Владимир Владимирович Шахиджанян:
Добро пожаловать в спокойное место российского интернета для интеллигентных людей!
Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

Архивные следственные дела на ваших репрессированных родственников

Инструкция по поиску и применению

Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом.

Из нобелевского выступления А.И. Солженицына

 

Среди людей, которые любят призывать к порядку именем Сталина, а чересчур откровенный интерес к теме репрессий предлагают карать новыми репрессиями («Опять репрессии обсуждаем!? Сколько можно! Хватит уже возмущать общественное спокойствие!..»), — среди этих людей мне ни разу не встречались такие, кто хотя бы раз в жизни держал в руках следственное дело на своего репрессированного родственника.

 

Следственное дело на репрессированного — как рисунок из анатомического атласа. Или как сложный механизм, представленный в разрезе, с обозначением всех узлов, винтиков и шестерёнок. Чтобы понять, как эта машина функционировала и кто ею управлял (а управляли — такие же люди, как и те, кто очутился под её колёсами), не нужно знакомиться с сотней дел. Достаточно прочесть одно-единственное, ну скажем, двоюродного дяди своей бабушки.

 

Что можно найти в таком деле?

Традиционно следствие против осуждённых по 58-й статье открывается одним или несколькими доносами третьих лиц — правда, прочесть их вам не дадут. Для вас знакомство со следственным делом в отношении родственника, скорее всего, начнётся с ордера на обыск/арест и перечня изъятого при обыске имущества.

Далее — подробная анкета арестованного расскажет о дате и месте его рождения, социальном происхождении, составе имущества, месте жительства, профессии, роде занятий и месте службы, образовании, составе семьи, воинской службе, внешности (рост, цвет глаз и волос, особые приметы) и т.д.

Заполнив надлежащим образом анкету, следствие приступало к допросам арестованного по существу предъявленного обвинения. Вопросы следствия и ответы обвиняемого могут охватывать различные этапы биографии, трудовой деятельности. Помимо этого, из протоколов допросов очень часто можно почерпнуть расширенные сведения о членах семьи репрессированного.

В подкрепление выдвинутых обвинений, как правило, собирались показания свидетелей: в этом случае протоколы свидетельских допросов также будут присутствовать в деле.

На основании собранных материалов составлялось обвинительное заключение, за которым следовали протокол заседания судебной тройки и выписка о приведении приговора в исполнение.

Заключительные материалы попадают в дело во время реабилитации осуждённого: это, как правило, документы об инициализации повторного расследования, его итоги и определение о реабилитации, запросы в ЗАГС о поиске родственников и др.

Очень редко, но всё-таки могут обнаружиться в следственном деле личные письма, рукописи, дневники... Помните, что по закону родственники репрессированного имеют право забрать документы личного характера себе.

 

Собственный опыт

С архивно-следственными делами своих пращуров мне доводилось знакомиться дважды. В первом случае это был процесс по «религиозному признаку» — против моего шестиюродного прадедушки Дмитрия Владимировича, иеромонаха, который нёс послушание при московском Даниловом монастыре. Когда в 1929 году советская власть приняла положение о закрытии обители, в самом монастыре организовали спецприёмник НКВД для детей родителей, расстрелянных на бутовском полигоне. Однако в церкви Воскресения Словущего к югу от монастыря, вопреки всем запретам, продолжалась приходская жизнь, велись богослужения... Этой работой как раз и руководил Дмитрий Владимирович, что и легло в основу выдвинутых против него обвинений. История Дмитрия — ещё и про «клад с сокровищами», потому как именно он нёс послушание при мощах Святого князя Даниила, а куда подевались они к моменту его ареста — до сего дня остаётся неизвестным.

...Являясь руководителем контрреволюционной группы церковников, создал нелегальный монастырь, вербовал молодёжь и обрабатывал её в антисоветском духе, организовал нелегальный сбор средств для сосланных за антисоветскую деятельность церковников. <...> Не ограничиваясь антисоветской работой в городе, руководство группировки распространяло своё влияние и на деревню. Через своих связистов на селе, в частности попа Кирилина, группировка проводила активную контрреволюционную деятельность, направляемую на срыв колхозного строительства. Крестьянство призывалось к выходу из колхозов, являющихся «очагами антихриста». <...> Участники группировки в антисоветских целях широко популяризировали имеющиеся при церкви мощи так называемого «Святого князя Даниила». К мощам «Святого Даниила» устраивались целые паломничества крестьян из подмосковных деревень и даже бывших Калужской и Тверской губерний. Это паломничество использовалось в двух целях – усиления <денежных> средств и антисоветской агитации среди крестьян. <...> Одновременно участниками группировки широко распространялись контрреволюционные листовки вроде «Молитва перед державной иконой» и др.»

