Умевший зрить в корень В. И. Ленин сказал: «Интеллигенция – говно». Имея в виду её влияние на ход исторического процесса и её роль в морально-нравственных исканиях атакующего класса. Так появился «философский пароход», на котором этот ненужный балласт отправили нашим идеологическим врагам – в эмиграцию. Однако вырастили свою, советскую, интеллигенцию. Её пренебрежительно потом назовут «образованщиной». Ведь чтобы иметь право называться интеллигентом, надо иметь три высших образования: у дедушки-бабушки, у пыпы-мамы и своё собственное. А если только своё собственное – то образованщина. Ибо интеллигент – ещё не значит университетский диплом, прежде всего это внутреннее состояние и мировоззрение. И таковые светочи духа имеются и в глухих деревнях, и в маленьких захолустных городках. Интеллигент – сострадатель и совестник. В провинции это хранители культуры: музейщики, местные чудики, беззаветные донкихоты. Как герои В. М. Шукшина или юродивый лесник, которого сыграл С. Любшин в фильме «Не стреляйте в белых лебедей» по повести Б. Васильева. Сам Б. Васильев был из дворян, хотя и советский писатель. И что такое интеллигенция, пусть даже и поменявшая цвет на красный, он сказал сценарием фильма «Офицеры», ставшего советской киноклассикой. Марксистско-ленинская идеология несколько опорочила образ дворянской интеллигенции. Вспоминается эпизод из другого легендарного фильма – «Чапаев», момент «психической атаки», когда один из чапаевцев, глядя на офицерскую шеренгу, говорит: «Красиво идут!». А другой добавляет: «Интеллигенция!» И этот внутренний восторг не мешает пустить оное сословие под пулеметный огонь.
Интеллигенция – это когда «а ещё в шляпе!» или «а ещё в очках!». И когда «гнилая». И когда «профессор кислых щей». Короче, сплошной негатив и насмешка, исходящие, как правило, от сословия мещанского. Потому что победило, в конечном счёте, оно, оставив рабоче-крестьянское фальшивой витриной общества. Так рабочие, крестьяне и служащие (интеллигенция) на деле стали наименее уважаемыми людьми. Потому что уважение диктовалось благосостоянием. А колхозник долгое время был крепостным, беспаспортным рабом, работяга-пролетарий – закованным в новые цепи. Новочеркасский расстрел голодной демонстрации это наглядно показал, повторив 9 января, что случилось при Николае Втором. Только царя, вспомнив «ходынку», прозвали «кровавым», а Никиту Сергеича история вроде бы как тихонечко оправдала. Учителя, врачи и музейные работники при совесткой власти так и остались бессребренниками на остаточном принципе финансирования. А, между прочим, батюшка вождя мирового пролетариата, будучи смотрителем народных училищ в пределах одной лишь Симбирской губернии, содержал на свое царское жалованье огромное семейство, являясь единственным кормильцем, арендовал большой дом с двором и надворными постройками, дал всем детям прекрасное образование, и всё это вместилось в определение «интеллигент». Техническая интеллигенция (инженеры-путейцы, например) жили до революции просто богато, иной потомственный дворянин так не жил.
Не знаю, какой я интеллигент, но работником умственного труда являюсь. И мой умственный труд, когда советская шкала ценностей приказала долго жить, ценится на сей момент много хуже, чем в царские времена, и даже хуже, чем в советские. А башка моя, тыквица, между тем, вообще не знает выходных – такова специфика труда. Но выдаваемая ею литературная и, смею надеяться, высокохудожественная продукция нынче банально не востребована. Реализуется её малая часть – подённая журналистика, это меня и кормит. Кормит так себе, чтоб еле свести концы с концами. Многое из того, что в порядке вещей для чиновников районного звена, я даже во сне представить не могу. За границей не был никогда и вряд ли когда буду. Одеваюсь так: 2 рубашки, 4 свитера, ни одного костюма, одна пара летней обуви и одна – зимней… Дом частный, палат каменных не предвидится. До гроба эта избушка лубяная. Площадь моей комнатки-выгородки – 8м2. Это размер тюремной камеры-одиночки. Я из тех, кто честно и покорно пребывает за чертой бедности. Причём, исправно работающий, считающийся «золотым пером» в своей редакции, а как поэт ещё и лауреат Всесоюзного (!) поэтического конкурса «Глагол». У меня около 6 000 одних только стихотворений, около 10 поэм, гора публицистики, 5 киносценариев (один задействован на к/с им. Горького, хотя гонорара я так и не получил, т.к. дело было в «лихие 90-е», а кино снимали для немцев), проза тоже есть. Вернее, проза есть всё остальное, причём проза горькая. Исходя из вышесказанного, оценка меня окружающими не высокая. Ничего ведь в жизни я не добился: ни богатства, ни положения. Я даже не член ни одного из творческих союзов. И моя самооценка соответственная. Я делаю то (делаю на отлично), что на фиг никому не нужно. А делать то, что нужно, я не умею и если буду, то не на отлично. Потому что буду заниматься не своим делом. Вот такой парадокс.
