Антисоветчик, белогвардеец, отщепенец, ренегат, «проникнутый бешеной, болезненной ненавистью к Советской власти, пролетариату и крестьянству», «злобно и яростно нападающий на Советскую Россию» — это о Бунине. В одном случае — «Большая советская энциклопедия» 1927 года, в другом — «Малая советская энциклопедия» 1928 года. Отливалось на века. В 1933 году Иван Бунин, первым из русских писателей, получит Нобелевскую премию по литературе — «За строгий литературный талант, с которым он развивает традиции русской классической прозы». В Советской России награждение вызвало ярость, имя Бунина до середины 50-х было под запретом.
Во всяком случае так казалось. На самом же деле попытки вернуть если не самого Бунина, то его наследие, делались — осторожные, настойчивые и не всегда безуспешные.
Еще 17 июня 1941 года Алексей Толстой послал Сталину доверительное письмо, в котором спрашивал совета: «<…> Дорогой Иосиф Виссарионович, обращаюсь к Вам с важным вопросом, волнующим многих советских писателей,— мог бы я ответить Бунину на его открытку, подав ему надежду на то, что возможно его возвращение на Родину? Если это невозможно, то не могло бы Советское правительство оказать ему материальную помощь? C глубоким уважением и любовью, Алексей Толстой».
Но уже 22 июня началась Великая Отечественная. Вишистская Франция разорвала дипломатические отношения с СССР. Связь с Буниным на несколько лет была потеряна. Прошение Толстого сдали в архив.
Из мемуаров и свидетельств самого писателя, его жены Веры Николаевны Муромцевой-Буниной давно известно, что после Победы советская власть обхаживала патриарха русской литературы и лелеяла надежду на его триумфальное возвращение в СССР. Но это «возвращение» состоится только после его смерти.
Оттепель стала репетицией своеобразного национального примирения и залечивания ран братоубийственной войны. В Кремле понимали, что для экономической модернизации СССР необходимы и деэскалация в том числе культурных конфликтов с враждебным окружением, и разрядка международной напряженности. Началось обсуждение списков тех, кого бы из бывших «ренегатов» можно было реабилитировать и включить в официальный иконостас русской советской культуры. Реабилитанс также был рассчитан на положительный эффект среди многочисленной русской эмиграции.
Начали исполнять музыку Рахманинова и Метнера, перестали клеймить Стравинского. Вспомнили о живописи Гончаровой и Ларионова. В печати появилось имя Шаляпина. В «Шахматах в СССР» замелькали задачи Алехина. 11 ноября 1953 года «Правда» ошарашила своих читателей сообщением в одну строку в подвале последней, шестой, полосы газеты: «Париж. 9 ноября. (ТАСС) Как сообщает агентство "Франс Пресс", вчера в Париже в возрасте 83 лет скончался писатель Иван Бунин».
В Москве внимательно следили: не обнародует ли вдова какого-то антисоветского завещания усопшего. В Кремле хорошо помнили полный яда ответ Ильи Репина наркому просвещения Анатолию Луначарскому в 1926 году на предложение Политбюро ЦК ВКП (б) вернуться в Советскую Россию (сегодня документ впервые публикуется в «Огоньке»):
«Милостивый Государь Анатолий Васильевич,
Извиняюсь за промедление ответом.
Благодарю за любезное и настойчивое приглашение меня в Петербург, с лестными обещаниями.
Но я не поеду в страну, где меня только грабили и никаких обещаний не исполняли…
Если Вы думаете, что я страдаю тоскою по Родине и готов на всякое положение там, то ошибаетесь — моя родина не в Петербурге — СЛОБОДСКАЯ УКРАИНА — ЧУГУЕВ — ВОТ МОЯ РОДИНА. Но и Чугуева больше нет…
И как это бросить место, где я устраивался почти 30 лет, и свой целебный источник променять на кипяченую невскую воду, годную, по выражению англичанина Кларка, "только для стирки".
С совершенным уважением и благодарностью за хлопоты,
Илья Репин.
P.S. Моя Петербургская квартира мне совершенно не нужна больше».
