Шабруков живет в городе Буй, и там он врач-нарколог, и об этом весь рассказ.
Мне говорили про него две вещи (еще в Москве). Что когда он служил в ракетной части военным доктором и пел в «веселом» автобусе, в коллективе сослуживцев, то подполковник попросил его потише — а старлей Шабруков порвал на нем шинель. (Шинель порвать непросто.) Это первое. А второе, что когда он уже работал в Буе и милиционеры попросили список тех, кто состоит на учете, чтобы им было легче следить за порядком, — то Шабруков им отказал. А пока те ходили к главврачу за приказом (главврач ведь не будет спорить с милицией), то картотека стала чуть короче. Впрочем, всё это, конечно, слухи.
Так что пришлось ехать в город Буй (Костромская область), чтобы всё это проверить и что-нибудь еще узнать.
Шабруков уже пять лет в Буе. Встретил меня на «семерке». Ее купил в хорошем состоянии, почти новую, еще когда совмещал две ставки, терапевта и нарколога. Тогда зарплата была 20 тысяч в месяц. Сейчас — 4500 рублей. Плюс ночные дежурства. Выходит где-то 11 (ну 12 тысяч) в месяц.
Спросил его (еще по телефону): «Как вас узнать?» Он сказал: «Я с бородой». Пока ждал его на вокзале, отслеживал соответственно бородатых, но таких не было. Первый, кто появился с бородой, был именно Шабруков. Так его и зовут в городе. Борода.
И мы поехали к нему. У него однокомнатная. Первые два года жил при больнице, а потом ему дали квартиру. Живет там с сыном тринадцати лет. Под окнами ходят поезда. Но к ним привыкаешь и не замечаешь. По меркам города Буй, где еще есть деревянные бараки с водой из колонки, — условия очень хорошие. В городе Буй 25 тысяч жителей. Железная дорога и химзавод. На вокзале (который и автовокзал) установлены рамки для досмотра. Директор химзавода построил крытый каток. Есть интернет-клуб. Свои диджеи, агентства по проведению свадеб, две местные телекомпании. (Есть телевышка.) Странно, если бы здесь никто ничего не употреблял. Везде употребляют. Есть больница (на весь район). Пятиэтажная. Рядом трехэтажная поликлиника. На втором этаже кабинет нарколога. На учете у нарколога стоят 320 человек. Также к Шабрукову приходят за справками.
Шабруков в тот день, когда я приехал, уже успел (после приема в больнице) прочитать лекцию в ПТУ номер восемь, железнодорожном, о вреде алкоголя и курения и как сам курить (за четыре дня) бросил. «Им там по четырнадцать лет, они уже попробовали всё. Меня завуч позвала. Пришел, сказал им: я не учитель, давайте поговорим, кому неинтересно, вон дверь. Все остались. К следующей встрече, после праздников, дал им тему «Как я сохранил трезвость».
Следует предупредить, что дальше будут громкие слова (иногда). Их говорил Шабруков, а я записывал. Потому что было видно, что он в них верит. И в этом нет несоответствия. Внешне он похож на портрет какого-то (неизвестного) русского писателя. «Я так подумал: ну чего я сижу? Бог мне дал талант. Я вооружен знаниями, и медицинскими и религиозными, значит, надо идти».
Зачем Шабруков вообще во всё это ввязался — в общение со СМИ? (От которого положительный эффект бывает редко, а отрицательный — неминуемо.) Причина такая: у Шабрукова сократили вторую медсестру. Сестру приема. Со стороны может быть непонятно. А для Шабрукова — это катастрофа. Летом, когда народу было немного, к тому же Шабруков совмещал две должности, медсестру (получавшую 4500) сократили за ненадобностью. «Есть такая статья: экономия фонда заработной платы. И кто-то, говорят, получает за эту экономию премию, — говорит мне Шабруков. — А вот сейчас, после Нового года, придут одновременно шесть человек, с абстиненцией, попробуй-ка их всех откапать (положить под капельницы), а не принять нельзя: могут помереть». И первым делом Шабруков позвонил в местную компанию, «Буй ТВ», и они приехали, записали с ним критический (о системе здравоохранения и руководстве больницы) сюжет. А потом позвонил я, сказал: «Давайте я приеду, напишу про ваши антиалкогольные будни…»
До Шабрукова в Буе был другой нарколог. Иванов. «Я с ним два года общался, он уже был на инвалидности. Профессиональным заболеванием наркологов является алкоголизм, к сожалению. Но всегда меня подменял, во время отпусков. Его очень любили его пациенты. Он как-то всем, кто приходил, давал понять, что, несмотря на состояние, жизнь продолжается. Он был мягким, не мог отказать и постепенно втянулся. Приступы у него были. Во время одного из них упал, ударился головой. Он еще сколько-то дней прожил. В первый день ко мне подошла анестезиолог, говорит: «Не знаю, что происходит, но у него дыхание появилось…» Я каждый день читал… Этого лучше не писать. Ну как это, скажут, врач читает псалтырь в реанимации. Скажут, знахарь какой-то с бородой».
