Суть его исследований можно свести к элементарному: все дело — в воде. И наше самочувствие, и настроение — все завязано на этой бесцветной жидкости, которая окружает каждую клеточку нашего тела, да и нас самих в виде газообразного состояния в воздухе. Можно сказать, мы подчиняемся воде полностью, с потрохами. А она в свою очередь — движению земных плит, лунному притяжению, а также гравитации Солнца, планет и галактик. Земля то ускоряется, то притормаживает, и от этого тоже зависит электрический потенциал всепроникающей жидкости, а соответственно, и наше с вами состояние.
— Мне многие говорили, — вспоминает Цетлин, — что догадывались об этом, но не придавали такого уж большого значения. Я начал подсчитывать, ставить эксперименты, измеряя электропотенциал воды в разные периоды дня и ночи, а также его годовые колебания.
Вот и на Крещение как-то выпал один из периодов, когда электропотенциал в воде снизился и держался в таком состоянии довольно долго, невзирая на смену дня и ночи. Это было необычно — до Цетлина действительно ни один ученый в мире не обращал на это внимания.
А через год эффект повторился.
«Может быть, когда-то и наши предки заметили, что вода раз в год оказывает на них особое воздействие? И потому закрепили за 19 января церковный праздник, — рассуждал тогда Цетлин. — Надо же изучать явление, а не бежать от него как черт от ладана».
Но это сегодня, когда многие уже признали оригинальность теории Цетлина, он говорит об этом спокойно. А буквально два года назад, когда сенсационную статью о его находке опубликовал «МК», почтенный ученый едва удержался в своем кресле. На взгляд обывателя — сущий пустяк: журналисты не угодили высшему руководству Академии наук с заголовком «Ученый разгадал тайну христианской любви». И тут началось негодование: как вы, ученый, физик, могли связаться с церковью?!
— Знаете, — говорит Владимир Владимирович, — а ведь та история и послужила для меня настоящим стимулом к дальнейшим исследованиям воды. Вопреки всему я решил продолжить исследования и вскоре пришел к нескольким интересным выводам. Во-первых, к тому, что вода в Крещение, а также через последующие за ним 27-дневные периоды кардинально меняет свои свойства, подчиняясь скорей всего графику вращения Луны вокруг Земли. Во-вторых, что состояние воды зависит от гравитационного воздействия Солнца и планет. К тому же в нашей лаборатории мы поддержали гипотезу американского ученого Гильберта Линга (он отстаивает ее уже 50 лет): проницаемостью клеток управляет гидратная, то есть водная оболочка этих клеток. Объединив наши гипотезы, мы доказываем, что свойства этой оболочки меняются от внешних факторов. Теперь наша цель — добиться, чтобы люди чувствовали себя нормально независимо от капризов водной среды. Если мы когда-нибудь это сделаем, нам дадут Нобелевскую премию. (Смеется.) По крайней мере сейчас нас очень хорошо поддерживает руководство института в лице члена-корреспондента РАН Игоря Борисовича Ушакова, а недавно президиум Академии наук выдал грант на наши исследования.
— Вы так настойчиво «пробивали» свое исследование. Упертость — это свойство всех ученых или ваше?
— Отчасти всех, но думаю, что очень многое мне досталось в наследство от моего отца, Владимира Львовича Цетлина. Он был боевым генералом еще до Великой Отечественной и никогда не поддавался страху и малодушию. А в 1939-м, когда шел суд над генералом Рокоссовским и его товарищами, отца вызвали на процесс, и он так заступился за арестованных, что в пух и прах разбил все версии следователей, и его боевых товарищей освободили.
— Ведь вашего отца могли посадить за такое заступничество.
— Наверное, могли, но он считал, что никогда нельзя идти против своей совести, это очень губительно для человека. И когда я вспоминаю его, понимаю, что его всегда спасала удивительная доброта. Это пример для меня — необычное сочетание стойкости и гибкости.
— А что было после войны?
— Потом отца все-таки отправили в Сибирь — командовать отдаленной дивизией. Мы, дети, остались в московской квартире совсем одни (мать умерла еще раньше). И меня, чтобы не упустить моего воспитания, родственники отправили в суворовское училище.
— После него от вас наверняка ждали военной карьеры. Как же вышло, что вы стали физиком?