Бунин ничего похожего не оставил, и уже через месяц, 3 декабря, директор издательства «Художественная литература» Анатолий Котов запускает первый пробный шар — просит секретаря ЦК Петра Поспелова разрешить перепечатать в сборнике памяти Чехова воспоминания о нем «недавно умершего в Париже» Бунина. И согласие было получено. Для чего был нужен именно этот мини-проект? Не согласованная с вдовой публикация могла бы вызвать ее гневный протест, а вслед за ним и громкий судебный процесс, шумиху буржуазной прессы. Одним словом, очередную «широкомасштабную антисоветскую провокацию». Но все обошлось. Вдова промолчала, и посмертная репатриация Бунина началась.
Тем временем политика разрядки давала свои плоды. В 1955 году в Женеве прошел первый после Потсдама саммит лидеров большой тройки плюс Франция. Тогда в Москве предприняли следующий шаг. Тиражом в 300 тысяч экземпляров и в твердом переплете был опубликован сборник рассказов Бунина. И на этот раз наследница промолчала.
23 ноября 1955 года на имя советского руководства поступила шифровка из Парижа от посла Сергея Виноградова:
«Ерофеев посетил вдову писателя Бунина — В.Н. Бунину. Она действительно живет в тяжелых материальных условиях и находится на содержании различных людей из среды враждебно настроенной к нам русской эмиграции. Сама В.Н. Бунина лояльно относится к СССР и с удовлетворением воспринимает то, что в СССР издаются произведения Бунина. Бунина дала согласие передать нам постепенно все литературное наследие писателя (переработанное им последнее издание его сочинений, его дневники и письма) в случае, если ей будет Советским правительством назначена пожизненная пенсия в размере 70 тысяч французских франков ежемесячно».
Поясним: речь шла о «старых» франках. А Владимир Ерофеев — дипломат, личный переводчик Сталина с французского (об этом книга его сына Виктора Ерофеева «Хороший Сталин. Что знал личный переводчик Сталина?»). Литературного пиетета в записке Виноградова немного. Скорее сквозит политическая целесообразность: «<…> от Буниной мы сможем получить ценное литературное наследие писателя и в дальнейшем использовать наши отношения с Буниной, предав их со временем гласности, для положительного для нас воздействия на русские эмигрантские круги, что в то же время будет благоприятно воспринято и в широких кругах французской интеллигенции».
Посол продолжает:
«Бунина передала Ерофееву четыре тома (из двенадцати) собрания сочинений Бунина с личной правкой писателя, который незадолго до своей смерти перерабатывал их, подготовляя новое издание. Бунина попросила направить эти книги на хранение в Москву <…>».
Инициатором бунинского проекта был бывший сталинский премьер, а на тот момент министр иностранных дел Вячеслав Молотов. В молодости он — поклонник прозы Бунина, Андреева и Куприна. И теперь он частично поддерживает предложение посла, повторяя, что «на Бунину оказывается сильный нажим со стороны враждебных нам кругов русской эмиграции с тем, чтобы склонить ее на открытое выступление против издания в СССР произведений Бунина». Он предлагает для начала выплатить ей гонорар за вышедший бунинский сборник в 5 тысяч инвалютных рублей.
Но у идеи репатриации Бунина были и влиятельные противники. Первый замминистра культуры Сергей Кафтанов считал: «Бунин, находясь в эмиграции, в течение многих лет выступал против Советского государства». Отдел культуры ЦК в лице своего заместителя заведующего Бориса Рюрикова также предлагает обойтись без пенсии (тогда и другие вдовы начнут требовать!), но при этом: «Считали бы целесообразным приобрести архивные материалы Бунина, чтобы лишить тем самым реакционные круги возможности использовать неопубликованное литературное наследие во враждебных нам целях».
Из Парижа в Кремль приходит новая шифровка:
«2103, 2137 Ерофеев в несколько приемов передал Буниной 5 тысяч инвалютных рублей в качестве гонорара за сборник рассказов И.А. Бунина, изданный в СССР в 1955 году, а также три экземпляра указанного сборника. Бунина выразила горячую благодарность за оказанную ей помощь, которая позволила ей расплатиться с долгами и вернуть 90 тысяч франков Колумбийскому университету, который переслал их ей раньше в качестве аванса за литературное наследие писателя».