В общем, Шабруков был рад, что я приехал, но и насторожен. Потому что я был не в теме. Точнее, по другую сторону «темы»: во-первых, алкоголя (Шабруков завязал полностью), во-вторых, религии (Шабруков — воцерковленный человек). Итак, он был насторожен, но за себя не опасался вовсе, а только — чтобы я ничего не переврал. Но и не просил прислать готовый текст, посчитав, что «сказал всё как есть, и как получится, так получится». И совсем другое дело, например, его медсестра — та, которую не сократили и за которую нарколог вступался, чтобы ей подняли зарплату вдвое, коль уж работает за двоих, а не на 25 процентов — всего лишь. Шабруков ее убедил со мной поговорить. Сидели втроем в кабинете. На столе у них, конечно, лежали стекла. На стекле — штамп на подушечке. На подоконнике росло алоэ. Алоэ имеет медицинское значение. Но здесь росло просто для того, чтобы радовать глаз. За окном был город Буй под снегом, частная застройка. Монолог медсестры: «Зарплата 4500. Сейчас, да, сделали 6000. Коммунальные услуги платим — 5000. Дети у меня еще учатся. Если б у меня не было мужа, который водителем работает, то не знаю, как бы… Окончила Шарьинское медучилище. В больнице с 1991 года. 5 или 6 врачей уже сменилось. Был один, который только год отработал. Тут материальная, конечно, сторона. Раньше-то, когда в Чистых Борах атомную станцию хотели строить, больше народа было. Была ведь статья о принудительном лечении. А сейчас это всё отменено. Даже если берешь на учет, уже начинаются крики, угрозы, оскорбления…» Шабруков: «Вот меня не было. Пришел наркоман, вот с такими кулаками. Кричал на нее. Если бы он был под наркотиками, то никакой гарантии… Охраны здесь нет». Медсестра: «На капельницу ложишь, у него может развиться такой психоз. Был один, на подоконник уже залез, хотел прыгать, я за штанину поймала, потом пришел, благодарил». Журналист: «Напомните, пожалуйста, имя-отчество». Медсестра: «Лучше не надо. Можно ограничиться словом «медсестра». Не хотелось бы, как этот доктор Хренов. Тоже вот рассказал, и сами знаете что».
А народу в тот день было мало. Перед праздниками всегда так — пусто.
«Все знают, что если прийти ко мне сейчас, то я начну лечить. Все ждут счастья. Я тоже раньше ждал счастья…»
Зашел мужичок. Он был в приподнятом настроении. За какой-то справкой. Шабруков отправляет его с баночкой в туалет. Мужичок шутит: «Не, мы наркотиков не употребляем, мы только водочки иногда». И уходит писать. Это платный анализ. Он стоит 250 рублей. Врач, согласно действующим правилам, имеет от оказанных им платных услуг 12 процентов.
Мужичок возвращается, рассказывает наркологу, что долго не мог, потому что дома только что сделал. Врач погружает контрольную бумажку. Моментальный результат: мужичок не употребляет наркотиков, врач заработал 29 рублей.
На выходе из кабинета висит плакат о том, что наркотики вредны. Он не убедителен. Кто-то подписал снизу: «Борода». Хотя этот-то плакат явно оформлял не Шабруков. Рядом — другой стенд (вероятно, «с подачи» Шабрукова). Про встречи анонимных алкоголиков. Можно взять бумажку, с адресом, куда приходить. Они собираются раз в неделю, в здании «Буй ТВ».
Недавно в Костроме проходил 23-й форум (Всемирный) Общества анонимных алкоголиков. Шабруков даже выбил себе командировку. (Автобус 130 рублей в одну сторону.) Он сокрушается, что на форуме было мало врачей, хоть их и приглашали. «Был главврач местной больницы, их нарколог и я. В Америке в эту идею вцепились, и священники, и медики. А у нас все делают вид, что этого нет. Потому что это же конкуренция. Вот как вы думаете, сколько смертей от алкоголя в год в Штатах — и у нас? Они теряют 85 тысяч человек ежегодно, а Россия — 600 тысяч». «Скольких человек ты вытащил?» — «За пять-то лет народу много прошло. Пять человек трезвость сохраняют. Одна сорвалась».
Рядом с Буем есть село. Корёга. Там служил отец Федор. Недавно умер. Шабруков к нему на велосипеде ездил. Специально для этого велосипед купил. Отец Федор когда-то работал на «вахтах», на «Северах». Сам-то он был из Западной Украины. Там в его селе, Копашне, все говорят на старославянском. И еще в 70-е годы его рукоположили. Служил он в костромском селе Любтюг. Это глушь. Потом перевели в Корёгу (по сравнению с Любтюгом — центр). Так он и служил, и за 40 лет не утратил южнорусского акцента. И еще чего-то, тоже очень южнорусского. После службы до 20 человек за столом собиралось. Копал огород, держал поросят и коровку. Он-то и сказал Шабрукову: «Парень, хватит тебе бегать». И Шабруков, который где только ни работал: и на «скорой» в Йошкар-Оле, и на «скорой» в Москве, и в ракетных войсках (майор медслужбы), — тогда это услышал.