— Можно сказать, что наукой меня заразил мой старший брат. Он вместе со знаменитым Алексеем Исаевым создал водородный двигатель для ракет в КБ химического машиностроения. Я же поступил на физфак МГУ им. Ломоносова — удивительный вуз, где изучают основы мироздания. Моей специализацией были коллайдеры, в которых мы ускоряли электроны и протоны. Ну а после защиты диплома в 1965 году решил обосноваться в только что открывшемся Институте медико-биологических проблем РАН. Очень интересные задачи ставились тогда перед его сотрудниками — помочь человеку освоиться в космическом пространстве. Мы же про космос практически ничего не знали тогда. К примеру, все полагали, что если выставить руку в открытое космическое пространство, то она сразу... отвалится из-за мощной интенсивности излучения. Да и опасность микрометеоритов преувеличивали — думали, что они все будут превращать в сито.
— И чем же занялись вы?
— Я попал в группу 35-летнего Кирилла Александровича Труханова (он, кстати, до сих пор работает в институте), который изучал вопросы защиты космических аппаратов от излучения.
Как сказал мне однажды один очень мудрый профессор: «Знаете, что самое главное в молодости — попасть к хорошему руководителю — гибкому, интересному. Иначе может затянуть рутина и скука». Вот я такого руководителя и нашел в лице Труханова. И именно он в свое время направил меня на работу, которая стала делом моей жизни на последующие десять лет. Речь шла об изоляторах-диэлектриках, которые, как показали тогда американские ученые, могут задерживать заряженные частицы. «Посмотри, — сказал мне однажды Труханов, — может, это как-то пригодится для космических нужд». Ну я и посмотрел... И так увлекся! Ведь такие диэлектрики могли бы спасти космонавтов или космическое оборудование от губительной радиации! Это был настоящий вызов, ведь все вокруг только и твердили, что если уж американцам не удалось создать тонкий полимер, обладающий способностью долго удерживать заряд, накопленный под действием космической радиации, то это в принципе невозможно. А я все равно верил, что найду решение. В течение 10 лет с сотрудниками Института стекла я искал технологию создания таких материалов, мы испытали более сотни составов защитного стекла и в конце концов нашли то, что искали. Создали неорганическое стекло, которое могло держать «космический» заряд 17(!) лет. Эти стекла оказались совершенно не меняющими цвет под действием радиации — идеальное покрытие для защиты солнечных батарей. Мы испытывали, и оказалось, что срок службы батарей с нашими пластинами возрастал до 10 раз.
— Внедрили?
— Их должны были устанавливать на спутники, которые летают на высоте в 36 тысяч км, но из-за бюрократических проволочек до этого дело не дошло. Я защитил на основе этого открытия и кандидатскую, и докторскую работы. Ну а вскоре грянула перестройка, и Горбачев сразу поменял курс развития. Все стали вопить, что надо во всем ориентироваться только на американцев.
Они же, наоборот, ехали к нам по-тихому — выуживать оставшиеся научные секреты. В 1992 году, узнав, что у нас в институте есть уникальная разработка по защите космических аппаратов, к нам приехал из США так называемый менеджер научного поиска. Я ему по-дружески графики показываю, докторскую свою достал... Он все слушал, записывал, а потом нагло заявляет: «Ну а какова, собственно, технология изготовления стекла? Дайте состав!» Вы не поверите, я был так возмущен... И не найдя, что ему ответить, медленно начал загибать пальцы: один, второй, третий. «А это вот вам! Вместо технологии». На что менеджер удивленно поднял брови и флегматично спросил: «Неужели в России еще есть какие-то тайны? Нам говорили, что вы все уже выложили».
На том мое сотрудничество с американцами в этом вопросе и закончилось.
— А на родине изобретение пока не нашло применения?
— Пока лежит, ждет своего часа. Думаю, оно больше пригодится нам, когда мы отправимся в межпланетные путешествия.
— Как же у вас хватает терпения ждать так долго?
— Так получилось, что я отложил диэлектрики в долгий ящик и увлекся другой проблемой. В 1981 году меня назначили в новую лабораторию мониторинга радиационных условий пребывания экипажа на орбитальных космических станциях. Мы должны были ответить на важнейший вопрос: какую дозу получают люди, работая по полгода на борту космической станции. К тому времени уже было доказано, что руки у космонавта не отваливаются, но вот что будет, если малые дозы станут накапливаться в организме, — на этот вопрос ответа не было.
В общем, мы поставили эксперимент: облучили дозой, аналогичной той, что получают люди на станции, микробов в нашей лаборатории. Оказалось, что гибли даже те, которые считались радиационно устойчивыми.
— Но люди, слава богу, не гибнут.