Это важный факт. До сих пор бытует мнение, что Бунины хотели «временно» депонировать свой парижский архив в Нью-Йорке. Чтобы потом, уже после «освобождения» России, американцы его вернули на Родину. Рассекреченные документы показывают: дела с Колумбийским университетом были прекращены самой вдовой писателя. Посол заверяет Москву: «Бунина заявила, что она приняла решение передать нам постепенно весь литературный архив писателя, состоящий из большого количества рукописей, дневников, писем, автобиографии и других документов».
Похоже, что Владимир Ерофеев подобрал правильные ключи к Вере Николаевне. И далее цитируем мидовский первоисточник:
«Бунина рассказала (Ерофееву.— "О") о том, что в последние годы в позиции писателя в отношении СССР произошли некоторые изменения. Во время войны на квартире у Бунина проживал советский военнопленный, который затем вернулся в СССР. В 1947 году он вместе с Буниной (литературный псевдоним которой Муромцева) демонстративно вышел из coюза эмигрантских писателей в связи с решением руководства этого союза исключить из его состава русских эмигрантов, принявших советское гражданство. Этот жест привел к тому, что Бунин стал объектом нападок со стороны антисоветской белой эмиграции и был лишен материальной поддержки. Видимо, в то время с Буниным можно было найти контакт, но Симонов (советский поэт и общественный деятель Константин Симонов.— "О"), который тогда встречался с ним в Париже, вел себя, по словам Буниной, слишком надменно и нетактично. Все это не исключает, разумеется, того, что Бунин до конца своих дней оставался во многом враждебным нам человеком. На наш взгляд, однако, целесообразно было бы получить все его литературное наследство, а не оставлять эти материалы за границей. Поэтому мы просим ускорить решение вопроса об установлении пенсии Буниной, что даст нам возможность связать ее обязательством о постепенной передаче нам архивов писателя».
Как Пастернак Бунину дорогу перешел
Владимир Ерофеев получает от наследницы все 11 томов собрания сочинений Бунина с личной правкой писателя. Это дало возможность приступить к публикации в СССР собрания сочинений Бунина. Пять томов, тираж — четверть миллиона экземпляров, собрание сочинений печаталось приложением к «Огоньку» (издательство «Правда»). Огромная выручка за публикацию пошла прямиком в партийную кассу.
А дальше — затишье. Молотова убрали из МИДа, правда, оставив первым вице-премьером. Новые хозяева высотки на Смоленской площади многие проекты предшественника задвинули. Едва не отправили под нож подготовленную к печати переписку Сталина с Рузвельтом и Черчиллем во время войны.
Весной 1957 года в Париж едет автор предисловия к бунинскому сборнику писатель Лев Никулин. «Проваренный в чистках, как соль», по словам Михаила Ардова, постоянный автор «Огонька», но главное — проверенный и надежный советский патриот. В Гражданскую — начальник политпросветчасти Политуправления Балтийского флота, участник подавления Кронштадтского мятежа, секретарь советского генконсульства в Кабуле. А теперь его, бывшего политпросветчика, вдова Бунина просит посодействовать с новой субсидией за «огоньковский» пятитомник (это помимо пенсии). Ее просьбу поддерживает Алексей Сурков (в 1945–1953 годы — главный редактор «Огонька»). Сурков со слов Никулина представляет грустную картину парижской жизни Веры Николаевны:
«Плата за квартиру в Париже вообще крайне высока и доходит до 50% суммы заработка. Квартира, в которой более тридцати лет жил и работал Бунин, весьма скромная, все же оплачивается высоко и отнимает значительную часть пенсии. Переменить квартиру не имеет смысла, так как В.Н. Бунина платит все же по старому контракту, теперь же по новым контрактам цены даже за худшие квартиры повысились.
В.Н. Буниной больше семидесяти лет, она больна и нуждается в постоянном наблюдении врача, медицинская помощь вообще дорога во Франции, и больной, теряющей слух вдове писателя приходится часто прибегать к врачебной помощи, и это также сказывается на ее бюджете. Приходится затрачивать некоторые суммы и на поддержание в порядке могилы И.А. Бунина, которая находится в 25 километрах от Парижа. Кроме того, В.Н. Бунина помогает близким писателя».
