Телевидение для нее действительно было личная жизнь, какой-то секс, сублимация. Счастье такое, которое она больше нигде не испытывала. Она выходила в эфир и становилась абсолютно счастливым человеком. Она из тех немногих людей, которые и в жизни, и на экране представляют собой примерно одно и то же. Я часто общалась с нашими ведущими, видя их до этого на экране, и больше не хочу их знать в жизни. А Валентина Михайловна была какая-то человеческая. У меня тоже был муж-дипломат, я тоже уезжала за границу и очень хотела, чтобы со мной поехал мой сын Андрюша. А у него была астма, и мидовская поликлиника его не пропускала. Валентина Михайловна узнала об этом и говорит: «Давай я попробую, может, помогу». Она сделала так, чтобы вырвали эту страшную страницу из истории болезни, пошли на такое преступление ради нее, и мой Андрюша поехал с нами. Это было счастье. И этого добра я тоже не могу никогда забыть.

Когда Валентине Михайловне исполнилось 80, то более грустного, тяжелого момента в моей жизни, пожалуй, я и не припомню. Она была одна, и у нее был один-единственный подарок — картина с фруктами от Зураба Церетели. Я позвонила ей, поздравила. Митя, ее сын, никогда не разрешал, чтобы кто-то приходил в дом. И тут я ей звоню и говорю: «Валентина Михайловна, я вас поздравляю». А она: «Приезжай». Я спрашиваю: «А Митя дома?» «Дома, — отвечает она, — но мне все равно». Я приехала, сидит консьержка и говорит: «Передайте, пожалуйста, у нее столько правительственных телеграмм, а она не открывает дверь». Я вхожу, она меня встречает такая маленькая, с горбиком. Почти с меня ростом, хотя всегда была гораздо выше. С немытыми волосами. Всегда они у нее были серебряными, а тут какие-то желтые, неуложенные. Вхожу за дверь: жуткая квартира, на петлях висят двери, пол весь черный. Кран течет… Я стала убираться. Открыла холодильник, а там курица, кусок торта и выжатый пакет сливок. Вот такое у нас с ней было 80-летие.

Знаете, давайте только закончим не на этом. Вспоминая Валентину Михайловну, хочется говорить о любви. Она все время была в состоянии влюбленности. Если мы с ней разговаривали не о работе, то именно о любви. Все время в нее кто-нибудь влюблялся. Однажды поехали мы куда-то на пароходике по речке с местной администрацией, с врачами шахтерскими из Донецка. И вот она стоит на палубе с сигаретой, ноги длинные, смотрит вдаль, а рядом стоит красивый мужик со своей женой и просто обалдевает от нее.

Он потерял голову, вдруг сиганул в речку, пузом плюхнулся в воду, матом заорал «…твою мать». Смотрит на нее оттуда, а она хохочет с этой сигаретой и глядит на него так соблазнительно. А он орет: «Я ничего не понимаю! По-моему, я влюбился!!!»

Для нас она была мама Валя. Но у мам бывают разные судьбы. Одних любят до глубокой старости, холят и лелеют, ухаживают. А других забывают, отдают в дома престарелых.
Она могла бы стать бабушкой всей страны. Но не стала. Потому что мы оказались детьми неблагодарными. Простите нас, Валентина Михайловна.
Александр Мельман, Ярослав Щедров.

Александр Мельман