«Применительно к его теперешнему положению эта идея Ницше могла означать только одно: он обязан был сам выбрать свою жизнь, прожить её, вместо того чтобы позволить ей сделать это за него. Иными словами, он обязан был возлюбить свою судьбу. Он вспомнил любимый вопрос Заратустры: захотел бы ты жизнь, которую сейчас живешь и жил доныне, прожить ещё раз, а потом еще и ещё, и так до бесконечности? Любопытный мысленный эксперимент — и всё же, чем дольше Джулиус об этом раздумывал, тем яснее понимал, что хотел сказать Ницше: да, нужно проживать свою жизнь так, чтобы хотелось повторять её снова и снова», — так описывал внутреннюю работу над собой смертельно больного психотерапевта Джулиуса известный американский психотерапевт и писатель Ирвин Дэвид Ялом в своем труде «Шопенгауэр как лекарство».
Было уже за полночь, суббота уже вступила в свои права, 12 февраля, ровно два года, как я смогла выжить в Москве. Я взглянула на своё лицо в зеркало. Накопившаяся за годы усталость и вымотанность от минувшего дня оставили на нем существенный след. Голова была тяжелая. В минувший день были впрессованы две истории, два разных дня, поэтому в целом пятница показалась необычно длинной и эмоционально и физически затратной.
Этот день, как и большинство в моей жизни, был расписан заранее, поминутно. Несмотря на формальный отпуск, отсыпаться было некогда. Уже с утра я приняла частного клиента. И как только отпустила его, мне позвонил человек, встреча с которым должна была состояться через 15 минут. Я уже было полагала, что встречи не будет, так как он накануне, несмотря на своё обещание, не подтвердил своё намерение в отношении встречи. Но коль уж он подошел к обозначенному месту, то я стала спешно собираться.
Это была первая встреча с человеком (назовем его Рашид), знакомство с которым произошло в интернете. Уже с первых строк переписки его чрезмерная заинтересованность в «углубленных взаимоотношениях с рестораном итд» в отношении меня оттолкнула от него. Но он был настойчив и согласился на мои условия: ограничиться походом в кафе или ресторан в обеденное время. Существенным было и то, что это командировочный, человек немолодой, 57 лет, семейный, из Дагестана. По этим причинам выстраивать долговременные отношения не имело смысла. А его происхождение и фраза по телефону «слово настоящего полковника» меня напрягли в разы. Посмотрев его фото через сайт «Одноклассники» и учтя все условия, я уже стала придумывать для себя контекст, в рамках которого пройдет обед. Я приняла решение отнестись к ситуации, которую мне преподносит Вселенная, как к опыту, а к этому человеку как к частице этого мира, который лучше принимать с любовью. И я открылась этому миру с безграничной любовью ))
Я с опозданием в 30 минут (сам виноват, что накануне не перезвонил) подошла к месту, где мы условились встретиться. Этого времени ему не хватило, чтобы купить цветы в киоске, который находился от него в 50 метрах и мимо которого он проходил. «Извините, что я без цветов, никакие цветы не сравнятся с вашей красотой», — понёс он такую чушь с первой же секунды нашей встречи. Я вслух сказала, что уже заметила и учла, что он без цветов. Последующий час моего клинического наблюдения за ним, собой и ситуацией дал мне два чётких, классических образа «настоящего полковника» и «выходца из Дагестана», которые гармонично подходят друг другу как ключик к замку и сливаются в единый образ. Этот образ ярко возник в моем воображении в виде небольшого стеклянного шара, новогодней игрушки, со стандартным рисунком белых заснеженных елочек на синем фоне. Внешняя правильность и ясность формы и рисунков, твердость и одновременно хрупкость оболочки и пустота внутри — вот что из себя представлял этот человек.
Рашид заказал себе водки, а потом спросил у меня, не буду ли я против того, чтобы он выпил. Это вызвало у меня усмешку. Потом он несколько раз пытался навязать мне эту водку. Он театрально, по-гусарски отводил локоть в сторону и с присказкой про то, что он настоящий полковник, опрокидывал себе в рот эту рюмку.
Он рассуждал о семейных устоях, верности долгу, исполнительности и преданности в рамках своей профессии, о воспитании молодежи и почтении к старикам, о правильности, честности и справедливости, на которых базируется его поведение. Всё было ПРАВИЛЬНЫМ. Его суждения были категоричными, не допускающими другого мнения и других трактовок. Его лексика была наполнена глаголами и существительными агрессивного содержания. Он был напряжен. «Вы чувствуете, как я волнуюсь?» — спросил Рашид у меня. «Я чувствую, как вы напряжены», — ответила я. «Да, я напряжен», — повторил он.
Я чувствовала его напряжение — у меня появилась тяжесть в голове и мои кишки сжались и стали мелко, с напряжением вибрировать. Жутко неприятное чувство. Я не давала никакие комментарии по поводу его высказываний, а если он что-то спрашивал, то я отвечала вопросом на вопрос, и эта неясность моего отношения к нему и его позиции напрягала Рашида еще сильнее. Он не понимал, сторонник я или противник, он не знал, как выстраивать своё поведение. Он был в смятении. Он начинал нахваливать себя, чтобы поднять собственную самооценку, начинал унижать каких-то знакомых, чтобы показаться на рубль дороже. Его твердая и хрупкая при этом оболочка из его интроектированных установок давала трещину, из-под которой проглядывало незрелое, слабое Я.