Мне 55 лет и что-то менять в судьбе поздно. И дождаться каких-то перемен извне – шансы невелики. Так к низкой самооценке (самоуважению, если говорить точнее) примешивается полная безнадежность. Это порождает сперва апатию, потом депрессию. После неё жди глубокую депрессию. Обычно люди уходят в запой, опускаются и погибают. Некоторые пытаются пробить стену лбом. У единиц это получается. Остальные 99% обречены на прозябание и исчезновение. При мрачном царизме «лишние люди» искали забвенье от мучительных вопросов современности (читай, выбирали красивую смерть) в «горячих точках» (Кавказ, Крым, Балканы, Греция) или тихо загибались от чахотки. Иные «онигилизовались» и позже нашли себя в революционной борьбе. И если всё развивается по спирали, то нынешняя ситуация мне сильно напоминает что-то уже знакомое по учебникам истории. Если естественным путём переломить ход событий не получается, то закономерен исход энергии в радикальное русло. Всё дело за нарастанием критической массы. И речь не обо мне, а о тех, кто это нарастание готовит и кто до этого социального взрыва доживёт, причём ещё дееспособным и достаточно активным элементом.
Лично мне многого не надо. Даже тот минимум, что имеется, меня не утесняет и не тяготит. Я тут без комплексов, ибо ставлю себе иные цели и вижу иные выгоды. Они врутренние и не измеряются одним лишь социальным и материальным благополучием. Но мое писательское и, стало быть, гражданское самосознание входит в непримиримое противоречие с реальностью. Потому что я тут нахожу не корысть и личную обиду, а системный ущерб или явную злонамеренность. Я вижу то, что талант, творческое начало, духовная составляющая и гуманистический посыл гроша ломаного не стоят. Что новый мир, мир завтрашний созидается из других кирпичей. Что мне в этом мире в моём богоданном качестве места нет. Что мне уготованы две роли – предателя и самоубийцы. Или наступить на горло собственной песне, или подохнуть в забвении (это в лучшем случае). И что это всех устроит, как естественный отбор для нового миропорядка. Это эволюционный путь. Самый вроде бы правильный, ибо естественный. Нарушение правил – ересь.
И тут просыпается жажда справедливости. А это страшная сила, которая может довести до полного самоотречения во имя высокой революционной идеи. Это пахнет красным петухом и кровавым топором на фоне классического русского бунта – бессмысленного и беспощадного. Бессмысленного – потому что все бунты стихийно бесплодны, а беспощадного – потому что где-то в глубине ярого порыва это вполне сознаётся, и мщение идёт авансом за грядущее отсутствие результата. Такой вот замкнутый круг.
Один мой знакомый издатель разместил в Сети обращение: «Издательству требуется корректор-фрилансер на позицию «свежий глаз». Вычитка финального макета (pdf), оплата – 10 рублей / страница (1000 рублей / 100 страниц). ПОЭЗИЯ (на странице по одному стихотворению, не более 34 строк).
