-Армен Джигарханян — это уже своеобразный бренд в нашем театре и кино, даже если не учитывать, что он занесён в книгу рекордов Гиннеса. А голос Джигарханяна является отдельно живущим брендом, как Нос коллежского асессора Ковалёва в одноимённой повести Гоголя. Вы как-то бережёте голос — своего кормильца?
— Ха-ха-ха, спасибо, мой золотой. Не дай Бог, никогда не думал голос застраховать. Если я буду отдельно беречь голос, глаза, уши, то это уже буду не я. Смеюсь, плачу, страдаю и люблю так, как всегда мне было свойственно. Это мой образ жизни. Не волновал меня вопрос сохранения голоса. Моя забота — правильно и как можно точнее существовать в своей профессии, жить в ней. Чтобы зритель был доволен моей работой.
— Многие известные актёры и режиссёры в разное время шли в депутаты. Вас разве агитаторы не зазывали?
— Нет, в депутаты не звали. Однажды намекнули только об одной партии. Но там же борьба за власть! А ещё большие деньги и большие привилегии. Кто же мне их предложит? Они сами рады похватать всё это и домой к себе отнести. Я один раз был в Думе на каком-то мероприятии, поужинал, и прошёлся немного по зданию. Так послушай, там же райская жизнь. После этого я понял, почему идут в депутаты. Я тоже тщеславен, как любой человек, и мне нравится получать деньги за свою работу, но есть же такие понятия, как мораль и совесть. Некоторое время назад мне предложили сняться в рекламе презервативов, предлагали деньги. Но это же так примитивно и постыдно. — У кого это совести хватило предложить вам такое?
— Да в том-то и дело, что совести нет, а есть деньги. А деньги и пиар — главное сейчас мерило. Деньги, как оказалось, вполне заменяют совесть... — Вам вручили высшую театральную премию Москвы «Хрустальная Турандот» в номинации «За доблестное служение театру, честь и достоинство». Вы любите награды?
— У меня нет страсти к наградам. Я всегда обходился и без них, но отношусь к ним нормально. Вот когда я снимаюсь в кино, или иду на сцену — вот это моя страсть (хотя в последнее время я не играю в театре по состоянию здоровья). Потому что я должен вам что-то доказать, убедить, что я — чёрный негр и буду сейчас душить Дездемону. Понимаете? Уговорить вас, чтоб вы согласились, что мы её таки душим. Такая страсть у меня есть. А к медалям и орденам — нет. — Кинооператор Леонид Бурлака говорит, что работать с Джигарханяном в радость, так как он актёр скромный и исполнительный. Для каждого любящего Вас зрителя есть, как говорится, свой Джигарханян, а чем Вы объясняете зрительскую любовь?
— Не знаю... Такую формулу, как схема достижения любви по пунктам, я не разрабатывал. Но недавно кто-то мне сказал, что удача этого самого артиста Джигарханяна — так вы, кажется, назвали его? — заключена в надёжности. Что всем хочется общаться с надёжными людьми. И даже продолжил тему уже в большем масштабе, что, мол, человечество ждёт этих надёжных людей. Не знаю... Взаимоотношения зрителя и актёра — это очень сложная область для рассуждений и определений. Вот вы, наверное, обратили внимание, когда хороший тенор правильно поёт, у людей наворачиваются слёзы? Даже вне зависимости от того грустная песня или весёлая. И сам исполнитель как-то возвышается духом. Посмотрите записи концертов Паваротти; у него влажнеют глаза во время пения. Там есть какая-то физиологическая подоплёка, некое таинство. А заглянуть в душу или проникнуть в это таинство я не могу. Поэтому и не отвечу на вопрос: «Почему зритель любит?» — Огорчало неправильное, на Ваш взгляд, восприятие зрителями сыгранного образа? Или осуждение за какую-то роль, которую, по мнению людей, Вам не следовало играть?
— Никогда! Я — актёр. Люблю свою профессию, ищу разнообразия. А у каждого человека есть своё мнение: кому-то понравилась эта роль, а кому-то и нет. Что ж я обижаться буду? Я прожил тот экранный или сценический отрезок жизни, что мне предложено было сыграть и прожить. Вот и всё. Часто бывает так, что огорчение зрителя твоей ролью или неверная оценка является самым высоким знаком похвалы. Приведу убедительный пример из своей не очень убедительной жизни. Лет 30 назад играл я в театре Маяковского спектакль «Трамвай «Желание». В этой пьесе мой персонаж Стенли Ковальский — глубоко мне несимпатичный тип. Мы с ним по характеру две большие противоположности. И однажды после спектакля я пошёл на остановку на улице Герцена (ныне Большая Никитская — В.С.), сел в троллейбус, и поехал в сторону Тишинки. На остановке я заметил мужчину, который тоже вошёл в троллейбус. Он спрашивает: «Можно сесть с вами?» «Садись». И вот он говорит:
— Почему название такое «Трамвай...»?
