Антология русского верблюда
Мой друг, автослесарь Павлик сказал:
- Встречаемся в шесть возле Центрального Дома Литераторов. Я покажу тебе лицо современной поэзии.
Мне, признаться, давно хотелось заглянуть в это грустное лицо. Весь опыт моего высшего гуманитарного образования подсказывал мне, что настоящая поэзия всегда находится под спудом и, презираемая современниками ждет, когда народятся понимающие потомки. Вдруг мне удастся поймать ее зарождение?
У входа в Дом Литераторов стояла толпа. Увидев над головами людей цветы, я сначала подумала, что в здании проходит прощание с каким-нибудь заслуженным телом. Прижизненные характеристики покойного явственно обозначались составом провожающей публики: белогвардейские офицеры, отроки, торгующие газетой "Память" и пенсионеры обоих полов. Но оказалось, что событие было не печальным, а радостным: поэтесса Карташевой, совесть русского народа, прибыла в Дом Литераторов с единственной гастролью. Об этом я узнала от пожилой женщины в туалете.
- Карташева расстроится, - сказала старушка, - такой грязный туалет!
Попасть в зал было невозможно - все проходы заполнили есаулы с нагайками.
- Да вы их попросите, они же все люди православные - пропустят, - советовала одна пенсионерка другой.
- И то правда. Православные - пропустят. Пойду.
Вечер Карташевой проходил в большом зале. А в малом как раз начиналось то, что нам с Павликом было нужно - "Вечер одного стихотворения".
- Первое правило Бойцовского клуба, - сказал Павлик нравоучительно, - никому не рассказывай о поэтическом вечере.
Обычно мероприятие ведет поэтесса Римма Федоровна Казакова: направляет молодых поэтов в правильное русло, ругает их за глагольные рифмы, в общем, посильно исполняет обязанности старика Державина. Но тут как раз началась осень - она и прихворала. Поэтому вместо нее вечер вел какой-то парень, как потом выяснилось, многодетный отец.
- Сначала мы будем слушать стихи совершенно не мои - стихи моего друга. Я вам их яростно рекомендую, - сказал ведущий. К микрофону вышел Алексей В. Алексеев, "лучший поэт в категории от 25 до 45 лет". Друзья обменялись ритуальными похлопываниями в стиле героев афро-американских комедий, и все приготовились слушать фрагменты поэмы "Путешествие из Содома в Гоморру".
Поэт расскажи мне о верности долгу,
О том как Сережка имел Айседорку.
Моему другу Павлику особенно понравились строки о том, что "мы строим церкви, а не синагоги" и про то, что "я на измене сижу от измен". На прощание Алексей В. Алексеев прочел:
В сущности я джинн,
Только потри пах
- и скромно удалился.
С мест тут же вскочило человек пять или шесть, но ведущий строгим голосом объяснил, что выступления строго по предварительной записи и вызвал к микрофону женщину в голубом платье и с гитарой.
- После рождения второго ребенка она долго не играла, - сказал отец и поэт, - И мне даже жалко на нее смотреть.
- Я всю жизнь завидовала тем, кто умеет играть на гитаре, - с умилением сказала я Павлику.
- Не торопись завидовать, - прошипел мой друг, обиженный тем, что "евреи из первых рядов" не дали ему вписаться в очередь на чтение стихов.
Женщина была не только матерью, актрисой, певицей, но и поэтом. И даже публиковалась в сборнике "Антология русского верлибра".
- Верблюда? - не расслышал Павлик.
Стихи у нее были про театр. Она так и спела: "Театр абсурда - мой удел".
Потом вышел крупный мужик, капитан запаса. Ведущий сказал, что капитан не пьяный, просто он был контужен и у него такая теперь странная речь. Этот поэт уже печатал свои стихи в "Медицинской газете", а нам он прочел поэму про то, как на юге он переспал с русалкой, а она потом уплыла от него в море. Но мы даже не успели расстроиться за капитана, потому что в следующем стихотворении он уже гулял за ручку с какой-то другой "девушкой Крыма". Ему почему-то не хлопали.
Потом еще выступал бритый парень сложной судьбы, в матроске. Он прочел поэму о том, как встретил на кладбище девушку и привел ее домой. Но там он горько пожалел о своем легкомыслии, потому что
...сняла она рубаху,
А под ней - такой кошмар!
