В конце земли стояло болото, кишащее кикиморами, водяными, русалками, лешими.
Долго стояло болото, застаивалось, не шевелилось. Звери не приближались, боясь ядовитых испарений гниющих камышей и вони обитателей болота. Ветер не шевелил ни пунцовую тину, ни покрывающую ряску, ни выглядывавших из болота тощих жаб. Было холодно, мокро, обидно. Тьма.
Случайно к болоту пришёл Он, и болото изменилось. Он вырубил гниющий камыш, раскидал небольшими сапогами молчащих жаб, накричал на греющих древесно-зелёные тела кикимор и русалок. Травяные лешие и другие обитатели болота, не попавшие под горячую руку Его, скрылись глубоко-глубоко, у самого дна. Там дом. Там никто не найдёт. Тьма.
Он в несколько дней выстругал себе лодку и одно весло и решил проплыть дальше по болоту. Тут Он узнал, что болоту не видно края и конца: стелющийся туман овевал руки и пальцы, зеленил взор, дурманил тело и пьянил разум. Он редко, на секунду переставая грести, вдруг вздрагивал и понимал, что погибель придёт, если не закончить плыть дальше: туман и испарения все действовали всё сильнее. Вдруг Он увидел окно. Пути назад больше нет, хоть Он и поплыл назад, испугавшись окна. Тьма.
Он вернулся на истоптанный камыш и стал громко звать своих друзей. Те, с разных сторон света слыша возглас Его, прибегали и приносили разные вещи: гранитные могильные плиты, чугунные узорчатые ограды, игольные кресты. Скоро болото было не узнать: вдоль него проложили дороги, окольцевали границы, выстроили прямо на нём плавучие избы. С приходом зимы гнильная и травяная вонь сменилась гранитно-мраморным духом величия. Теперь Он мог умереть. Он и умер прямо на вздыбленном коне, почернев от старости, застыв от мороза и клейкого болотного тумана.
Но неизвестно, что осталось на дне.
В наше время, кажется, нет и ни отзвука прошлых запахов на месте того болота. За многие часы и века сюда залетело и забралось много хорошего: то, что принято называть культура и искусство. Высокие купола, резные кресты, витые украшения, статуи с беззубыми ртами в стенах домов: всё это не издаёт прошлого, удушающе манящего, запаха. Но в самые редкие минуты затишья начинает что-то скрипеть, ворчать, пахнуть. Становится неуютно. Хочется домой.
Современность не любит запахов, потому что их чувствуют обычные люди. Все они ходят по Болотной набережной, Болотному проспекту, Болотной площади. Все посмеиваются, промокая и не успевая согреться без спирта, больным смехом самоубийц. Всем здесь нравится, здесь красивые гранитные камни и мраморные валуны. Сюда приезжают иностранцы. Наслаждаются видом.
Но никто из счастливых и воодушевлённых посетителей не чувствует настоящих запахов. Кикиморы, лешие, русалки и водяные, вроде как спящие, много дышат: пар от их гнилостного дыхания, поднимаясь к небу и там же превращаясь в мелкий дождь, незаметно дурманит посетителей, как когда-то одурманил Его. Люди ходят по Болотным улицам и видят красивое и счастливое, но лишь на мгновение, когда их рука касается склизкой поверхности мёртвого гранита и запах тины и смерти бьёт по ушам, они чуют правду.
В многочисленных запотевших окнах стоят лешие, набивая гнилой камыш в лепёшки. В постоянных объявлениях читаются имена кикимор и непонятные цифры, кодами мироздания набивающиеся в красные глаза. В облитых невидимыми каплями плащах ходят водяные, щетинистой мордой и могильным голосом порывающиеся втянуть прохожего в недобрый контакт. По скользким и страшным улицам ходят безликие русалки, движениями раздвигающегося хвоста завлекая одурманенных в омут болезни и слёз.
В конце земли всё ещё стоит болото, кишащее кикиморами, водяными, русалками, лешими.
Борис Поженин