В 1933 году Дмитрий Владимирович был приговорён к пяти годам исправительно-трудовых лагерей и спустя несколько месяцев умер в заключении.

Вторая история развернулась передо мной на нескольких сотнях листов, для изучения которых потребовался месяц. Мой троюродный прадед Евгений Робертович, офицер царской армии, артиллерист, впоследствии — инженер и изобретатель, придумал и реализовал поточную систему производства на Тульском оружейном заводе. Он не получил вознаграждение за свой труд и возбудил судебное дело об авторстве против руководства завода. В результате с завода был уволен, а спустя три года — арестован по обвинению в многолетнем шпионаже в оборонной промышленности на германские разведывательные органы.

В его следственном деле имеется три протокола допросов, проведённых младшим лейтенантом оперуполномоченным Дубровским 2-го, 3 и 4 февраля 1937 года. Показания Евгения в них изложены более-менее живо, встречаются зарисовки мемуарного характера.

Вопрос: Следствию известно, что вы находились при дворце царя Николая II в Царском селе в охране дворца.

Ответ: Я это отрицаю.

Вопрос: В Царском селе вы бывали?

Ответ: Проживал недели три в отпуске.

Вопрос: Почему избрали местом отпуска Царское село?

Ответ: Семейные обстоятельства — болезнь жены.

Вопрос: В царском дворце бывали?

Ответ: Был, в 1907 году, на награде и завтраке по случаю столетия артиллерийского училища. Причём во время этого приёма имел личную встречу с Николаем II, который интересовался, не являюсь ли я сыном или родственником следователя Роберта Эмильевича. Я указал, что я его сын. Но повторяю, что в охране дворца я не был.

В первых показаниях — даже по меркам 1937-го — ничего криминального. Наверное, поэтому спустя неделю за дело взялись вышестоящие сотрудники управления. Последующие четыре допроса задокументированы уже на печатной машинке, заверены подписями новых лиц, в том числе заместителем тульского прокурора, ответы обвиняемого исполнены канцелярской лексики и признательных показаний в шпионской и антисоветской деятельности. Инженер с высшим образованием внезапно начинает строить фразы как неуч. К последним показаниям и вовсе не приложены оригиналы с подписью обвиняемого — только машинописные копии.

Двое свидетелей по этому делу опрошены аж восемью месяцами позже, причём вовсе не по «шпионской» теме (эта линия в деле развалилась, как только Евгений отказался признавать свою вину, а реальных доказательств у следствия так и не нашлось): в конечном счёте ему инкриминированы троцкистская пропаганда и тост, поднятый за скорейшее падение советской власти... Со слов свидетеля, который, как выяснилось при пересмотре дела в 1950-х, за одним столом с Евгением никогда не сидел.

25-го ноября составлено обвинительное заключение, 9 декабря состоялось заседание тройки, на которой Евгений приговорён к высшей мере наказания, а 21 декабря, в «официальный» день рождения вождя народов, приговор приведён в исполнение.

Последний документ отпечатан на машинке: «Постановление тройки УНКВД по Тульской области о расстреле такого-то приведено в исполнение тогда-то». Машинописная форма, выпущенная на календарный месяц, — оставалось только вписать фамилию осуждённого и день расстрела.

 

Искать — и найти

Для заинтересованных читателей я постарался насколько возможно просто изложить технологию поиска архивно-следственных материалов о репрессированных родственниках. Тем более что поиск этот сегодня действительно очень прост — всю основную работу берут на себя сотрудники Федеральной службы безопасности РФ, в ведении которой находятся архивно-следственные дела осуждённых по 58-й статье УК РСФСР (контрреволюционная деятельность).