— Потому что... (объясняю). Потом спрашиваю: «Понравилось?»
— Нет, не понравилось! Что это вы так на эту Бланш кричали? У вас совесть есть? Она же всё-таки женщина. И поверьте мне, это была лучшая рецензия на ту мою роль.
— А вот Анатолия Папанова задевали обвинения: «Как он мог после роли Серпилина играть Лёлика?!» А Евгений Леонов избегал расспросов о «Полосатом рейсе»...
— Я абсолютно не расстраивался! Мало ли что происходит в рамках искусства. Сомерсет Моэм сказал нам: «Искусство — это половой акт». Это действие и действо уже произошло, уже вышло из организма артиста. Поэтому результат нас с вами не касается. К сожалению, наших любимых артистов Папанова и Леонова уже нет на этой земле. Иначе мы бы с вами могли им сказать: «Не расстраивайтесь. Вы не имеете никакого отношения к негативному восприятию людьми каких-то ролей». Мы отвечаем только за результат своей деятельности, а не за эффект восприятия. — До фильма «Место встречи изменить нельзя» кинозрители знали Джигарханяна в основном по положительным ролям. Был циник штабс-капитан Овечкин, но он воевал за идею. А тут лютый бандит Горбатый. Чем он Вас заинтересовал?
— За долгие годы в театре и кино я не нашёл чёткого объяснения этому, и думаю, что его не существует. «Актёр и роль» — та же сложная область рассуждений, как «Актёр и зритель». Иногда бывает охота поработать в новом для себя направлении, иногда привлекает собравшаяся на съёмках команда, а бывает, что нечего делать, — и поехал. В данном случае я уже работал с Говорухиным, любил и уважал этого незаурядного человека. Мы даже дружили. Станислав Сергеевич жил тогда в Одессе и позвонил мне: «Есть интересная роль». Вроде бы детектив, стрельба. Но смотрю, там и характер в этой роли, и некая жизнь, и внешнее преображение. Я клоун, и мне охота вас обмануть, повести за нос, стать на экране не похожим на себя. Это зрители выносят приговор Горбатому: «Злодей!», — а актёр проживает некую жизнь персонажа. Если Говорухин меня позвал, значит, уже доверился мне. Это уже два человека (режиссёр и актёр) захотели «родить ребёнка», и, соответственно, начинают этого ребёнка «рожать». — Хорошему человеку трудно сыграть негодяя? Не противно? Помню, в
— Вы всегда много снимались. И сегодня в производстве 7 фильмов с Вашим участием, включая широко рекламируемый «Край». Что требуют современные режиссёры? И позволяете ли Вы им что-то требовать? — Семь фильмов?! Ого... Вообще-то, несмотря на возраст, я до сих пор люблю сниматься. И если режиссёр прав, и логично поступает, то почему он не может потребовать чего-то от актёра? Иногда я предлагаю вот так-то или так-то попробовать данный отрывок, а режиссёры говорят: «Помните, как в той картине вы сыграли? Вот так и здесь сыграйте». И доходит в таких случаях почти до типажности. — Вас это задевает?
— Абсолютно нет! Что делать, если мы сегодня живём примитивно, и люди хотят делать всё по-быстрому и примитивно? Типажность пробовала брать меня на абордаж и в советские времена. По молодости я сыграл неразделённую любовь в «Журавушке», и вроде бы это получилось. И меня стали приглашать на роли с неразделённой любовью. Такие вот издержки профессии. Поэтому я и не обижаюсь. Те, кто приглашают меня в какую-то сомнительную рекламу, могут думать обо мне, как хотят. Это не обидит меня, ведь в моей власти отказаться. Я много знаю про свою профессию. Для меня самый высокий показатель — это способность быть клоуном в самом добром смысле этого слова. Я однажды спросил у одного известного актёра о другом известном актёре, и он ответил: «Да, хороший артист. Но боится быть смешным». Понимаете, это большой недостаток, когда актёр боится быть смешным. А я никогда не боялся быть смешным, мне наоборот очень радовало, что могу поднять людям настроение. Может, это мама «виновата», что я таким вырос?..
— Вы часто говорите: «Мой возраст... В моём возрасте...» Но ведь 75 — это вовсе не старость, а 70 лет сегодня называют средним возрастом.
