Актер Николас Кейдж, которому на прошлой неделе исполнилось 55 лет, поделился с «Огоньком» рецептами выживания, планами по завоеванию азиатского рынка, а также мыслями о том, что такое «супервосьмое чувство»
Недавно в Макао (Китай) состоялся 3-й Международный кинофестиваль (IFFAM). Хотя фестиваль и молодой, его бюджеты привлекают внимание международной общественности к азиатскому кинематографу и местной индустрии развлечений. А также позволяют приглашать в Макао таких голливудских звезд, как Николас Кейдж. Сегодня американская звезда охотно путешествует по Азии и снимается в местных картинах, потому что именно китайские инвесторы несколько раз поддержали его карьеру в тот момент, когда она была готова закатиться. Следуя его примеру, все больше западных звезд желает сниматься именно у азиатских режиссеров. Во время кинофестиваля Николас Кейдж любезно ответил на вопросы «Огонька».
— В последнее время вас чаще встретишь в Азии, чем в Голливуде. С чем это связано?
— Моя жизнь связана с этим континентом. Во-первых, моя бывшая жена — кореянка, и у нас с ней растет сын. Во-вторых, если бы не Азия, то мне давно уже пришлось бы попрощаться с кино. Благодаря китайским режиссерам, продюсерам, а главное — инвесторам я все еще снимаюсь. В какой-то момент им понравилась моя игра, мой стиль... Надо сказать, это был не самый успешный период моей карьеры в Голливуде. И тогда китайские инвесторы предложили финансировать мои картины. Также посчастливилось сняться в нескольких азиатских проектах. Мне нравится их стиль, энергия, харизма. Азиатские режиссеры чаще, чем Голливуд, например, при съемках используют симфоническую музыку, классический танец, в частности балет. Но в азиатских фильмах, увы, по-прежнему много насилия. Не могу сказать, что во всех моих китайских проектах много сцен насилия, но все они схожи каким-то особым чувством ритма. Как-то я снимался у братьев Пан в картине «Опасный Бангкок». Я до сих помню, как режиссер Дэнни Пан учил меня, сколько выстрелов нужно сделать, чтобы их частота соответствовала звуковому оформлению. Все отрабатывалось до деталей и впоследствии выглядело на экране как зажигательная хореография. Не обошлось на съемках и без шуток: ни для кого, например, не является секретом, что западные люди часто не могут отличить одно азиатское лицо от другого. То же самое, впрочем, можно сказать и о самих азиатах.
Однажды мне стало скучно там сидеть, и я выглянул наружу. Меня сразу же строго спросили, что я здесь делаю. Я попытался объяснить, что хочу прогуляться, посмотреть за работой других. Но меня тут же проводили обратно в трейлер и попросили не выходить, пока не наступит мой черед. Когда я снимался у Джона Ву (китайский и американский кинорежиссер, сценарист.— «О») в картине «Без лица», у него на съемочной площадке было так много камер, что они охватывали почти каждый угол сцены. Ву успевал за ними всеми приглядывать. Когда он говорил: «Мотор!», то уже заранее знал, когда и где скажет «стоп». В его работе нет таких фаз, как «подготовка», «съемка», «монтаж». Все происходит параллельно, весь фильм, от начала и до конца, создается буквально перед камерой.
— Вы выросли в Лос-Анджелесе — Мекке киноиндустрии. Ваш дедушка Кармайн Коппола написал музыку для всех культовых фильмов вашего дяди — Фрэнсиса Форда Копполы. Ваши двоюродные братья и сестра — София и Роман Копполы, Джейсон Шварцман — режиссеры, продюсеры и актеры. В 16 лет вы впервые стояли перед камерой. Кажется, вам было не избежать актерской судьбы. Ваши личные желания в юности совпадали с этими обстоятельствами?