Рашид масляно описывал мои достоинства, а мне при этом хотелось брезгливо отряхнуться от происходящего. Нужно было как-то подводить черту под этим обедом, и Рашид стал говорить, что он очень любит жизнь, очень нуждается в большем количестве любви, к которой он готов в командировке, а потом, как верный семьянин, обязательно вернется к жене и уже не сможет позволить себе жизнелюбия. При этом он как-то брезгливо высказывался в отношении женщин, которых он «любил» в ходе актов своего «жизнелюбия». Он старался от них как от какого-то недоразумения отгородиться своей подчеркнутой правильностью. Я задала вопрос о допустимости такого «жизнелюбия» со стороны его жены. Здесь он высказал категоричное суждение о недопустимости такого поведения приличной женщиной, так как она несет «возвышенный, идеальный образ матери». И он бы такого «жизнелюбия» своей жене не простил.
Удаляясь в дамскую комнату, я задала Рашиду уточняющий вопрос: «Пока я хожу в туалет, подумайте, пожалуйста, над тем, почему вам можно так любить жизнь, а вашей жене — нет?». Мне не важен был ответ. Я не планировала продолжение общения. Мне не комфортно с людьми, имеющими такую двойную мораль. Я многократно с ней сталкивалась как с фактом, понимаю механизм её появления, но подпускать к себе близко таких людей не хочу.
Я вернулась. Рашид с перекошенным от напряженной улыбки лицом ерзал на лавке в ожидании меня. Мы вышли на улицу. Он поинтересовался, может ли он мне позвонить в следующую командировку. Я несколько многозначно ответила, что перезвонить-то он может, но... И я улыбнулась. «Так вы согласны с тем, что я говорил, или нет», — спросил он, напряженно заглядывая в мои глаза и пытаясь отыскать в них ответ. «Отчасти», — опять неопределенно ответила я. На прощание я остановила его порыв поцеловать меня и ограничила его рукопожатием.
Я направилась на трамвайную остановку. Я чувствовала, что мне дорого обошелся обед с Рашидом. Я была истощена. На фоне полученного впечатления такими милыми, искренними и естественными воспринимались мною слабомыслящие подростки, которые дурачились в трамвае. Антракт между двумя действиями спектакля, который назывался «пятница», я заполнила мелкими, приятными покупками. Без захода домой я отправилась на вторую запланированную встречу, которая стала истинной гиперкомпенсацией того, что было в первом акте.
Меня ждала незабываемая встреча. Да, такое забыть невозможно. Творчество этого человека можно поставить в один ряд с творчеством великих скульпторов Антонио Гауди и Зураба Церетели. По объему выполненного, как мне видится, этот художник еще не догнал известных скульпторов, но гениальность, глубина и потенциал сближают его с ними. Дмитрий Витальевич Шаров (называю его с его разрешения), технический директор Московского академического Музыкального театра имени народных артистов К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко, также вошел в мою жизнь через сайт «Знакомств». Любовь к искусству и в частности к творчеству и личности Зураба Церетели ускорила нашу встречу. Предварительно я познакомилась с творчеством Дмитрия Шарова через фотографии его работ на «Моем мире» в mail.ru, что подогрело мой интерес к нему. Вечером меня ждала сказка. Этот гениальный художник создал сказку на небольшом клочке земли в районе города Домодедово. И эта сказка называется «Изумрудный город».
Есть схожесть жизненных ситуаций между Антонио Гауди и Дмитрием Шаровым. Свободу самовыражения без оглядки на смету Антонио Гауди получил благодаря богатейшему человеку Каталонии, текстильному магнату Эусеби Гуэлю, ставшему другом Антонио. Э.Гуэль заказывал гениальному скульптору любую свою мечту. Для Дмитрия Шарова судьбоносным стало знакомство с бизнесменом, кандидатом биологических наук Александром Викторовичем Черкасовым, на деньги и при содействии которого создано культурно-эстетическое пространство «Изумрудный город» с трактиром «На хуторке» и фирмой «Крестьянъ Диор», занимающейся садово-парковым хозяйством и ландшафтными проектами. Любовь к творчеству и прекрасному сдружила двух этих людей, и миру явился сказочный городок, где каждый сантиметр пространства продуман, наполнен безграничной любовью к миру и лучистостью.
Я завороженно ходила по залам «Изумрудного города», не переставая восхищаться этим гениальным творением. Я действительно попала в другой мир, особенно по сравнению с тем, где я была в обеденное время. Рядом с Дмитрием было находиться уютно и спокойно. Он чутко заметил моё уставшее состояние и старался по возможности создать для меня комфорт. Мы находили взаимопонимание и взаимное принятие в обсуждаемых темах. Не было нужды нападать или защищаться. Рядом с ним было так же светло и тепло, как и рядом с Зурабом Церетели...
....Я спросила себя, прожила бы я еще раз свою жизнь и этот день в частности именно так, как они прошли, и получила от себя утвердительный ответ.
Ваша Ольга Геннадьевна Кузнецова
Электронный адрес: kog2004olga@gmail.com
Телефон: 8-903-709-39-83