И тут проект «Бунин» опять дает сбой, попадая в непростой политический контекст. Хрущев и его союзники громят так называемую антипартийную группу, главным идеологом которой был Молотов (его отправляют послом в Улан-Батор). А на горизонте замаячит новый международный скандал. В КГБ и в ЦК узнают о передаче за границу романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». В Италии он готовится к печати. Пастернаковское романтическое видение жизни до революции и трагическая картина Гражданской войны перекликались с бунинским взглядом на события русской истории первой трети XX века.
Борис Ярустовский, и.о. зав. Отделом культуры ЦК, и Игорь Черноуцан, инструктор Отдела, в заключении на роман Пастернака напишут: «Весь период нашей истории за последние полвека изображается в романе с чуждых позиций злобствующего буржуазного индивидуализма, для которого революция — бессмысленный и жестокий бунт, хаос и всеобщее одичание».
Эти слова могли стать аннотацией ко многим произведениям Бунина. Допустить подобные идеологические совпадения было нельзя. Тем более в год сорокалетия Октябрьской революции. И 24 июля 1957 года ЦК подписывает вердикт: никаких субсидий, пока не получим архив.
Третьего апреля 1961 года в Париже скончалась Вера Бунина. Ее наследником стал Леонид Зуров — приемный сын (так он себя называл). Все предыдущие договоренности и соглашения, разумеется, оказались ничтожными.
Во французской столице вновь появляется Никулин. В отчете посольству он пишет: «Я имел две продолжительных беседы с Л.Ф. Зуровым, выступая как частное лицо, энтузиаст возвращения архива Бунина на Родину. В письме к Послу СССР во Франции т. Виноградову С.А. и в пространной записке, которую я передал товарищам из посольства, я писал, что Л.Ф. Зуров "хочет выжать все возможное из наследства", "требует непомерную сумму денег"».
Никулин информирует, что в сентябре Зуров «уехал на отдых к своим знакомым в Эдинбург и вернется в Париж 5 октября с.г. Ожидать его возвращения я не мог, встречаясь со знакомыми Л.Ф. Зурова, я пытался через них воздействовать на него в том смысле, чтобы они умерили его аппетиты. Вместе с тем я выяснил, что по одним сведениям за архивы Бунина американцы дадут немного, что ему, с его точки зрения, выгоднее продать эти архивы нам».
Но Зуров не просто отдыхал на туманном Альбионе, но и вел там переговоры о передаче парижского архива Бунина в Великобританию. Но дело не только в Зурове. В Москве в очередной раз менялась идейно-политическая ситуация. Вера Николаевна умерла вовремя. Она не узнала, что под прицелом советской инквизиции оказался монументальный роман писателя «Жизнь Арсеньева». К печати его подготовило издательство «Московский рабочий». Павел Романов, возглавлявший Главное управление по охране военных и государственных тайн в печати при Совете Министров СССР, подготовил разгромное экспертное заключение, требуя в романе многочисленных цензурных купюр.
А после посещения выставки абстракционистов в Манеже начинается череда разгромных посиделок Хрущева с видными представителями литературы и искусства. Итог — июньский (1963) Пленум ЦК КПСС, на повестке дня которого заявлен один вопрос: «Очередные задачи идеологической работы партии». Власть в очередной раз взнуздала идеологию — ничего хорошего для «отщепенца» и «белогвардейца» Бунина это, разумеется, не сулило.
Прежде всего отменили поездку в Париж главного советского буниноведа — Александра Бабореко. Причина: «Как выяснилось, Л.Ф. Зуров настроен враждебно к СССР, а имеющиеся у него архивные материалы не представляют большой ценности. Ввиду изложенного Идеологический отдел ЦК КПСС полагал бы нецелесообразным направлять во Францию т. Бабореко А.К.».
Отказ от борьбы за архив казался настолько катастрофическим, что Александр Бабореко нарушил партийную дисциплину и напрямую обратился к секретарю ЦК по идеологии Леониду Ильичеву:
«Нельзя допустить, чтобы архив Бунина остался за рубежом и погиб для отечественной науки. Без парижского собрания рукописей немыслима научная подготовка к изданию сочинений писателя и их серьезное изучение. <…> Чувство национальной гордости не позволяет примириться и с тем, что музейные вещи Бунина могут быть проданы за границей и не попадут на родину».
