Антон Долин – знаковый кинокритик сегодняшнего времени в России. Он ведет программы о кино на популярных радиостанциях, он главный редактор журнала «Искусство кино», он, в конце концов, уже восемь лет ведет «киношную часть» «Вечернего Урганта» и представляет все лучшие кинопремьеры проката.
– Вас не удивило, что Россия, то есть наш оскаровский комитет, выдвинул на «Оскара» «Дылду» Кантемира Балагова?
– А что тут удивительного? Мне кажется, что это в порядке вещей.
Это неверное суждение, что на «Оскара» должен выдвигаться фильм прямолинейный. В свое время на «Оскаре» побеждали такие фильмы, как «Девичий источник» Бергмана, «Скромное обаяние буржуазии» Бунюэля, картины Феллини. А в последние годы «Все о моей матери» Альмодовара или «Любовь» Михаэля Ханеке. Всё это уж не менее радикальное кино, чем «Дылда» Балагова.
– Тут удивляет радикальность нашего оскаровского комитета и его главы Владимира Меньшова. Один из персонажей «Дылды» – нелепый человечек, которого презирает его собственная мать, которому случайно перепал секс с героиней, и та от отчаяния пытается в конце концов устроить с ним свою несчастную жизнь, – так вот он очень похож на Владимира Путина. Это бросается в глаза.
– Да, он, конечно, похож. Но это уже из области анализа фильма и не имеет отношения к такой утилитарной вещи, как включение фильма в оскаровский лонг-лист. А то, что наше подсознание и сознание работает так, что Путин нам – и зрителям, и режиссеру – видится повсюду, очень легко объяснить.
– Хочу вас спросить о Марке Захарове. Как и после смерти Табакова, в соцсетях начался весь этот гвалт по поводу того, что он «испортил себе некролог» тем, что подписывал какие-то письма, говорил, что одобряет политику Путина. Как с этим быть?
Никак с этим быть не надо. Прежде всего если мы хотим считать себя демократическим обществом, то должны дать право любым людям – и заслуженным, и простым смертным – иметь свои взгляды, даже если они нам очень не нравятся.
Понимаете, приятно всегда редуцировать чужую систему ценностей до каких-то простейших тезисов. Например, Марк Захаров сказал, что поддерживает Путина – о, значит, он поддерживает аннексию Крыма, значит, не хочет смены правителя, значит, он против независимой Украины и за имперскую спесь, за ненависть и презрение ко всем вокруг и, значит, он за то, чтобы печень митингующих размазывали по асфальту. Но это все не так! Изложи вы эти тезисы Марку Захарову, он бы сказал: нет, я с этим не согласен, а Путина я поддерживаю потому, что Путин не такой, он на самом деле хочет, чтобы в России была свобода и демократия, просто ему все время мешают, – и, должно быть, еще какой-нибудь список. То есть все сложно, нет монополии на правильный взгляд, и нет человека, который пакетно разделял бы все взгляды другого.
В отношении же Марка Захарова или Олега Табакова... Ну представьте себе, что есть великий живописец, который всю свою жизнь изменял жене. Но это некрасиво – изменять жене. Я, например, не изменяю моей жене. Это безнравственно, он причинял этим боль и жене, и детям. Это все так. Но если он действительно великий живописец, то для 99% людей он – это его искусство, добро и свет. А подробности личной жизни – это для тех, кто ими интересуется или лично с ним знаком.
И дело даже не в безусловном праве Марка Захарова говорить вещи, которые могут не нравиться вам или мне, а в том, что смысл его картин или спектаклей в любом случае важнее в тысячу раз. Просто по зоне поражения. Гитлер был негодяем, и невозможно сказать: «Зато он любил котят». При том, что совершил Гитлер, любое «зато» – любовь к котятам, строительство хороших дорог, его начитанность и изысканный музыкальный вкус – все это абсолютно неважно.
