В Петербурге и Москве выступил один из знаменитейших ансамблей старинной музыки — Collegium Vocale Gent Филиппа Херревеге. В рамках большого гастрольного турне, посвященного 450-летию Клаудио Монтеверди (а также 70-летию самого Херревеге), фламандские музыканты привезли в Россию ключевое произведение духовной музыки XVII века — монтевердиевскую «Вечерню Пресвятой Девы». На концерте в московском зале Чайковского побывал Сергей Ходнев.
«Вечерня» Монтеверди — не баховские пассионы и не «Мессия» Генделя, в исполнительский оборот ее вернули считанные десятилетия назад. Конечно, трактовка Филиппа Херревеге не похожа на нарочито крупные и роскошные по сонорности исполнения «Вечерни», каких еще и в 1990-е годы было немало (у Рене Якобса, например): с большими хорами, массивными группами континуо, куда рекрутировались и пара органов, и арфы, и клавесины, щедрой инструментовкой с включением, к примеру, флейт. Но не похожа и на совсем уж аскетично-минималистические прочтения (в духе Эндрю Пэрротта и его последователей, британских и не только), где уж никаких хоров — по одному-единственному певцу на каждую партию.
Версия Херревеге — красивый и внятный компромисс. Состав в меру компактный: ансамбль виол, две скрипки, два корнета, сакбуты, орган-позитив, лютня и теорба, зато тем очевиднее были благородство тембров и калибр каждого из музыкантов Херревеге. Помимо восьми солировавших певцов на сцене был и хор, правда, всего-то в 13 человек (причем четверо выделялись в «схолу», исполнявшую перед псалмами григорианские антифоны); и все же этого было достаточно, чтобы наполнять ликующей церемониальной мощью те фрагменты — чаще всего «Gloria Patri…» в конце псалмов, которые дирижер хотел таким образом подчеркнуть. Принципиальные для Монтеверди вариативность и контрастность были предъявлены отчетливо и с изумительным тактом. Что немножко отошло в тень, так это хитрые игры композитора с cantus firmus, с григорианскими напевами, вокруг которых он, пряча их в отдельных голосах, выстраивал эти бесконечно разнообразные полифонические арабески, и где-то (как в псалме «Lauda Ierusalem») скрепляющий их тематический стержень почти растворялся.
Сделанной Филиппом Херревеге записи той же «Вечерни», важному аутентистскому манифесту 1980-х, пошел уже четвертый десяток, но теперь его Монтеверди ни в коем случае не кажется повторением пройденного. Исполнительский класс-то по-прежнему невероятный, но оттачиваются и неуловимо меняются приемы; рядом с именитыми уже артистами (сопрано Дороти Милдс, бас Петер Коой) оказались совершенно новые певцы, и притом превосходные. Молодой британский тенор Сэмюел Боден, играючи выпевавший зверски трудные орнаменты своих соло, так и вовсе готовый Орфей для одноименной монтевердиевской оперы.
Но самое главное — «Вечерня» в этот раз совершенно не выглядела еще одной репликой в бесконечном ученом споре о том, как бы понаучнее понять и исполнить великий монтевердиевский опус. Для Венеции он был написан? Для Мантуи? Для Рима? Предназначался ли для богослужения или просто был серией упражнений в композиторском новаторстве? Херревеге, прекрасно зная все извивы этой долгой дискуссии, предлагает попытку синтеза, снимающего противоречия. Да, это богослужебная музыка, но явно рассчитанная на тонкого и внимательного слушателя. Да, она может звучать с соборным размахом и с соборными же акустическими играми (которые так любила именно Венеция) — перекличка групп, дважды повторенный прием «эха» двух теноровых соло. Однако и кабинетное, кунсткамерно-оранжерейное в ней есть тоже — и неслучайно же на титульном листе печатной партитуры значилось, что эта музыка «приспособлена для часовни или княжеских покоев». Как оказалось, именно благодаря этой умелой примирительности становится особенно очевидной та непримиримая композиторская дерзость, которая за четыре века нисколько не потеряла ни величия, ни обаяния.
