Смотрел тут давеча замечательный фильм под названием «Элвис. Ранние годы», и в душу мне запал один момент: когда Элвис Пресли в день свадьбы несёт на руках свою новоиспечённую жену Присциллу и укладывает её, в роскошном свадебном платье, на кровать.
«Ах, как же это прекрасно!» - подумал я. И тут же удивился: Боже, я ли это? Дитя безумных 90-х, я всю сознательную жизнь считал целомудренность пережитком прошлого, косным религиозным атавизмом, не имеющим ничего общего с реальной природой человеческой сексуальности.
Во времена моей юности —по крайне мере, в нашей компании — сексуальные отношения регулировались двумя правилами: чем раньше, тем лучше, и чем больше, тем лучше. Я неукоснительно следовал им обоим. Первый секс – в тринадцать, к шестнадцати – внушительная обойма сексуальных побед. Над теми, кто оставался девственником, смеялись. Сексуальными приключениями гордились и хвастались. В какой-то момент я даже начал вести список спортивных достижений – перечень «отлюбленных» мною дам. Не буду здесь его цитировать.
Но глядя на Элвиса, героически отказывающегося овладеть юной Присциллой даже вопреки её мольбам, я испытывал такое волнение, будто это я на его месте противостою основному инстинкту. И всякий раз радовался, когда благородство одерживало верх над вожделением. «Мужик!» – думал в такие моменты я и крепко сжимал кулаки.
И вот, в тот самый момент, когда Элвис заносит Присциллу в спальню, я вдруг понимаю, что белой завистью завидую ему. Что я хочу так же. «Боже, что это со мной?» - радостно удивляюсь я. Я ли это? И понимаю, что да, это всё тот же я. Я ‒ победитель негласных сексоголических олимпиад. Я, уставший от бесплодных попыток заменить радость настоящей любви животным выбросом гормонов. Я, окунувшийся с головой во мрак сексуальной распущенности, и я, осознавший наконец в этом мраке истинную ценность чистоты. Мне стало ясно, что я отчаянно хочу её вернуть.
Когда же я её утратил? – с горечью начал вспоминать я. И вспомнил.
Мне было лет 20, я встречался с одной юной и необычайно красивой особой, она была в меня по уши влюблена, и я первые несколько месяцев думал, что тоже. Но чуть погодя осознал, что моя «влюблённость» ‒ это иллюзия. Не любовь, но желание влюбиться, тестостероновая страсть, помноженная на желание обладать. Тяга сороки к прекрасному. Залюбоваться, очаровать, завоевать и потерять интерес. Ещё один невероятно красивый трофей.
Из лучших побуждений я предложил расстаться. И… у юной девочки парализовало половину лица. Я был в ужасе, и это ещё мягко сказано. Чего я только не пообещал Господу Богу в тот момент, лишь бы Он помог ей поправиться. Разумеется, о расставании пришлось на долгое время забыть. Я продолжал встречаться с ней из страха и жалости, несмотря на то что болезнь довольно быстро прошла. Я утратил к ней всякий интерес, включая сексуальный, но оставался рядом, лишь бы только она была в порядке.
И вдруг одним вечером мне стало дико интересно ― что будет, если я ей изменю? Если я нарушу своё негласное табу (до этого я никогда никому не изменял). Мне был интересен не сам процесс измены, а то, каким будет моё состояние после него. Что измениться во мне, если я нарушу собственный принцип. Как изменится мой внутренний мир. И я нарушил.
И буквально на следующий день изменения ощутил. Я ощутил, что меня того, каким я был до этого поступка, уже не вернуть. Что какая-то внутренняя чистота утрачена безвозвратно. Я ощутил себя грязным. Как будто я упал в лужу с никогда не смываемой краской. И цвет этой краски был чёрным.
Я изо всех сил старался сделать с собой хоть что-нибудь: забыть измену, затолкать её куда-нибудь поглубже в подвалы сознания, замазать, затереть, сделать что-то для своей девушки, что снова подняло бы меня на тот уровень, на котором я находился до этого ужасного момента. Но ничего не работало. Всё было тщетно. Я ощущал себя грязным внутри.
И тогда же я смирился (мне пришлось) с тем, что чистота эта ушла навсегда. Позже я упал ещё ниже, и намного, но всё равно вся последующая деградация не ощущалась так болезненно и мрачно, как тот самый первый поступок.
Пытался ли я как-то отмыться? Если честно, нет. В том смысле, что мне всегда казалось, что подобное не отмыть. Я пытался спастись ‒ это да. Я молил Бога о прощении много раз, но без надежды на то, что мои грехи будут забыты, а честь восстановлена. Я просто не считал это возможным.
Гораздо позже на острове Бали один монах решил посмотреть мою ауру. Подержав в руках мою ладонь, он закрыл глаза и с мечтательным выражением лица сообщил, что в прошлой жизни я был святым.
«Да ну какой же я святой?» - недоумевал чуть позже в разговоре с приятелем я. – «Взгляни на меня, я по горло нашпигован зависимостями, пороками и изъянами».
«Самые лучшие святые получаются из самых отъявленных грешников» - отвечал мне друг.
И вот, Элвис и Присцилла. И между ними наэлектризованным и невидимым облаком я. «Боже, неужели и вправду я могу вернуть себя в то состояние, в котором был до измены? Неужели Ты простишь меня, Отец?!» - взмолился я. «Я тебя простил ещё до того, как ты согрешил, – ответил Бог. – Теперь ты сам. Себя. Прости».
Вечный Искатель