А Марк Захаров сделал свой театр и свои фильмы, и они учили людей бороться с тиранией и дарили смысл жизни. Рядом с этим все, что он говорил в каких-то интервью, и вообще любые, сколь угодно людоедские взгляды не имеют никакого значения. Это не взвешивается на одних весах.
– А как вы относитесь к метаморфозам Константина Богомолова? Будете ли вы и дальше ходить на его спектакли?
– Конечно, буду. Мы почти ничего не знаем о личных взглядах, например, Шекспира или Эсхила, Микеланджело или Леонардо. Возможно, они были какими-нибудь мерзавцами, гораздо худшими, чем Константин Богомолов. Но разве это повлияет на решение человека, идти ли ему на выставку картин Леонардо или на концерт музыки Баха? Конечно, нет. Каждый из нас умеет проводить разделение между творчеством и творцом.
За Костей Богомоловым, которого я знаю очень много лет, я уж точно оставляю право на совершенно любые политические взгляды. Люди меняются. Сейчас у него такой период, но, может, пройдет три года, и он скажет, что заблуждался, и возглавит митинг против Кремля. А может, он станет министром культуры – мы не знаем.
– В перемену позиции охотно верю, но сравнение с Бахом – это не слишком?
– Бах развлекал раз в месяц новой кантатой лейпцигскую публику. А Богомолов развлекает каждые три месяца московскую публику новым спектаклем. В чем разница? Только в том, что Баха мы уже канонизировали. Возможно, через 300 лет люди будут поклоняться Константину Богомолову.
– Возможно. Но, с другой стороны, вы как-то говорили, что «огосударствление», например, Никиты Михалкова привело его к утрате таланта.
– Я, если честно, никогда не был большим поклонником даже раннего Михалкова. Но хотя его картины мне не близки, все равно он талантливый, интересный человек.
Ни за какие коврижки министром культуры не стану
– Кстати, а если не Богомолов, а вы стали бы министром культуры, как бы вы изменили культурную политику?
– У меня была бы огромная и сложная программа во всех областях – мне нужен час, чтобы изложить основные ее пункты. Но я не буду этого делать, потому что ни за какие коврижки я министром культуры не стану. Мне тяжело даже сейчас, в качестве всего лишь билетного кинокритика, получать тонны проклятий из-за того, что мой взгляд на какой-либо фильм не совпал с еще чьим-то взглядом.
– Но вам приходится общаться с разными людьми и говорить приятные вещи там, где вы их говорить совсем не хотите. И вообще, можно ли быть вписанным в систему кинокритики и кинопроизводства и оставаться не ангажированным?
– Конечно, я стараюсь быть вежливым, что, кстати, мне очень трудно дается. Я от природы человек довольно бестактный. Может, по мне так и не скажешь, но мои близкие это очень хорошо знают. Мне трудно соблюдать какие-то формальные кодексы, но я себя приучил.
Однако в мой кодекс входит очень важная деталь – не врать. Когда меня пытаются обвинять в двойных стандартах, лицемерии и в чем-то еще – а в этом меня обвиняют постоянно, – я воспринимаю это довольно болезненно. Моя задача – отвечать за каждое написанное и сказанное слово. Я пишу и говорю искренне всё. Это принципиальная позиция.
– Тем не менее вас порой стараются обвинить в заказухе.
– Ну да. Давнее мое правило – без крайней необходимости не заниматься разгромами каких-то фильмов. Я стараюсь писать только о фильмах, которые мне нравятся или интересны. Если я ругаю какое-нибудь кино, я должен сам убедиться в том, что фильм не просто плохой, а что в моей системе координат он вредный.