Я не умер чуть от страха,
Это был большой удар.
Чахнет бедная со скуки.
В этом нет моей вины,
Все же сволочи и суки,
Из мед вуза пацаны!
После этого некрофила выступали еще несколько молодых людей, которые пришли не вместе, но были неуловимо похожи друг на друга, главным образом большими белыми шарфами.
Я демон злой, я - Хаос, я лунатик,
Задул свечу, "Умрите, счастья тени!"
И засмеялся - тихо и спокойно, -
прочитал один из них.
Через какое-то время я поняла, что самая поэтическая профессия - логопед. Многие женщины выходили к микрофону и говорили:
- Меня зовут Анна Степановна. Я тоже логопед. Я прочту стихи про любовь.
Смотрю на оконные стекла хмуро
Когда-то я встречи ждала, дура.
Вообще, я заметила, что поэты с веками не утратили самого главного - взаимной ненависти. Хлопали они друг другу как-то вяло, скорее по обязанности. Единственная женщина (логопед по профессии), которая сорвала дружные овации, перед выступлением сказала:
- Вы все такие талантливые, большие поэты. А я просто пишу стихи для детей. И совсем ни на что не претендую. Вот, например, мои стихи о змее:
Шепелявая змея
Приползла неспеша.
В зале плакали.
Потом вышла еще одна женщина, вся в черном с ног до головы, похожа на фею Моргану из "Утиных историй". Она не стала представляться издалека, дескать, я тоже логопед и тоже пишу стихи. Нет, потрясая монистами, Моргана сказала:
- Людмила Наровчатская - это Я!
И она прочла что-то про рыбалку ("сеть взорвалась иным законом бытия") и про "нас, поэтов", и про желание "снова в детство впасть". Зал совсем притих. Помолчав с полминуты и оглядев натужно молчащих коллег по ремеслу, Людмила заявила:
- Ну ладно, так и быть, еще одно стихотворение!
Он мне сказал тогда:
"Ты - жрица!"
Но мне больше всего понравилась девушка из Каширы.
- Я недавно пишу стихи. Первое мое стихотворение посвящено мой подруге Свете. Или бывшей подруге. Я еще не разобралась.
И прочитала стихотворение ("...Лишь выпив буйное твое сознанье"), из которого было не совсем понятно, что же за кошка пробежала между молодыми женщинами. То ли эта так называемая подруга увела у нее хахеля, то ли наоборот вышла замуж и предала идеалы их девичьей дружбы. Было очень жалко, что бывшая подруга Света не присутствует в зале - она определенно была бы раздавлена. Зато в зале находился мордатый ухажер начинающей поэтессы из Каширы. Он громко хлопал и я обрадовалась, что у талантливой девушки все наладилось, несмотря на предательство подруги.
Как ни станно, большинство стихов все-таки были не о любви, а о Куликовской битве и вообще о монголо-татарском иге. Вот ведь, казалось бы, пятьсот лет прошло, а до сих пор вдохновляет! Павлик даже занервничал, что у него до сих пор нет ни одного стихотворения ни о Дмитрии Донском, ни даже о каком-нибудь захудалом Мамае.
Когда в зале не осталось никого, кроме нас с Павликом и двух старичков, к микрофону снова вышел контуженный капитан запаса и сказал:
- Ну, теперь я вас изнасилую по-настоящему.
Его стихов в этот раз я почти не слышала, потому что в этот момент Павлик как раз заглянул в мои записи и прошипел:
- Ну ты и сволочь.
Мы начали ругаться и закончили тем, что он выпихнул меня в проход и толкнул прямо по направлению к микрофону.
- Представьтесь, кто вы. А то может быть, вы с Луны прилетели, - пошутил контуженный капитан. "Как же, - злобно подумала я, - так я и назову свою настоящую фамилию. Зря что ли у меня подруг так много?". А вслух сказала:
- Меня зовут Виктория Кабакова. Я работаю пи-ар менеджером в журнале "Ах..." и пишу стихи с четырех лет. Сейчас я прочту вам кое-что из раннего. Это стихотворение, экзистенциально заброшенном в мир Чебурашке. Он одинок и потерян, его лапы безжизненно висят вдоль тела. И вот что он думает...
Мария Кувшинова
Опубликовано в журнале "Ах..."
