Десять лет назад появился клип Петра Налича «Гитар», который произвел сенсацию в рунете и показал, что молодой дебютант может раскрутиться за счет одного остроумного любительского видео. За эти годы группа «Музыкальный коллектив Петра Налича» выпустила восемь студийных альбомов и сейчас собирает деньги на девятый. Все это время певец не прекращал занятия оперным вокалом, выступал в «Богеме», «Евгении Онегине», «Волшебной флейте» и дважды в «Пиковой даме». Сейчас регулярно появляется в роли Германа в опере-променаде Александра Легчакова «Пиковая дама», которую показывают в пространстве Troyka Multispace. Борис Барабанов поговорил с Петром Наличем о его трактовке образа главного героя, а также о масонах и азарте иммерсивного театра.
— Ты раньше пел Германа?
— Да, в Гнесинке. Мне посчастливилось сделать и Германа, и Ленского, и Рудольфа из «Богемы» с основателем нашей оперной студии Юрием Сперанским. Для него «Пиковая дама» стала лебединой песней. Он в нее вложил очень много себя. Он не хотел делать из Германа обычного человека, каким его представляют все спинтовые и драматические тенора. Я лирический тенор, и у нас Герман сразу был не герой с мощным голосом и боевитой натурой, а маленький, нервный, рефлексирующий человек. Он и боится, и пытается куда-то выбиться, и влюбился вроде, но все же он больше Акакий Башмачкин или чеховский какой-то персонаж. Когда меня пригласили в оперу-променад «Пиковая дама», многое из этих наработок пригодилось. Но в этой постановке больше развита мистическая, трансцендентальная часть. Поэтому Герман у нас все же более многогранный. В какой-то момент он может быть маленьким и неуверенным в себе. Но когда он садится на эту чертову тему, что вот, он выиграл и теперь подомнет под себя мир, он становится Наполеоном, как и сказано у Пушкина — «наполеоновский профиль». Ему очень хочется стать героем, но все же он не герой.
— Как появилась открывающая сцена с масонами, которая в либретто оперы Чайковского отсутствует?
— Эта тема пришла из оригинального пушкинского текста. Вообще то, что Пушкина в спектакле больше, чем Чайковского, лично мне кажется правильным. Именно пушкинский Германн (такое написание у Пушкина.— “Ъ”) — настоящая сволочь. Это братья Чайковские усилили лирическую часть, придумали, что Герман действительно любит Лизу. У Пушкина Герман Лизу не любит, адресованные ей письма он переписывает с немецких образчиков. У Пушкина Герман прячется, когда Лиза проходит мимо, и при этом чувствует «уколы чего-то, похожего на совесть». Он ради дела даже спать с графиней готов. Настоящий подонок — сухой, эгоистичный и страшный. У Чайковского Герман на перепутье, он может стать подонком, но может и пойти по пути Лизы. Отказаться от «кольца всевластия» и пойти по пути любви, добра и счастья. В нашей версии отсутствует первая большая ария «Я имени ее не знаю», ну что делать. Что касается сцены масонского ритуала, то режиссер Александр Легчаков оттолкнулся от образа графа Сен-Жермена и решил развить эту демоническую линию. Этот образ по-разному трактовался в разных постановках. В советские времена преподаватели говорили: «О каких Боге и дьяволе может идти речь? Просто человек с ума сошел». В нашем варианте это совершенно понятные силы, которые этого человека пытаются увести в сторону.
— Форма «опера-променад» даже для опытного оперного певца — серьезное испытание...
— В самом начале я решил просто попробовать, посмотреть, что получится. Два года назад, на пилотном этапе, когда репетировали еще в подвале, мне это показалось странной и даже страшной историей. Я не был уверен в том, что мне это нужно. А полгода назад меня снова позвали, причем мою кандидатуру уже утвердили продюсеры, партия у меня уже была впета, вопросов ко мне не было. Я пришел с некоторой опаской. Но потом я увидел, что здесь нет попытки выжать деньги из «новых русских», а люди действительно заняты синтезом искусств. Теперь опера — это еще и движение зрителей, погружение в атмосферу спектакля. Не могу сказать, что я сразу почувствовал себя комфортно. Рядом со мной постоянно находились зрители, мне нужно было с ними взаимодействовать, трогать их. Это был стресс.
— Ты же там ближе к финалу буквально валяешься у зрителей в ногах...
— Здесь не должно быть никакого стеснения. Не должно быть ощущения, что это унизительно для тебя. Как вариант ты должен представить себе, что зрителей нет вовсе. А когда ты переходишь в состояние, когда они есть, ты должен быть способен вцепиться в зрителя когтями, включить его в игру как актера, как своего партнера.
Зритель может весь спектакль зевать, давать понять, что ему все это неинтересно, ты его игнорируешь, но в какой-то момент ты его выцепляешь, вызываешь на энергетический контакт: «Ах, тебе неинтересно? Ну сейчас я тебе скажу пару слов!
Это очень интересная штука. Но определенная свобода в этом жанре у меня появилась только недели через три работы в спектакле.
— Но это еще и технологически сложная постановка.
— Да, оркестр работает стационарно, а актеры перемещаются по особняку и в разных помещениях слышат его в динамиках. Наши звукорежиссеры тоже не сразу вкатились в спектакль, поняли, как добиться баланса между голосом и аккомпанементом. Конечно, это совсем другая задача, нежели обычный эстрадный концерт. За актерами ходит звукорежиссер с лэптопом и постоянно что-то подруливает. И сейчас у нас уже гораздо меньше типичного звука голоса, пропущенного через гарнитуру, с характерным звучанием «с» и «з». Это все больше становится похоже на нормальную театральную акустику.
— Кто твои партнеры?
— Нас обычно ставят вместе с Галиной Войниченко. Она обаятельный и тонкий человек, свою Лизу она подает без чрезмерного актерства. Она поет воздушно, ее звучание — не спинтовое, а более лирическое, близкое к моей собственной манере. Что касается графини, то с Евгенией Морозовой мы вместе пели «Пиковую даму» еще у Сперанского. Вторая исполнительница этой роли Соня Ефимова — яркая, артистичная, она поет в Электротеатре. Графиня в ее исполнении — страшный человек, который может тебя задавить.
— Несмотря на то что вы играете сокращенный вариант «Пиковой дамы», это все же полноценная опера. По-моему, для тех зрителей, которые настроены на развлечение, это неожиданность.
— Конечно, до нас доходят самые разные отзывы. Сейчас уже появился кредит доверия, а на первых показах я видел больше скучающих лиц. Кто-то успел сообщить моим педагогам, что это глумление над Пушкиным и Чайковским: все порезано, введена линия, которой нет в оригинале. Что бы ты ни делал нового, всегда найдутся те, кто воспримет это в штыки. Иногда они правы, но не в данном случае. Если ты можешь сделать коллаж из Чайковского, заново прочитать Баха, кого угодно,— пожалуйста. Главное, чтобы это было убедительно. Хоть с «Травиатой» «Пиковую даму» перемешай.