— Правда? Спасибо, мой хороший. Только покажи мне этого человека, кто так сказал, и я посмотрю ему в лицо. Я отвечаю за то, что говорю: 75 лет — это очень серьёзный возраст. Очень! И если кто-то в эти годы прыгает в машину, ведёт её и делает вид, что он мачо, то это е-рун-да! Поверь мне...
Вот во Франции чётко прописано, что в 62 года надо уходить на пенсию. И это серьёзное отношение к жизни. Мой возраст очень серьёзный, и поэтому я серьёзно к жизни отношусь. И даже если ты мне скажешь про нашего замечательного артиста Володю Зельдина, которому 95 лет, то отвечу, что это только один Зельдин такой. Мы же не можем все на него равняться. Я это говорю, как человек, который переживает сегодня как раз этот возраст. Семьдесят лет — это жизнь праведника, как сказал Данте. — Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу?..
— Есть и другие переводы: «На полдороге странствия земного я оказался...» И вот я спросил у Данте Алигьеривича: «На полдороги» — это сколько?" На что он, не скрывая, с усмешкой ответил: «Тридцать пять лет». Ага! Вторые 35 — время для исправления, видимо? Тогда я более удивлённо спросил, что же означает 70 лет? «Семьдесят — это жизнь праведника». Повисла пауза... Я ждал, и Данте продолжил, огорчив нас всех: «А после
— Вот это последнее мне понравилось. Это более верно. Сложно объяснить как-то однозначно. В боксе есть понятие: выступать первым номером. Я первым номером выступаю или вторым — вот это очень важная вещь. Или я другим сообщаю или навязываю свою теорию, свои мысли, своё вероисповедание, или принимаю и соглашаюсь, но парирую. Это такая малозаметная, но очень важная вещь, и если я не определил для себя эту вещь, то буду всё время «болтаться в проруби». Не знаю, только ли от родителей такая система поведения?.. Я думаю, что доброжелательность — это способ жить. — А отеческое отношение Джигарханяна-худрука к актёрам — это некое противопоставление Андрею Гончарову, который на Ваших глазах обижал таких, например, артистов Маяковки, как Евгений Леонов или Геннадий Корольков? — Если постараться сейчас понять механизмы взаимоотношений режиссёра и актёров, то снова попадём в сложную ситуацию. Даже если говорить об упомянутых случаях в Маяковке. Всё так сложно... Взаимоотношения режиссёра и актёра гораздо сложнее, чем отношения между мужем и женой. Это такая область запутанная, где мы с вами никогда не придём к истине. — У Вас за плечами 300 киноролей и сотня ролей в театре, радиопостановки, озвучивание мультфильмов с компьютерными играми, и даже диск с песнями. Что в нескольких предложениях можете посоветовать начинающему артисту?
— Надо играть жизнь. Надо прожить жизнь персонажа. Не нос играть, не рот и уши, а жизнь. И в результате этой жизни привносить привычки и характерные особенности. Как держать папиросу или за ухом чесать — это уже частности. Киногруппа и артист объединяются, чтобы сыграть некую жизнь. И в результате этой жизни, как и в жизни настоящей, мы наблюдаем поведение людей, которые нам интересны, и из этого делаем выводы. Тогда можно сыграть слесаря или лётчика без практики работы у станка или в кабине пилота. Можно маленькую какую-то характерность приглядеть у лётчиков, но в изображаемую жизнь этого человека она ничего не привнесёт. Привнесёшь лишь то, что у тебя созрело внутри. Любая роль — это повод, чтоб я вам рассказал о том, что хотел рассказать. — На Вашей станице на сайте «Ruskino» рижанка Afina, желая Вам здоровья и радости, спрашивает, почему «талантливый и мудрый Армен Борисович в последнее время грустный?»
— Не надо бояться грусти. Человек имеет право и погрустить, или, может, он размышляет над чем-то серьёзно. Простим ему? Ведь он задумывается, а значит, живёт не бездумно...
-Значит, Армен Джигарханян периодически совершает экскурс в прошлое, и делает апостериорные выводы?
— Каждый день! Это происходит каждый день. Так устроен человек. А если думать про весёлого на экране актёра, что он и в жизни сплошной фейерверк, то мы с тобой можем ошибиться, выискивая у каждого героя определённые слои. В роли есть некий доступ к моему характеру, моей жизни и к тому, что я играю. Но существуют правда жизни и правда искусства. И мы всегда становимся перед этой проблемой. Это страница моей жизни, или той жизни, о которой я думаю, мечтаю и так далее.
— Пять лет назад Вы категорично заявили «Никаких празднеств». А в этот раз юбилей отмечать будете?
— В октябре смешались две даты: моё