В начале 1964 года в Париже по другим «делам» оказался Василий Ажаев. Автор романа «Далеко от Москвы» и сталинский лауреат был писателем с большим жизненным опытом. В разные годы он — начальник бюро рационализации в Управлении БАМлага НКВД СССР (г. Свободный Хабаровского края), начальник инспекции при начальнике Управления, начальник промышленных предприятий Нижне-Амурского управления исправительно-трудовых лагерей НКВД, начальник контрольной инспекции при начальнике УНКВД по Хабаровскому краю. Ему принадлежит описание зуровской (а когда-то бунинской) квартиры и более или менее подробный обзор парижского архива Бунина:
«Сам Зуров живет в небольшой комнате. Во второй, совсем маленькой, комнатенке "навалом" на столе и под столом, на открытых полках лежат в папках и просто беспорядочными пачками рукописи и переписка И.А. Бунина.
<…> Мои переговоры с Л.Ф. Зуровым были мучительными, длились долгими часами (первый раз я провел у него 8 часов). Я всяко понуждал его решить вопрос об архиве в целом (тогда, мол, покупка вещей решается сама собой как часть целого). Пытался воздействовать разными аргументами. Он, со своей стороны, доказывал, что по завещаниям приемных отца и матери не может передать архив неразобранным и не приведенным в порядок, а приступить к серьезной работе по систематизации не может, так как не имеет ни места для этого, ни хотя бы минимальных материальных средств ("Каждый день должен зарабатывать на хлеб")».
Ажаев описывает архивные сокровища: «Но я держал в руках несомненно бунинские рукописи произведений, опубликованных во Франции, у нас и в США. И отдельные неопубликованные рассказы. И неизвестные варианты опубликованных вещей. И черновые заметки и наброски к отдельным рассказам. И неизданные разрозненные дневниковые записи 1911, 1914, 1933, 1935, 1941–44 годов. И черновые тетради 1951 года. И рукопись литературного завещания с многими, более поздними, добавлениями и поправками. И перепечатанные на машинке дневники Веры Николаевны с правкой И.А. Бунина. Зуров показывал папки с письмами И.А. Бунину от родственников и от друзей. Дело с материалами по Нобелевской премии. Большие пакеты с письмами Зайцева, Тэффи и многих других эмигрантских писателей. Среди множества писем, по свидетельству приемного сына И.А. Бунина, есть письма Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, A.H. Телешова, A.M. Ремизова».
Но Старая площадь была непреклонна. Ее не пронял даже аргумент о том, что архив уйдет к потенциальному противнику: «Я убежден, что Л.Ф. Зуров давно уже продал бы архив университетам США и Англии, если бы не боялся осуждения со стороны наиболее патриотически настроенной части русских эмигрантов. Во время наших горячих дискуссий он неоднократно упоминал о большом интересе Йельского университета (США) к бунинскому наследию, о закупленных недавно этим университетом письмах Бунина Алданову. Другой пример — письма И.А. Бунина, проданные Адамовичем Кембриджскому университету по 250 франков за штуку».
Идеологический отдел ЦК поставит точку в этом вопросе 22 июня 1964 года: «По сведениям совпосольства в Париже, Зуров настроен враждебно к Советскому Союзу».
Эпилог. Два юбилея
В 1970 году исполнилось 100 лет нашему первому нобелевскому лауреату. Но о его поминовении, а тем более о всенародном чествовании не могло быть и речи. Ведь это был год столетия Ленина. За две недели до замолчанного юбилея разразился новый вселенский скандал. И опять связанный с Нобелевской премией. Она была присуждена Александру Солженицыну. И оказалась символической эстафетой от автора «Окаянных дней» творцу «Одного дня Ивана Денисовича», «Ракового корпуса» и «Архипелага ГУЛАГ».
Во всемирной истории литературы Иван Алексеевич Бунин был и по сей день остается единственным «лицом без гражданства», получившим Нобелевскую премию. Один апатрид на всех лауреатов. По всем номинациям. За 119 лет.
Леонид Максименков