— Сейчас известно, что у космонавтов от радиации в первую очередь страдают кроветворная и нервная системы. Может наступить преждевременное старение, развиться катаракта. Стали мы думать: отчего же это происходит? Ведь потоки радиации — маленькие, прямого попадания в клеточную мембрану нет, а клетки страдают. Вскоре мы пришли к главному: во всем «виновна» вода. Если прилетающие из космоса частицы вступают во взаимодействие хоть с одной молекулой воды, вся вода в организме становится токсичной.
— Получается, вся вода на станции токсична?
— Да, это так, но дозы, я повторяю, очень маленькие. Наша задача сейчас заключается в том, чтобы найти противоядие от более сильных космических лучей, которые встретят наших космонавтов при полете на Марс. Если американец Линг показал, что от состояния слоя воды, обволакивающей наши клетки, зависит степень их проницаемости, значит, нам надо найти способ воздействия на воду.
— А что лучше, более или менее проницаемая клетка?
— На этот вопрос тоже однозначно ответить нельзя. В принципе чем лучше проницаемость, тем лучше состояние. Но все хорошо в меру. И потом организмы настолько разные: что хорошо для одного, может совсем не подойти другому. Это как с ребенком: когда его гладят и ласкают — это хорошо, это наверняка увеличивает проницаемость его клеток. Но ведь есть же и чересчур заласканные дети...
— Ну хотя бы какой-то план действий по поиску «антидота» у вас есть?
— Надо изучать генетические данные людей, устойчивых к вредным воздействиям.
— Есть даже устойчивые к радиации?
— Сколько угодно! И если мы поймем, как их организм противодействует изменению водной оболочки, то найдем, я думаю, ответ на главный вопрос.
Интересные факты
Если вода в вашем организме структурирована лекарством, то на вас уже могут не подействовать ни «положительные», ни «отрицательные» посторонние волны.
Когда человек выпивает алкоголь, его водная среда также меняется. К примеру, пьяные легче переносят дозу ионизирующего излучения.
При измененном поясном времени нас с вами заставляют пробуждаться, когда вода в нашем организме еще спит. Если мы встаем в шесть утра, то на стрелках астрономических часов — еще четыре — самый сон. Особенно негативно это насилие над организмом отражается на детях.
Кстати, есть еще одна интересная проблема, которая также перекликается с нашей работой, — это исследование гипомагнитной среды (среды с пониженным воздействием магнитного поля). В такой среде окажутся люди, которые в один прекрасный день все-таки покинут Землю, направляясь к дальним планетам. И что там с ними будет, пока никто не знает. Есть только данные единичных экспериментов, которые когда-то давно ставили у нас в институте на крысах. Помещали их в гипомагнитную камеру и наблюдали. Результаты многих шокировали: крысы становились чересчур агрессивными, злобными, их потомство рождалось с жуткими дефектами. Теперь вы понимаете, насколько серьезна проблема?
И вот теперь мы в своей лаборатории решили повторить опыт. Но пока в качестве живой модели у нас выступает... банка с водой. А в качестве чувствительных клеток — детекторы. Когда мы снизили силу магнитного поля, токи в воде увеличились, а вода оказалась менее структурированной. Это говорит о том, что в организме подопытных крыс в такой камере мог резко измениться обмен веществ. Если мы научимся структурировать «поломанную» воду, может быть, будет решена и проблема полетов в гипомагнитной среде.
Итак, в наших исследованиях мы обнаружили, что вода является приемником всех внешних воздействий, а также передатчиком этих эффектов живым системам путем изменения проницаемости гидратных оболочек вокруг клетки. Чувствительность этих оболочек очень большая.
— Но ведь получается, что люди, как источники электромагнитных волн, тоже могут влиять на изменение проницаемости своих и чужих клеток?
— Конечно! Не только земная подложка или космическое излучение действует на нас, но и сами люди могут быть источниками этой энергии. Поэтому в одной комнате сидят нормальные люди и спокойно работают. А стоит появиться какому-нибудь холерику — всем становится неспокойно. Люди излучают электромагнитные волны (это доказанный факт), и это может менять состояние собеседника. Знаете, рассказывали, что Сталин перед принятием серьезных решений просил привезти к нему оперного певца Михайлова. Это был знаменитый бас Большого театра, который раньше был протодьяконом в храме Христа Спасителя. Так вот Сталин просил его просто сидеть в кабинете, пока сам он работал.
— Скажите, а что вас лично умиротворяет и настраивает на творческую работу?
— Доброжелательные коллеги и любящая семья, настроенные на достижение тобой поставленной цели. К сожалению, этим летом умерла моя жена. Она поддерживала меня во всех моих начинаниях, очень интересовалась моей работой. А я обещал довести свою работу до конца. И свое обещание выполню.
материал: Наталья Веденеева