Тут я должен признаться в совершенно трусливом жесте. Недавно вышел фильм «Тайна печати дракона». Я и заранее был уверен, что он ужасен, а когда посмотрел его, с большим трудом выдержав, то принял для себя решение не писать о нем даже в Facebook. Потому что стоило мне в каких-то комментариях о нем отозваться, как тут же налетели какие-то болельщики этого фильма и какие-то, видимо, друзья продюсеров и начали меня опять обливать помоями. В общем, я тут сдал назад, сказав себе: «Он провалится и без меня». Он и провалился. Но до сих пор не знаю, правильно ли я поступил, что не предостерег свою аудиторию.
– Мы все так или иначе обсуждаем все время политику. А что вам интересно в политике?
– Политика меня интересует лишь постольку, поскольку она мешает свободно жить мне и многим вокруг, поскольку есть осознание того, что какие-то люди несправедливо сидят в тюрьме, законы не выполняются, есть этот чудовищный, постыдный конфликт России и Украины. Эти вещи – как застарелый бронхит. Вот ты идешь по улице – и все вроде нормально, но вдруг тебя начинает сотрясать в страшных приступах неконтролируемого кашля. Тебя может скрутить посреди эфира, в метро или – это вот вообще! – на концерте классической музыки. И оттого, что ты не можешь с этим ничего поделать, очень стыдно и противно.
И когда я в ленте новостей вижу, что невиновного человека приговорили к четырем годам тюрьмы за то, что он бросил пластиковый стаканчик, – я испытываю чувство вот этого кашля и думать не могу больше ни о чем. Понимаете?
– Конечно.
– Я не знаю, как себя лечат те, кто живет, этого не замечая. Может, они заставляют себя верить в какой-то заговор американцев против России или еще во что-то – я не знаю. Но мне с этим живется очень трудно. Я был бы счастлив, если бы всех политзаключенных в России выпустили на свободу, если бы с Украиной заключили мир, если бы культура и образование получали больше денег из бюджета, чем силовики. Я просто забыл бы, что есть политика, как выглядит президент, как его зовут, и мне было бы все равно, сколько сроков он правит. Да хоть бы он себя царем короновал – плевать! Но, к сожалению, это не так.
– И приходится выходить на митинги. Вы и на несогласованных были. Вы себя чувствуете в безопасности?
– Никто себя не чувствует в безопасности в государстве, где действия силовиков – очевидно, с благословения высшей власти – противоречат Конституции, а судам на это наплевать. Но все возможные терапевтические действия для внутреннего ощущения безопасности я уже совершил: я не нарушаю никакие законы, я живу по десяти заповедям Моисея и Нагорной проповеди Христа, я воспитываю своих детей, люблю свою жену, делаю свою работу, стараюсь вежливо общаться с окружающими, давлю в себе высокомерие, стараюсь приносить добро окружающим – ну вот это и есть моя охранная грамота, другой нет. Но эта охранная грамота перед Бытием, конечно, а не перед росгвардейцами. Но мне кажется унизительным – жить и думать о том, как не провиниться перед росгвардейцами.
– С чем у вас ассоциируется словосочетание «запасной выход»?
– Мой персональный запасной выход из этой жизни – это искусство. Вот сейчас рядом со мной лежит первый том «Дон Кихота», изданный в 1932 году. Пока не дочитал, я беру его везде с собой. В метро еду три остановки и успеваю прочесть главу или полторы. Это такой кайф – я вообще забываю, что вокруг Москва, XXI век. Мне очень хорошо. Или выхожу вечером гулять с собакой. Слякоть, темнота, холодно, осень – а у меня в наушниках кантата Баха, и мне сразу становится всё равно.
Есть и более простые методы. Мне вот подарили ящик антоновских яблок, и я беру яблоко, ем, оно пахнет так прекрасно, и я совершенно забываю обо всем неприятном вокруг. Поэтому запасных выходов на самом деле тысячи вокруг каждого из нас. И только от нас зависит, в какой момент мы их откроем.
Вообще, счастье – это очень простая вещь. Надо просто не закидывать удочку за счастьем слишком далеко.
Балуева Анна
