Так получилось, что две самые нашумевшие премьеры года — кинематографическая и театральная — были связаны с балетом. Скандалы вокруг фильма «Матильда» и балета «Нуреев» комментирует Сергей Ходнев.
И фильм Алексея Учителя, и спектакль, поставленный в Большом театре режиссером Кириллом Серебренниковым и хореографом Юрием Посоховым, объединяет, казалось бы, только одно: оба напоминают о том, что классический балет — это не только благонравно-успокоительное зрелище, это еще и арена, на которой действуют возмутители спокойствия, такие как амбициозная Матильда Кшесинская, метресса и будущего Николая II, и других великих князей, и как Рудольф Нуреев с его «прыжком в свободу». Положим, не ахти какое открытие, но почему-то демонстрация личной жизни и канонизированного Ники, и смутьяна Руди спровоцировала потоки возмущенных слов, причем, что характерно, в обоих случаях до того, как публика имела случай ознакомиться с самими произведениями. Да что там слов: ожидание премьеры «Матильды» было отмечено и телефонным терроризмом, и атакой на екатеринбургский кинотеатр «Космос».
Примечательно еще и другое. Пусть в иных масштабах и без сопутствующих обстоятельств вроде дела «Седьмой студии», но похожие всплески показательного возмущения случались и ранее — достаточно вспомнить двенадцатилетней давности события вокруг «Детей Розенталя». Но впервые в новейшей истории боданий с идеологическими инстанциями народная молва теперь считала, что источник запретительных инициатив по культурной части не просто некие более или менее обобщенные силы реакции, а конкретное лицо. Поговаривали, что виновник отмены летней премьеры «Нуреева» — епископ Егорьевский Тихон (Шевкунов), наместник Сретенского монастыря и ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре. И что он же наряду с пламенным депутатом Поклонской — вдохновитель кампании против фильма Алексея Учителя.
Переходившая из сплетни в сплетню опереточная картина того, как епископ Егорьевский тайно командирует переодетых в штатское агентов (монахов? семинаристов?) на генеральную репетицию «Нуреева», как-то уж очень отдает романами-фельетонами XIX века про злоковарных иезуитов. Тем более что премьеру балета все-таки выпустили, хотя и с опозданием; генеральный директор Большого Владимир Урин ручается, что «Нуреев» останется в репертуаре и впредь. «Матильду» владыка Тихон критиковал вполне открыто и даже предъявил подписи президента исторического факультета МГУ Сергея Карпова и научного руководителя Госархива Сергея Мироненко под уничижительным разбором сценария фильма. Но и фильм вышел в прокат без происшествий.
У части общества в какой-то момент даже сработал, кажется, старинный рефлекс: если кто-то наверху что-то пытается запретить или опротестовать, «значит, хорошие сапоги, надо брать». Сработал — и оказался совершенно негодным. «Нуреев» — очень хороший спектакль, но вот «Матильда» — очень плохой фильм, и ни сиятельный бюджет, ни актерский состав, не менее сиятельный, произвести его в гонимые шедевры не могут.
Но трудно рассматривать это как казус чисто информационный. Самое неутешительное в обстоятельствах вокруг и «Нуреева», и «Матильды» — порожденное ими ощущение растерянности и абсурда. Совершенно невинный при всем своем сусальном богатстве образчик почтенного кинематографического жанра «сопли в сахаре» может внезапно получить клеймо оскорбительной и кощунственной выходки против верующих. Масштабный танцевальный байопик, в котором сексуальность главного героя лишь одна из тем, и не факт, что более важная, чем размышления о свободе, о балетной культуре, о жажде сценического самоутверждения, может свестись в досужих разговорах к гомоэротической «клубничке». Предсказывать такое невозможно. И любые прогнозы относительно премьерной судьбы того или иного произведения — кассового успеха или запрета, номенклатурных аншлагов в зале или пикетов перед театром — обречены быть не менее зыбкими, чем надежды на послевыборное установление конструктивных отношений между государственными инстанциями и культурой.
Сергей Ходнев
