Михаил Ильич летом 2001-го вернулся из Бангладеша и привёз моему отцу нож. Можно сказать – «трофейный», но по правде скорее – «базарный». На ноже была гравировка со словами «Cox's Bazar». Это не было отсылкой к тому, что там приторговывают кокаином...
Эта история будет протянута во времени, и линейная хронология будет нарушена. Здесь важны две вещи: то, чем началось, и то, чем закончилось.
Кадр из фильма "Сто дней после детства"
Весной 2001-го на границе Индии и Бангладеша был кратковременный конфликт, приведший к нескольким перестрелкам между солдатами и паре взаимонаправленных артобстрелов. Произошло это из-за того, что индийцы поставили форпост в таком месте, которое было неочевидным для бангладешцев. Границы продолжали быть спорным вопросом, хотя с окончания индо-пакистанских войн прошло уже порядочно.
Михаил Ильич был, по совпадению, вызван в то же время в город Кокс-Базар, чтобы сниматься в рекламе бенгальских огней в качестве каскадёра. Кокс – это, собственно, был такой чиновник в 18 веке, британский, при котором в городе и появился базар. Такой серьёзный базар, ядрёный, в самом центре города – как его колотящееся сердце.
К лету власти стран всё порешали, а Михаил Ильич отснялся в рекламе и вернулся на родину.
Мне кажется, он относился к моему папе с точки зрения старшего товарища – как другая грань отеческой фигуры. Потому что отец моего отца, мой дед, был себе на уме – и хотя был весёлый и добрый, мало вникал в жизни других людей, даже сына. Так мне кажется.
Моему отцу было тогда 29 лет.
Вот он привёз ему нож, убранный в такие ножны, сверкающие звонкой, импортной хохломой. Сложно подбирать слова на память, так что прошу простить мне эти вольности.
Этим ножом мой отец так ни разу и не воспользовался, потому что для хозяйственных нужд и для чрезвычайных он всегда носил при себе «швейцарку», распадающуюся, кроме ножичка, ещё и на кусачки, штопор, открывашку и ещё что-то.
Поэтому этот нож в основном служил как украшение и, нетронутый, лежал рядом с книгами, которые никто не читал. Например, «Принцем отверженных» Дюма.
Однажды пришло время, когда я взял в руки эту книгу и стал её читать. Это было в десятом классе. Моя одноклассница Женя Когай каждый день после школы просила меня провожать её до дома, что меня удивляло, потому что незадолго до этого меня довольно сносно скрутили в бараний рог. На заднем дворе школы, под яблонями (я запомнил это, потому что падать спиной на яблоки очень неприятно).
Женя Когай эпатировала весь класс тем, что носила очень короткую юбку и соблазнительные чулки.
Пару раз она предложила мне зайти к ней домой, но я абсолютно не улавливал её намерения, мне было неинтересно, я всё время думал только о том, как бы прийти домой и читать «Принца отверженных».
Прошло ещё какое-то время, и я уже учился в институте. И однажды одна чудесная девушка, студентка мастерской Соловьёва, предложила мне посетить съёмочную площадку её курсового проекта – с возможностью, что, может быть, я сыграю в нём роль.
Когда мы пришли в её квартиру, находящуюся неподалёку от реки Неглинная, специально от таких казусов убранной в трубу, оказалось, что мне придётся раздеться догола и высвободить сексуальную энергию во благо мирового искусства.
В принципе я был не против самого факта, у меня разряд по плаванию, в каковой входит длительный опыт лицезрения частей тела в раздевалках и душе, но меня, конечно, сразу смутило наличие озорно веселящихся знакомых лиц с оголённой грудью. Тут же ко мне подошла однокурсница, отличница, получавшая повышенную стипендию, единственная во вселенной смотревшая фильмы какого-то греческого авангардиста по фамилии то ли Юкус, то ли Вакус, – и вот она подошла ко мне с просьбой расстегнуть ей лифчик.
Она стояла ко мне спиной, я нехило так дрожал от мгновенно возросшей ответственности за весь мужской род, притом с лифчиком я справиться не мог, отчего мне становилось ещё более душно. Студентке Соловьёва это, наоборот, пришлось по вкусу – тут-то она и объяснила, что в фильме про кинки-пати я сыграю закомплексованного мальчика, который впервые знакомится с такими фактами бытия, как женская плоть и сексуальность.
Не знаю, что во мне взыграло, но я вспомнил, что в рюкзаке у меня лежит тот самый бангладешский нож.
Параллельно с резким осознанием того, зачем Женя Когай приглашала меня к себе домой, я достал его, ещё раз посмотрел на мою однокурсницу, удостоверившись, что это действительно она смотрит по выходным фильмы греческих неформалов, выращивающих хлеб в собственной квартире... и взрезал ножом эту самую застёжку на лифчике, освободив её от пут русской текстильной промышленности...
И вот это как раз не понравилось студентке Соловьёва.
- А ты недостаточно закомплексованный, - сказала она.
Я мог остаться, но какой-то парень уже написал у себя на животе слово из трёх букв и танцевал чечётку, поэтому я решил, что нарушать идиллию – грешно.
Тем более игры с ножом до добра не доводят. Особенно с гравировкой «Cox's Bazar».
P.S. Как вы поняли, к моим четырём годам эта история имеет то отношение, что тогда в моей жизни появился этот нож. Это выступило завязкой. Позже, пролежав невостребованным долгие годы, он нашёл себе применение и, тем самым, достиг развязки. В этом и был смысл моего рассказа. Проследить один из сюжетов жизни на примере случайного предмета. А ведь такое сплошь и рядом. Просто не обращаешь внимания, как правило.
Глеб Буланников
