В 1958 году в Одессу привозят скрипку Страдивари, подаренную легендарному музыканту Давиду Ойстраху бельгийской королевой. Местные аферисты решаются на «ограбление века».
Корреспондент «АиФ» побеседовал с известным актёром Александром Лыковым, сыгравшим в приключенческом сериале «Неуловимые» на НТВ легендарного черноморского вора Лаврика.
Ольга Шаблинская, «АиФ»: Александр, а современному зрителю в принципе интересны события, случившиеся в Одессе, да ещё и в середине прошлого века?
Александр Лыков: Здесь дело не во времени. А в том, что жанр авантюрной комедии зрителя будет привлекать всегда. Неважно, какие костюмы носят персонажи. Главное – дать прочувствовать зрителю атмосферу.
Для этой роли я просмотрел всё, что связано с Одессой. Кстати, Одесская киностудия раньше была для нас дружественной. Когда они приехали в Петербург делать кино, я у них снимался. Ходил с подносом по буфету вокзала – вот и вся моя роль. Но женщина-ассистент мне сказала (я был тогда ещё совсем юный, студент): «Слушай, я тебе точно говорю: у тебя всё сложится!» Я тогда о её словах не задумался. Денег заплатили – и слава богу. Но глаз у одесских кинематографистов был намётанный (смеётся).
– Сергей Безруков говорит: поклонники «Бригады» были очень разочарованы его работой в «Участке»: «После Саши Белого мента играет!» Не боитесь такой же реакции зрителя на ваш новый сериал? Вас ведь тоже ассоциируют с капитаном Казанцевым – Казановой из «Ментов». А тут в вора переквалифицировались…
– Смешной вопрос! Для меня в принципе профессии «герой» не существует. Актёр исследует природу человеческого духа – это и есть основное его занятие. Когда Алексей Герман пригласил меня на эпизод зэка-шофёра в «Хрусталёв, машину!», чтобы я там гусеничным трактором рулил, я две недели занимался, чтобы освоить машину. Помню, хромой тракторист меня учил в посёлке, где грязи по колено, болота. Ну, я был парень боевой. Мат-перемат. В результате научился! В кино я работал уже как профессиональный тракторист и сдавал задом с прицепом – это очень сложная вещь технически.
– Знаю, что вы работали и продавцом, только не в кино, а в реальности…
– Надо было зарабатывать деньги. У меня товарищ был, у него мама работала в торговле, помогла нам всё организовать. Сейчас этого никто не понимает, а тогда торговля арбузами приносила очень серьёзные прибыли. Но… Когда мы с товарищем в итоге подсчитали товар и деньги, выяснилось, что «прибыль» – минус 200 рублей. Оказалось, что нас прямо на месте, когда мы взвешивали товар, обманули, обвесили, набросили килограммы. Как быть? Пришлось ехать и продавать арбузы таксистам в момент, когда они заканчивали смены. Они брали арбуз по 3 рубля без всяких весов, потому что таксисты были привилегированные ребята и наличности имели достаточное количество. При этом мы целый спектакль разыгрывали: что весы сломаны, а тут уже очередь собирается, поэтому таксисты начинали нервничать – вдруг им не хватит. Театр!
Конечно, это было опасно. Если бы нас поймали тогда за этим делом, исключение из института было бы гарантировано! Это минимум. Ну а максимум – могли дать условно.
– После этой истории ваше отношение к продавцам изменилось?
– Так же, как оно изменилось и к милиционерам. Стоит туда, с той стороны, зайти и посмотреть: а что, собственно, там происходит? Что они делают, сколько получают. И что от них требуют. Тогда сам перестаёшь требовать, кричать о чём-то...
– Когда вы сыграли капитана милиции Казанову в «Улицах разбитых фонарей», у фильма был эффект разорвавшейся бомбы. И если раньше вас порой забирали в отделение, как вы признались «АиФ», то после «Ментов» отношение к Лыкову у милиционеров очень потеплело. А у вас к ним?