— Когда мне исполнилось шесть лет, я впервые поймал себя на мысли, что иду в школу и представляю, как меня кто-то снимает на камеру, сначала крупным планом, а потом я превращаюсь в маленькую точку. Но я никогда особенно не интересовался делами семьи и не ломал голову над тем, чем занимаются родственники. Когда вышел первый фильм «Крестный отец», мне исполнилось всего восемь лет, а в этом возрасте нет никакого дела до славы. Думаю, скорее телевидение, чем кино, сформировало мои взгляды на киноиндустрию. После школы я обычно просиживал штаны у телевизора. Этот ящик стал окном в большой мир, в мир фантазии. В возрасте десяти лет мне позволили прийти на съемочную площадку, посмотреть, как снимают вторую часть «Крестного отца», что потрясло меня до глубины души. Но решающим стал другой случай в моей жизни. Когда был подростком, я часто посещал один маленький кинотеатр в Лос-Анджелесе, где впервые посмотрел фильм Элии Казана «К востоку от Эдема». Картина повествует о сложных отношениях между сыном и отцом. Младшего, нелюбимого, сына играл Джеймс Дин. Однажды с ним случается нервный срыв, и он так эмоционально его изобразил, что я, помню, сидел в зале и рыдал как ребенок. В тот момент почувствовал, что ничего не приносит мне такого волнения и восторга, как кино. Ни опера, ни живопись, ни рок-музыка не задевают меня за живое, только кино и гениальное исполнение могут сделать меня счастливым. Поэтому решил, что мне нужно стать актером и вызывать такие эмоции у людей. Я начал участвовать в одном прослушивании за другим. Но вначале на меня сыпались одни отказы. Однажды, устав от них, я решил отправиться на побережье, сесть в первый из проходящих мимо судов и стать рыбаком или матросом. К счастью, судов в этот момент мимо не проходило (смеется). Но, думаю, если бы я все-таки стал моряком, то сочинял бы прозу, как это делал Герман Мелвилл. Еще ребенком я мечтал стать капитаном Немо из картины «Двадцать тысяч лье под водой».
— Ваша настоящая фамилия — Коппола, но вы поменяли ее на Кейдж, позаимствовав у героя комикса. Что изменилось, если бы оставили отцовскую фамилию? Как бы это повлияло на вашу актерскую карьеру?
— Так сложилось, что я никогда не учился актерскому мастерству. Мне кажется, что умение играть — это особый дар. Ты либо в состоянии проникнуть в измерение фильма и проявить свою харизматичность, либо нет. Повторю: на мой взгляд, этому нельзя научиться. Конечно, можно репетировать, набираться опыта, но результаты скорее всего окажутся посредственными. Я часто наблюдал за работой других актеров, впитывая, как губка, их советы и замечания. Свои первые роли сыграл еще во время учебы в колледже, но это были незначительные работы. Однажды меня заметила Марта Кулидж (американский режиссер, бывший президент Гильдии режиссеров Америки.— «О»). Она в то время искала актера на главную роль для своей первой художественной картины «Девушка из долины». Тогда я был еще Копполой, но Марта об этом не знала. Просто выбрала по фотографии. Когда меня пригласили на прослушивание, я втайне от семьи решил взять другое имя. И правильно сделал. Впоследствии Марта мне призналась, что не была уверена, взяла бы меня на роль, если бы знала, из какой я семьи. Мне и самому не хотелось во время интервью отвечать на вопросы о своих знаменитых родственниках. Когда начинающий актер происходит из известной голливудской семьи, он обречен на пересуды о том, что слава и успех пришли к нему «легко» благодаря знаменитому папе или дяде. Даже если такой актер талантлив, в нем всегда будут видеть в первую очередь какого-то знаменитого родственника. И ему вряд ли удастся избежать чрезмерной критики, а в худшем случае осуждений и зависти. А это плохое начало, согласитесь! Если бы я не сменил фамилию, то, возможно, и не получил бы своих первых ролей, а значит, не смог бы показать, как серьезно я отношусь к профессии. И убедить всех, что занимаюсь ею потому, что ее люблю, а не потому, что у меня есть звездные родственники. Конечно, слухи в конце концов распространились, но уже значительно позже, когда я снялся в ряде картин. Поэтому сегодня мне хочется верить, что мои фильмы, награды и признание — результаты моего собственного труда.