Друзья, редактор-корректор – это ПРОФЕССИЯ, если вы успешно проходите тесты в ФБ по русскому языку, если вы по дружбе бесплатно отредактировали книжку друга-поэта, если вам КАЖЕТСЯ, что вы знаете русский язык и пишете грамотно, то ВАМ НЕ СЮДА! У вас должен быть ОПЫТ, хотя бы десяток изданных книг с Вашим участием и желание стать частью лучшего поэтического издательства страны. Мне НЕ нужны просто филологи, НЕ нужны те, кто хочет попробовать, МНЕ НЕ нужны редакторы со своим прайс-листом. НУЖНЫ ОПЫТНЫЕ РЕДАКТОРЫ-КОРРЕКТОРЫ, после которых НЕ НАДО нанимать ещё одного корректора».
Некая Герда Кошкина прямо с моего языка сняла: «Забавно, что интеллектуальный труд настолько низко ценится. К примеру, продавец за день получает около 1500 рублей. Корректор же за вычитку 100 стихов – не по дружбе, заметьте, а в настоящем издательстве! (работа займёт не менее трёх дней – нужно просмотреть материал как минимум дважды, а то и трижды) – получит целую тысячу. Кофе и бутерброды, конечно, окупятся, но за этим ли мы учились грамоте?»
Вот вам и цена интеллекта. И время, и мораль на одном блюдечке с голубой каёмочкой. И главное – все правы и никто не виноват. И нечего выламывать косяки, таковы обстоятельства-с…
Мне мой мозг давит на череп. Если не выпустить пар – сорвёт башню. Пока я стравливаю излишнее давление вот такими писаниями или же бытовыми способами, не усугубляя в мере. И свой интеллектуальный труд сливаю в резервуары вечности. Вроде бы рукописи не горят. Если, конечно, М. А. Булгаков не написал это в самоутешение в порыве того же отчаяния в удушливые сталинские годы. Но ты живёшь тут, бонусы и стимулы, не появившись, заменились привычкой, рутиной, инерцией движения. Привычка стала не обременящей болезнью – типа психической. Ты душевнобольной, как будущий герой бестселлера «Гений и помешательство», который напишет уже новый Чезаре Ломброзо (может, и не невропатолог, а предприимчивый беллестрист типа Б. Акунина).
В конечном счёте, писательство всегда графомания, невзирая на качество. Но чувство невостребованности никуда не делось. И саморазрушение ему прямо пропорционально. А когда понимаешь, что жизнь проходит, а след твой бледен и мало кем различим, то становится погано на душе, жалко в мыслях и мучительно больно в сердце, и всё это совокупно хуже, чем в известном завещании Н. Островского. И ты понимаешь природу появления и силу воздействия книжек «Как закалялась сталь», «Спартак» и «Овод», сладкий плен бессмертных идей в их сокрушительной мощи романтического идеализма, потому что ничего больше не остаётся в мире чистогана и кривых зеркал.
Этот жертвенный путь прекрасен, как ангел возмездия. И если уж помирать, так с музыкой! А то ведь что? Вроде как старался изо всех сил, чтил добродетели, не предавал призвания, духовно рос, достиг определённого совершенства, накопил бесценный опыт и имеешь что сказать миру, но от мира этого отрезан напрочь. И бал правят другие. А ты вопиешь в пустыне и мечешь бисер. И что ни делаешь, но годы без борьбы, считай, бесцельно прожиты. И жизнь – сплошная невезуха, а ты – законченный неудачник. Проще говоря – говно.
А Ленин – умница и гений. Без щепетильности и чистоплюйства. Сказал – как отрезал. И потому он жил, жив и будет жить каждым своим словом, обращённым в догму и постулат, вольно или невольно. Умел называть вещи своими именами, без нынешнего фарисейства. Да, нелицеприятно, да, оскорбительно, да, жестоко. Зато без иллюзий и сентиментов. Костру революции нужен хворост, стройке нового общества нужны гвозди… Люди вполне подойдут. Если ломкие, то хорошо полыхнут, а если стойкие, то хорошо вколотятся. Лишь бы вопросов лишних не задавали. Чтоб без розовых соплей и интеллигентской мути. Так дешевле.
Интеллигенция в принципе нерентабельна. Если, конечно, верить, что Бога нет, а есть Чубайс и нанотехнологии, и всё как-нибудь обойдётся. Сугубо материально. Тьфу ты, материалистически!..
Сергей Парамонов