Шабруков сначал был терапевтом. Но больнице очень нужен был нарколог, чтобы не отобрали лицензию. Опять же: освидетельствования для ГАИ. И Шабрукова выучили. (И даже посылали в Питер на курсы.) Никто не предполагал, что с ним будет так сложно.
«Приходят зависимые люди. Я их, допустим, вывожу из абстиненции. Спрашиваю: «Ты как собираешься хранить трезвость?» Он отвечает: «Ну просто не буду пить». (Я бы еще поверил, если бы это сказал человек, у которого в анамнезе не было двух белых горячек.) Я говорю: «Мужик, так тебе ничего не светит». И рассказываю ему про АА. Он говорит: «Ну не-е-ет, это секта». — «Почему?» — «Так вы же там собираетесь…» Спрашиваю: «А вот вы собирались, у вас что, тоже секта?» Он: «У нас-то нет. Мы-то ведь пили».
«Для алкоголизма характерны животные. Собаки, кошки, мыши, лошади, коровы. Муж с женой пили вместе. В изолятор к нам тоже попали вместе. У них ковер висел на стене. И вот из этого ковра — говорят — к ней выходили мальчики, а к нему — девочки.
Я не видел счастливых закодированных людей. Большая редкость. Что такое кодирование? Это под воздействием гипноза вызвать отвращение к алкоголю. То есть вызвать страх. И сколько «панических атак» потом я видел. Там же идет чистая коммерция. Три с половиной тысячи рублей за какую-то дурь. Здесь у нас кодируют, в соседнем поселке. Надевают на голову мотоциклетный шлем… И я вижу, в чем ходят и на каких машинах ездят люди, которые этим занимаются.
Любого из тех, кто ко мне попадает, спроси — у них у многих уже по 10 кодировок. А одного знал, он выходил и сразу шел проверять: хорошо ли его закодировали? Спрашиваю его: «Ну как на этот раз?» А он: «Да вот, херово» (а сам уже успел).
Раньше мне звонили, спрашивали: «Вы кодируете?» Я отвечал: «Нет». И люди шли к тем, кто кодирует. Теперь я говорю: «Посмотрим, что можно сделать».
«Я должен принять 36 человек в день — где-то год как у нас есть этот план. И мы его фальсифицируем. Можете написать это, это правда. Почему кто-то решил, что на больного нужно тратить не более 10 минут? Мне, чтобы получить представление о больном, нужно, чтобы у больного было сознание, работал язык. И чтобы порой понять, что с человеком, я должен задавать одни и те же вопросы и ждать, как он на них ответит. Не просто оценивать симптоматику, а стать приемником импульсов его страдающего организма, чтобы понять, как ему помочь».
«Мать у меня была медсестрой. А отец был рентгенолог. Перед ординатурой отец ко мне пришел, дал две книги. «Учебник по внутренним болезням» и «Записки врача» Вересаева. Это книга, в которой земский врач, в царской еще России, описал свою жизнь, изо дня в день. И что он чувствовал, когда помогал больным. Раньше все врачи по ней учились. А теперь у нас модернизация».
«Мы с ним (с сыном) смотрели «Кунг-фу Панда». Там есть сильные вещи: «Прошлое забыто, будущее закрыто, настоящее даровано. Именно поэтому оно настоящее».
Поликлиника. Регистратура. Рядом с окошком висит почтовый ящик. (Высота примерно 2,2 метра. Не всякий дотянется.) Зачем-то оклеен черной бумагой. Но главное — это надпись на ящике. Ее можно прочитать, но понять ее невозможно.
«Для предложений по вопросам оказания платных услуг».
В этой системе — варианта, пожалуй, три. Либо понимать официальный язык (см. образец). Либо не говорить открыто (см. медсестру). Либо как Шабруков. Говорить прямо и выглядеть немного смешно.
Если бы снова оказался в Буе, в гостях у Шабрукова, то сказал бы ему: «Ну хорошо, завязал. И понятно, что ты не скучаешь по куражу, когда рвал шинели. Но вот утреннее состояние, если вечером не превысить норму. Когда не то чтобы тяжело, но нелегко. И ты бережен с окружающим миром, потому что хочешь, чтобы окружающий мир был бережен с тобой. А ведь чего не хватает нам, так это бережного отношения к себе и окружающим. И это состояние… Назовем это «Чуткость». Не скучаешь по нему? И нашлась ли ему замена в религии?»
Что-то бы ведь он ответил… С ним вообще интересно говорить.
Игорь Маслов