С письменным запросом в свободной форме можно обратиться в региональное УФСБ по месту вашего проживания либо в Центральный архив ФСБ по адресу: 101000, Москва, ул. Большая Лубянка, дом 2. Я отправлял заявление заказной почтой, но теперь это можно сделать и через электронную приёмную.

Желательно знать регион, в котором арестовывался ваш родственник, примерный год его рождения и период времени, когда производился арест (это помогает идентифицировать нужного человека среди множества других — например, когда у него расхожая фамилия). Поищите эту информацию в Книгах памяти, доступных через интернет, — она должна быть там.

Укажите в заявлении свои личные данные, обратный адрес для ответа, контактный телефон (в Москве сотрудники архива предпочитают не отправлять письма, а сразу звонить заявителю) — и запасайтесь терпением.

В Москву можно обращаться, даже если Вы из другого города. В этом случае следственные материалы, когда они будут найдены (на исполнение запроса закон отводит 3 месяца), будут направлены в УФСБ того региона, где проживает заявитель, а уже оттуда с вами свяжутся и пригласят на просмотр. Если выявленное дело прибыло из другого региона, на его изучение заявителю даётся один месяц. Бывает, что дело тоненькое, а случается, что на несколько сотен страниц: в удобное для вас время вы можете приходить в читальный зал архива ФСБ (разумеется, в часы его работы) — и продолжать чтение, делать выписки...

По окончании знакомства с делом можно заказать ксерокопии: обычно их делают с тех страниц, на которых нет сведений относительно третьих лиц (либо чужие имена будут закрыты полоской бумаги) и которые не выдают методов оперативной работы спецслужб (поскольку до сего дня эти методы неизменны). Снять копии могут при вас, а при высокой загруженности исполнят заявку в течение месяца.

К делам второй половины 1930-х годов (иногда и более ранних) обычно прикладываются фотографии арестованных. Так что велик шанс, что вы сможете заглянуть в глаза вашему родственнику, даже если в семейном архиве его фотографий никогда не было. Снимки по вашей просьбе отсканируют в высоком разрешении или (как это, например, делают в Москве) отпечатают заново на фотобумаге, отретушировав дефекты, пятна и сколы... Добавлю, что фотографии, как и ксерокопии дел, просмотр которых курирует ФСБ, делаются бесплатно.

Важный момент — документы, подтверждающие родство с репрессированным. Согласно закону, вы обязаны предъявить их в том случае, если с момента ареста прошло менее 75 лет. Как только 75 лет минуло, доказательств родства не требуется — материалы открыты для общего доступа. Все дела за 1930-е годы этот временной ценз уже прошли. Если вас интересует более позднее дело, потребуется собрать цепочку свидетельств о рождении/бракосочетании до ближайшего общего предка с репрессированным и приложить копии этих документов к заявлению, пояснив тут же («на пальцах») линию родства — кто кому и кем приходится...

Впрочем, родство может быть подтверждено не прямо, а косвенно (например, если ваши родственники проходят в качестве родственников осуждённого по материалам дела — исполнитель запроса это проверит). Рассказывают и о случаях, когда подтвердить родство не удалось, но заявителю всё равно выдавали дело на основании общей фамилии или даже портретного сходства с репрессированным. В Интернете дают ещё одну рекомендацию: если у Вас есть возможность ознакомиться с делом в Москве, на Лубянке, то пишите сразу туда — при отстутвии подтверждающих документов в ваше положение постараются войти и дело, вероятнее всего, покажут.

Разумеется, для того чтобы с архивно-следственными материалами в принципе можно было ознакомиться, осуждённый должен быть признан репрессированным, а для этого — пройти через процедуру реабилитации. Основная масса следственных дел периода массовых репрессий 1937-1938 годов пересмотрена ещё в советский период, и решение о реабилитации в отношении осуждённых вынесено давно. В случае (гораздо менее вероятном, но всё же), если ваш родственник не был реабилитирован, дело откроют для просмотра только по завершении этой процедуры. Для её запуска вам необходимо обратиться с письменным запросом в региональную прокуратуру — лучше по месту нахождения органа, принявшего решение о применении репрессии, но можно и по месту вашего проживания (органы прокуратуры, как и ФСБ, переадресуют корреспонденцию куда надо). Подробности можно найти в Интернете по поисковым запросам «реабилитация репрессированных», «порядок реабилитации жертв политических репрессий» и т. д.