— Ваша жизнь связана с Лас-Вегасом. Вы не только там живете, но также получили «Оскара» за картину «Покидая Лас-Вегас», где убедительно сыграли героя-алкоголика. Кстати, почему вам часто предлагают играть людей зависимых, снедаемых какой-либо порочной страстью?..
— «Покидая Лас-Вегас» не была моей единственной картиной, снятой в Лас-Вегасе. Например, до этого фильма я сыграл в комедии «Медовый месяц в Лас-Вегасе», а после этого в «Воздушной тюрьме», действие которых также проходило в этом городе. Сразу должен вас разочаровать, если вы хотели спросить о том, подвержен ли я известным страстям, присущим именно этому городу. Моя жизнь никак не связана с подобными развлечениями и игровым бизнесом. У меня очень скромный образ жизни: работа — съемки — дом — сын. Часто на вопрос: «Где ты живешь?» отвечаю: «В пустыне Мохаве». Такой ответ мне кажется более романтичным. Люди увлекаются игрой в рулетку, например, когда они нуждаются в эмоциональной встряске или им требуется выплеснуть накопившуюся энергию. Подсаживаясь на ту или иную игру, они затем часто попадают в зависимость. Мне это неинтересно, потому что для меня актерство является замечательным способом выплескивать эмоции. Наверное, поэтому мне удаются роли людей чувствительных и эмоциональных. Замечу, большую часть картины «Покидая Лас-Вегас» я сыграл в трезвом виде. Но на пару дублей мне все-таки захотелось напиться так сильно, чтобы я ничего не помнил и не понимал, куда может завести моя игра. То есть это также был эксперимент лишь во имя искусства. Моим тренером по выпивке стал поэт-алкоголик Тони Дингман, который дал тогда много дельных советов. Например, о том, как напиться, чтобы от тебя потом не несло перегаром. Помню, как он объяснил, что, если хорошо выпить, а потом закусить спелым бананом, запах алкоголя не будет ощущаться. Меня часто называют эксцентриком. И действительно, из-за повышенной чувствительности мне всегда лучше удавались роли, скажем так, психически лабильных людей. Актерство — дилемма между правдой и ложью. Когда в повседневной жизни меня настигают печаль или гнев, то не пытаюсь выплеснуть эти эмоции на своих близких. Я пытаюсь делать это на съемках, когда перевоплощаюсь в героя. Уверен, что насилия в этом мире было бы меньше, если бы у молодых людей была возможность найти подходящий выход своим эмоциям. Если бы я рано не увлекся актерством, из-за своего темперамента мог бы сильно пострадать. Но что значит «эксцентрик»? Актер, примеряющий на себя различные роли, часто производит впечатление безумца. Ведь ему приходится выходить за пределы психической нормы. Однако каждый творческий человек является в той или иной степени эксцентриком. В этом источник его творческого вдохновения.
— Многие из ваших фильмов стали культовыми. Вам довелось работать с такими режиссерами, как братья Коэн или Дэвид Линч...
