Когда меня спрашивают: «Как поживает Асенька?», я при всех прочих рассказах о её успешных творческих работах, сообщаю, что она вышла замуж за американца.
«Американец» — это Аркадий, вполне советский юноша, москвич, с которым она много лет дружила, пока он не уехал в Америку. Его судьбу решили родители. Перебрались за океан, хорошо там устроились. Купили дом, машину. Завели новые привычки: фитнес-клуб, путешествия, дружеские встречи. Получили всё, о чём здесь и не мечтали. Потеряли, правда, статус советской номенклатурной интеллигенции. Мама в Москве всю жизнь была уважаемой министерской дамой. Там — стала «бэбиситтером». Устраивает праздничные столы и развлекает чужих детей за деньги. Папа перешёл в ранг рабочего, чинит светофоры. Но их это устраивает.
Аркадий начал учиться, купил машину, завёл подругу. И, вдруг, вернулся в Москву. Решил жениться на Асе и увезти её… в мир больших возможностей.
Но столкнулся с непонятным ему сопротивлением.
Ну что здесь хорошего? Он, крупный высокий мужчина, ютится под низким потолком, в крошечной «хрущёвке», с женой и сыном. Попытки организовать «цивилизованный бизнес» наталкиваются на двойное дно каждого дела. Ему всё это не нравится, и он стонет:
— Я пожил уже здесь, как ты хотела. Теперь поехали в Америку и будем, наконец, жить как люди. Смотри, как благополучен мой младший брат. Неужели тебе не завидно.
Асе не завидно. В Америку она не хочет:
— Кем я там буду? Сараи проектировать? И не хочу я, чтобы мне, как беженке, предоставляли квартиру, покупали мебель, вещи. Всё это унизительно.
Правда, под давлением мужа, выправила бумаги, довольно легко проходя все этапы собеседований в американских учреждениях. Молодого успешного архитектора, ни в чем не нуждающегося, кроме — как они это понимают — свободы, приглашают к себе с удовольствием.
Погода в январе была тёплой. Около нуля. Московские начальники распорядились залить катки на время детских каникул. Такой каток появился и во дворе, где мы гуляем с нашим мальчишкой.
Мы решили — грех этим не воспользоваться. Ася купила себе ботиночки с фигурными коньками. Я принесла свои, давно забытые на антресолях. И….
Выходим с колясочкой. Моя дорогая куколка переодевается и выезжает на лёд. Я прогуливаюсь по краю катка, жду своей очереди, и переживаю ностальгический восторг.
— Я опять наблюдаю за Асиными упражнениями на льду, как в её детстве: красиво, глаз не оторвёшь. Сколько часов я провела у бортика катков в Асиных тренировках, соревнованиях, награждениях. Все её грамоты и медали до сих пор хранятся в заповедном ящичке памяти.
Расти, Марик… Наши с тобой тренировки ещё впереди… А в Америке кататься на коньках можно будет?
К Асе подкатила девчушка, лет десяти:
— Ты так хорошо катаешься. Можно я поеду с тобой рядом?
— Давай!
— А можно я возьму тебя за руку? Я пришла с дедушкой. Видишь, вон стоит там возле скамейки. У меня мама — юрист, всё время работает. А ты работаешь?
— Сейчас нет. Кормлю малыша.
— Да. Дети — это хорошо. Я тоже заведу детей. Но мужа после этого выгоню.
— Почему?
— Да ну его. Ещё запьёт…
— Почему ты так решила?
— Я же вижу, что от мужчин никакого толка. Слоняются целыми днями, пьют, курят. От них грязь и морока.
— Ты, однако, — эмансипэ!
— Да нет. Просто современная. А тебе сколько лет?
— Тридцать.
—