Если после суда ваш родственник умер в заключении, то, скорее всего, в ведомственных архивах МВД и Федеральной службы исполнения наказаний (по месту отбывания) сохранилось и личное дело осуждённого (велось с момента прибытия в место заключения). Из него можно узнать, где и чем занимался человек в заключении, а также точную дату и причину смерти. Не исключено, что сотрудники ФСБ сами найдут и закажут такое дело для вас — вы обнаружите этот «бонус» на столе в читальном зале, когда придёте знакомиться со следственным делом. Но можете и сами — при первом же запросе — попросить навести справки о наличии личного дела осуждённого.

Если ваш родственник не подвергался уголовному преследованию, а был репрессирован в административном порядке (спецпоселение, раскулачивание), то запросы об имеющихся на этот счёт сведениях нужно направлять не в ФСБ, а в информационные центры МВД РФ по месту применения репрессии и месту выселки, если оно известно.

Наконец, самый сложный случай: если вы не нашли упоминаний о своём родственнике в Книгах памяти, расстрельных списках и базах данных по репрессированным лицам, но всё-таки уверены, что он был репрессирован советской властью, — отправьте запрос на поиск сведений о нём не только в ФСБ, но и в информационный центр УМВД РФ региона, где, по вашим данным, применялась репрессия (о спецпоселенцах — также можно запрашивать по месту выселки), а также в Главный информационно-аналитический центр (ГИАЦ) МВД РФ.

 

«Кто виноват?» и эффект бумеранга

Сделал ли я для себя какие-то фундаментальные выводы, изучив следственные материалы на своих родственников? Пожалуй, самое главное окрытие — репрессии осуществляются не абстрактной «тоталитарной системой» и не каким-то даже «кровавым тираном». Репрессии — дело рук вполне конкретных и на удивление простых людей. Да, один человек, как правило, не в силах поломать систему, в которой он живёт, развивается, трудится... Однако на каждодневных решениях и поступках каждого из нас — зиждется эта система.

Финал истории о моём троюродном прадедушке весьма кинематографичен. Два года спустя после его расстрела, в ноябре 1939-го, военный трибунал войск НКВД Московской области на закрытом судебном заседании в Туле приговорил бывшего начальника отделения Льва Пеккера, сфабриковавшего дело Евгения (и многие последующие дела), к десяти годам исправительных лагерей с оговоркой, что по тяжести совершённых им преступлений Пеккер заслуживает высшей меры наказания. «Судебным следствием было установлено, что он систематически грубейшим образом в своей практической работе нарушал советское законодательство тем, что лично применял к заключённым меры физического воздействия, заставляя их подписывать сфабрикованные им самим клеветнические показания, изобличающие как самих допрашиваемых, так и других в тягчайших контрреволюционных преступлениях».

Что же произошло? Когда Пеккер (в тексте приговора по его собственному делу уточняется — «еврей с низшим образованием») перестал быть угодным системе (или, вернее, стал угоден в новом качестве), система поступила с ним ровно так же, как он ранее поступал со своими подследственными... Приговоры по четырём последним делам, состряпанным Пеккером, успели отменить до приведения в исполнение.

Мой прадед Евгений Робертович был реабилитирован 31 октября 1955 года. На процессе по его реабилитации единственный из оставшихся в живых свидетелей допрашивается повторно.

Вопрос: Правильно ли записаны в протоколе 1937 года ваши показания в отношении Евгения Робертовича?

Ответ: Нет, Пеккер неверно записал, а я не вник в содержание, некритически отнёсся и подписал протокол.

Жена Евгения, Анна Сергеевна, впервые приглашается для следственной беседы в возрасте 75 лет.

Вопрос: Кем доводится вам Евгений Робертович?

Ответ: Евгений Робертович – мой муж. В 1937 году он был арестован органами НКВД, и где находится сейчас, мне неизвестно.

Вопрос: Что вам известно о нелояльном отношении вашего мужа к существующему строю, о его антисоветских суждениях?

Ответ: Мой муж упорно работал на благо родины, будучи инженером, по вечерам после работы никуда не ходил и подолгу просиживал за чертежами над своими изобретениями. А когда ему чинили препятствия на оружейном заводе в деле организации поточной системы, он часто приходил домой и плакал от обиды за то, что он хотел сделать полезное дело, а ему мешали, не считая его работу за изобретение...