– Не просто потеплело, у меня друзья фактически там появились. Это среда людей, с которыми я дружу, которые для меня являются примером героизма и порядочности.
– Недавно была программа о нескольких певцах, невероятно популярных в своё время. Сейчас их пытаются лечить от алкоголизма. По-вашему, почему у талантливых людей бывают такие «заносы»?
– Талант – связующая нить между жизнью и смертью, это непреходящее состояние души человека. Но с ним бывает очень сложно, потому что он даёт возможности такие, которых у других людей нет. И талантливому человеку тяжело осознавать, что ты «неслышимый», «невидимый», что тебя не понимают. Многие погибли. Влад Галкин, Андрей Панин… Очень яркие ребята. С Паниным просто никого и не поставишь рядом по таланту. Он мог всё…
Лично я каждый год тоже переживаю очень мощные катаклизмы собственного мироощущения, брошенности, когда ты вроде как и востребован, а вместе с тем у тебя всё время есть стремление, которого не слышит рядом с тобой стоящий. Хорошо, когда кто-то попадает к своему режиссёру. Тогда, конечно, ты имеешь возможности двигаться. Но есть люди, которые никак не могут вписаться, их и не вписать-то никак…
– И что помогает восстановиться после этой борьбы?
– Семья. Очень важно поддерживать близкий контакт с людьми, которые тебя знают не как Казанову, а как мужа, папу, сына. Или зятя – у меня, слава богу, жива тёща. Очень приятно понимать, что ты просто в нормальных человеческих взаимоотношениях с ними находишься.
На самом деле я человек вообще не восстанавливающийся. Сохраниться в разуме – вот это важно. Одно время я пилил деревья, когда можно было. Они мне по башке били, я грузил их, надрывался. Сейчас не очень разумно повторять эту историю. Но на самом деле физика очень мозги разгружает, мне один профессор сказал: «Адреналин – это яд, он расщепляется двумя способами: динамическим движением или алкоголем». Это к слову о талантах, которые жизнь свою сгубили…
– А вы что выбираете?
– Я что выбираю? Я не люблю отказывать себе вообще ни в чём. Но это пока, потому что знаю, что этот период закончится и наступит другой, аскетический. До него бы ещё дожить.
– И с чем связаны эти периоды аскезы?
– Это может быть связано с моим представлением о том, как я не должен был поступить, но поступил. И я себе даю обещание: не буду чего-то делать в течение целого года – и всё.
Это наказание искуплением. Ты понимаешь, что находишься в состоянии ответственности. Это необходимо. Потому что ты таким образом остаёшься на какой-то грани, которая не даёт тебе свалиться и перестать быть трудоспособным человеком.
– В нашем прошлом интервью вы рассказывали: «Когда знакомишься с монашеством, думаешь: как всё это можно пережить? Это ведь добровольная каторга». Выходит, перед этим вы думали, что в монастыре люди друг к другу относятся с большой любовью?
– Если ты не знаешь темы, ты пользуешься слухами, представлениями об этой теме других людей. О монастыре ли, о профессии полицейского, психиатра – не имеет значения.
Путь человека, который уверовал в Бога, такой: он идёт, и сначала ему всё кажется очень ярким, красивым, убедительным, насыщенным. А потом это превращается в некоторое страшное испытание, в котором ничего из того чудесного представления не присутствует. Но… Этот путь необходимо проходить. Потому что в этом и есть воспитание всего того человеческого, что в тебе заложено.
– А в моменты разочарования, уныния где вы черпаете силы?
– По-разному бывает: когда у неба, а когда у земли. Бывает, что надо лечь, полежать на сырой земле, а бывает – когда в небо посмотреть.
Был в Задонском монастыре сегодня. Есть ещё места на земле, где очень хорошо.
– Вы признавались, что со смертью виделись два раза, и это ощущение было страшное.
– Что об этом теперь говорить? На самом деле страшнее первого раза ничего не будет…
Ольга Шаблинская