— (Перебивает.) Но когда братья Коэн снимали «Воспитание Аризоны», это был всего лишь их второй по счету фильм. Линч, конечно, на тот момент уже снял «Синий бархат» и «Твин Пикс», но признание пришло к нему позже, скорее с нашим совместным фильмом «Дикие сердцем», за который он получил свою первую награду — «Золотую пальмовую ветвь» на Международном каннском кинофестивале. Для меня его награда тоже имела положительный эффект. До этого карьера в основном успешно развивалась в США, но с картиной Линча обо мне заговорили в Европе. Линч научил меня проще относиться к своей профессии, работать без напряжения, получать от нее удовольствие. Иногда он мог прийти на съемки и сказать: «Хочу, чтобы сегодня вы спели оперу о ватных шариках». Вначале его просьбы мне казались абсурдными, но через некоторое время я к ним привык, и однажды уже сам его спросил: «Ничего, если сегодня на съемках мне будет весело?» Я ожидал, что его разозлит вопрос, но Линч лишь сказал: «Никки, это просто необходимо, чтобы тебе на съемках было весело! Потому что если будет весело тебе, то зритель тоже сможет повеселиться!»
Когда я был ребенком, отец подарил мне и брату камеру Super 8 mm и устройство для монтажа. Мы убегали на задний двор и снимали там наши короткометражки про супергероев, цирк, дружбу. Эти были счастливые годы, когда я снимался в картинах не за деньги, а ради удовольствия и радости от процесса. Это ощущение я про себя называю «Супервосьмое чувство»; и когда я снимался у братьев Коэн, вновь его ощутил. Коэны известны своим суховатым юмором и нелюбовью к эмоциям на людях. Если бы на сьемках у них произошла какая-нибудь катастрофа, уверен, они бы даже не изменились в лице. И когда я объяснил им, что я называю своим «супервосьмым чувством», Джоэл Коэн лишь поднял на меня глаза и сказал: «О, хорошо. Продолжай в том же духе!»
— В октябре 2018 года в России вышла картина «Мэнди» с вами, в декабре состоялась премьера «Человек-паук: Через вселенные», которую вы озвучивали. На нынешний год запланирован выход еще трех-четырех похожих проектов. В последнее время вы часто снимаетесь у малоизвестных режиссеров, озвучиваете мультфильмы, что вызывает многочисленные дискуссии и критику на ваш счет. Почему выбрали для себя такую стратегию?
— Я никогда не воспринимал критику и похвалу всерьез. Если относиться к этому серьезно, погружаться в негативные высказывания журналистов — это все равно, что слушать нотации отца, который бывал порой жесток и внушал, что ты неполноценный человек. Похвалу лучше тоже серьезно не воспринимать. Из-за нее можно легко стать ленивым. Помню, как Дэвид Боуи дал дельный совет. Я спросил его как-то, как он обходится со своей славой. Он ответил: «Нужно каждый день бросать себе самому вызов!» Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы озвучивать мультфильмы. Для меня это отличный способ оставаться в форме. Мультфильмы развивают воображение, к тому же во время озвучки приходится делить помещение с большим количеством актеров. Это очень развивает концентрацию. А в случае с «Мэнди» было так. Меня представили малоизвестному режиссеру Паносу Косматосу. Обычно режиссеры любят пригласить меня на роли, где я много говорю. То же самое решил сделать Панос. Он хотел, чтобы я сыграл предводителя секты, который произносит многочисленные речи. Но меня заинтересовала роль молчаливого мстителя, которой за всю картину сказал лишь несколько слов. Подобная роль стала для меня большой роскошью. Мне ничего не приходилось говорить, а лишь убивать и душить. И позволило обратиться к своему внутреннему «я», извлечь из недр своего души интересные и, возможно, опасные, скрытые эмоции. Роль оказалась важной и в другом отношении. Я все еще не могу отойти от смерти отца, хотя это и произошло несколько лет назад. Мне захотелось сыграть в «Мэнди», потому что мой герой тоже пережил потерю. Он теряет женщину — любовь всей своей жизни. Когда я перерабатываю подобные эмоции на съемках, в глубине души работаю над своими собственными проблемами. Так что причина, думаю, была в этом. К тому же я не собираюсь пока бросать кино, думаю еще некоторое время продолжать сниматься. Но года через три-четыре уже планирую заняться режиссурой.
Беседовала Татьяна Розенштайн