У следователя КГБ, который в 1955-м вёл дело о реабилитации моего прадеда, достаточно редкая фамилия. Закончив изучать материал, я отыскал в соцсетях его потомков (желание разыскивать потомков Пеккера почему-то не возникло, хотя у кого-то на моём месте всё может быть наоборот). Они до сих пор живут в Туле, и, как это часто бывает, некоторые из них состоят на службе в силовых структурах. Я в двух словах описал повод, по которому связался с ними, и выразил признательность за достойную работу их родственника, который реабилитировал моего прадеда. Они удивились — не знали даже, что несколько десятилетий назад это ведомство решало задачи по реабилитации репрессированных.

А вы удивитесь, когда придёте в архив ФСБ почитать следственное дело на кого-нибудь из «ваших». В бизнес-классе международных авиалиний порой не обслуживают с таким участием, деликатностью и тактом, как это делают на Лубянке. А когда волнение ваше, наконец, уляжется и удивлённо приподнятые брови сползут обратно к переносице, вы, быть может, почувствуете в происходящем какую-то горькую иронию, — как почувствовал её я.

 

Необратимые изменения

Что сказать тем, кто в архив идти не собирается? Если достаточных внутренних аргументов для такого визита не нашлось, то чужие назидания на этот счёт будут, наверное, только раздражать. Можно всю жизнь оставаться при сведениях, будто «сталинские репрессии не коснулись нашей семьи». Выходить из дискуссий на эту тему со словами, что, дескать, «масштабы катастрофы сильно преувеличены», а «сильная рука нашему народу всё равно ой как необходима». Но всё же, как представляется мне, истинная причина этой риторики в другом: мы попросту не желаем покидать зону нашего комфорта.

Любое знание, новое для нас, меняет угол зрения, под которым мы смотрим на окружающий мир, по сути — новое знание корректирует нашу жизненную позицию. И каждый раз, когда мы пасуем, когда под тем или иным предлогом отказываемся разбираться глубже — формировать объёмное мнение по трудному для нас (и для всех остальных тоже) вопросу, — мы всего лишь демонстрируем нежелание вносить смуту в устоявшийся порядок вещей, худо-бедно понятный и — главное — привычный нам. Так уж устроен человек: стремление как можно дольше продержаться в установленных рамках естественно, объяснимо, в этом проявляется инстинкт самосохранения человека. Любой сдвиг в персональной системе ценностей — как земля, уходящая из-под ног. Но тогда — почему бы не назвать вещи своими именами, по крайней мере наедине с самим собой? Не «масштабы преувеличены», а наш личный масштаб пока ещё мелковат для осмысления более широких горизонтов.

Если на вопрос: «Кто в семье пострадал от репрессий?», — мы с детства получали ответ: «Да никто, сынок, расслабься, у нас очень приличная семья была; а в Советском Союзе, если кого и расстреливали, то только за дело», — в этом горьком случае, повзрослев и высунувшись из своей уютной раковины, в которой столько лет не дуло, мы можем разузнать имена братьев и сестёр, дядюшек и тётушек своих дедов и бабушек... И сразу обнаружим двоюродных, троюродных пращуров — расстрелянных, сгинувших в лагерях, — родственников, о которых десятилетиями опасно было говорить вслух.

История всегда стремится к повторению. Незнание истории ведёт к тому, что её сюжеты с абсолютной неизбежностью повторятся. В наших силах сегодня — отыскать следственные дела своих предков, почитать, что там написано... По слогам разобрать систему, в которой репрессии стали делом обыденным, иначе говоря — нормой. С обретением такого «нового знания» наши взгляды на мир никогда не будут прежними. Это, как говорят драматурги, необратимое изменение в характере и внутреннем мире героев, в главных персонажах рассказываемой истории — в нас самих.

Ведь если такие изменения не произойдут в нас, тогда тем более их не предвидится в наших детях и внуках. А по законам сценарного мастерства, если с героем истории не может произойти необратимых изменений, значит, окончательное изменение уже произошло — он мёртв.

Эмиль Шевалиев

16576


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95