В 64-м году я с четырёхлетним сыном отдыхал в Судаке. Комнату снял у семьи с украинской фамилией. Жена — невысокого роста худая тётка — целыми днями была занята по хозяйству и не обращала внимания на постояльцев. Хозяин — очень справный черноволосый нехудой господин — появлялся после 4 часов дня в состоянии капитального подпития. Я не знаю, где он работал, но знаю, что там можно было пить вино без ограничений, хотя домой забирать его было нельзя. Хозяин говорил мне, что у него норма 4-4.5 литров вина в день. После этой «дозы» он находился именно в состоянии подпития. С ним можно было нормально поговорить за жизнь, он не качался. Жена, по-видимому, давно махнула на него рукой и, занимаясь во дворе по хозяйству, изредка скашивала в его сторону глаза, словно на проезжающую мимо машину. В то время по всему Судаку стояли цистерны с холодным белым очень дешёвым вином, которое продавалось поллитровыми кружками. Белое вино я обычно не пью, но в жару его было пить приятно. Однако даже после одной выпитой кружки меня вскоре начинало тянуть ко сну, поэтому я поражался выносливости хозяина, который мог выпить до 9 таких кружек.
С хозяином у меня сложились очень непонятные, очень странные отношения. Как-то в один из первых дней моего пребывания в Судаке, когда мы сидели с ним во дворе, он спросил откуда я родом. Я сказал, что родился в Баку, но живу в другом месте. Хозяин произнёс какую-то длинную фразу, как я понял, на турецком языке. Я немного понимал по-азербайджански и в этой фразе я уловил слово «япрАг» (лист). Я сказал, что по-турецки будет «япрАг», а по-азербайджански «ярпАг» и спел какую-то азербайджанскую песню, где встречалось это слово. Хозяин во время исполнения песни внимательно смотрел на меня с серьёзным выражением лица, после чего наклонился ко мне и тихо произнёс: «Ты ещё не выехал, а мы уже знали, что ты едешь!»
Дальше в наших отношениях возникло ещё больше непонятных вещей. Хозяин разговаривал со мной очень почтительно. Вставлял какие-то незнакомые мне фамилии и пытался уловить реагирую я на них или нет. Вспоминал, как было здорово, когда в этих местах всё принадлежало крымским татарам. Чтобы не рехнуться от этих практически каждодневных разговоров, я придавал своему лицу загадочное выражение и сосредоточенно молчал. Хозяин тоже замолкал, показывая, что понимает всё, что я хочу выразить своим молчанием. Особенно он меня зауважал, когда я не помню по какому поводу, скорее всего без всякого повода спел хозяину турецкую песенку, которую непонятно где услышал и запомнил:
Бойнунда ки инджэлэри аман инджэлэри
Бойнунда ки инджэлэри аман инджэлэри
Бирини бэнэ йола
Бирини бэнэ йола и т.д.
Вообще-то петь я любил и с поводом, и совсем без всякого повода. Но после этого случая хозяин, который был почти вдвое меня старше, стал со мной разговаривать с такой подчёркнутой почтительностью, что я начал его избегать.
В то время я ничего не понимал в отношении ко мне хозяина. Но значительно позже, вспоминая отдых в Судаке, я стал читать литературу о крымских татарах, о военном и послевоенном периоде истории этого народа, и до меня кое что начало доходить. В отличие от других депортированных в 1944 году народов, которым разрешили вернуться на родину в 1956 году, крымские татары были лишены этого права до 1989 года. С 1960-х годов в местах проживания депортированных крымских татар в Узбекистане возникло и начало набирать силу национальное движение за восстановление прав народа и возвращение в Крым. Это движение жестко преследовалось, что видно из письма в ЦК КПСС о посещениях Крыма крымскими татарами от 12 ноября 1965 г.: «ЦК КПУ сообщает, что за последнее время, и особенно в 1965 году, участились посещения Крымской области татарами, отселенными в прошлом из Крыма... Приезжавшие в сентябре 1965 года в Крым некие Сулейманов, Халимов, Бекиров Сеит Мемет и Бекиров Сеит Умер, жители г. Гулистана Узбекской ССР, при встречах со своими знакомыми сообщали, что «сейчас в Москву поехала большая делегация добиваться разрешения вернуться татарам в Крым. Возвращаться будем все или никто. Татары будут убивать тех, кто, получив разрешение, индивидуально будет ехать в Крым жить, и тех, кто не захочет поехать в Крым, если будет получено разрешение на возвращение для всех». Из этого письма мне стало ясно, что хозяин принимал меня за крымскотатарского разведчика, который с фальшивым паспортом прибыл нелегально для того, чтобы оценить обстановку. Кроме того, у меня возникло сомнение в том, что хозяин был украинцем, каким он числился в соответствии со своей фамилией. Таким образом мне стало понятно, как получилось так, что я ещё не выехал, а они уже знали о том, что я еду.
За два дня до нашего отъезда из Судака произошла неприятная история. Хозяин появился дома немного раньше обычного и с траурным выражением лица сообщил мне, что впервые за много лет у него «не получилось с вином». Видимо, он считал абсолютно нереальной возможность взять деньги на вино у жены. Попросить у меня денег ему не позволяло его достоинство, поэтому он просто пришёл сообщить мне об этом печальном факте, как единственному человеку, который может понять это горе и посочувствовать ему. Он выглядел человеком, который не мог бы с уверенностью утверждать, что доживёт до утра. Мне нужно было бы сходить в магазин в двух шагах от дома и принести ему вина, но мне это как-то в голову не пришло.
Поскольку я ехал отдыхать с ребёнком, то захватил с собой коробку, где были кое-какие лекарства, термометр и пузырёк со 150 мл медицинского спирта, заткнутый корковой пробкой. Про этот спирт я и вспомнил и предложил хозяину его выпить. Он посмотрел на меня с испугом и сказал, что спирт — это очень опасно. Поскольку я был химиком по профессии и иногда по глупости пил неразбавленный спирт, то я засмеялся, разбавил в большой кружке спирт до 40 градусов, разлил примерно по трети стакана и опрокинул свой стакан, закусив кусочком лежавшей на столе груши. Хозяин смотрел на меня растерянно, в муках обдумывая принять ли моё предложение. Потом он всё же поднёс стакан ко рту и очень медленно выцедил его содержимое. С того момента, когда хозяин подошёл ко мне с жалобой на жизнь, мы всё делали стоя. После того, как хозяин выпил спирт, он постоял несколько секунд, глядя мне в глаза и вдруг рухнул на пол. Мне показалось, что он хотел сесть на стул, но промахнулся. Я опустился рядом с ним на колени: хозяин был мертвецки пьян и не вязал лыка. Для тех, у кого нет под рукой калькулятора, сообщаю, что опьяневший до потери пульса хозяин принял на грудь количество спирта, которое содержится в одной поллитровой кружке вина. Я позвал жену, мы с ней с большим трудом отволокли его в хозяйские покои и перекатили на постеленное женой одеяло. Утром я спросил у жены, как здоровье мужа, на что она мне ответила, что такому бугаю ничего сделаться не может. Так до отъезда я больше хозяина и не видел.
Ваш Леонид Владимирович Андреев
