Эпидемия коронавируса надолго лишила певцов работы. Чтобы выжить, опера ищет новые формы общения с публикой. Движение вперед идет в авангардном русле, но последнее слово старой доброй классики еще не прозвучало. Об этом популярный бас-баритон Михаил Тимошенко рассказал «Известиям» в ожидании возобновления спектаклей в театрах Европы.
— COVID-19 полностью перечеркнул ваш нынешний сезон?
— Он сорвал почти все мои планы вплоть до 2022 года. В начале марта Парижской опере пришлось отложить постановку моцартовского «Дон Жуана» и других спектаклей, в которых я был занят. Потом отменили оперы «Сцены Фауста» в Антверпене и «Галантные Индии» в Лондоне, сорвалось мое европейское турне, потерял контракт в Нанте, где должен был петь в «Сезонах» Гайдна. Словом, я оказался одним из тех артистов, потери которых наиболее болезненны. Почти год буду сидеть без работы.
— Тем не менее вы, кажется, не унываете?
— Стремлюсь извлечь пользу из этой ситуации. У меня как бы безработица, но каждый день я загружаю так плотно, что мозги плавятся. Работаю над новым репертуаром — не только оперным, но и концертным — с моим партнером, прекрасной болгарской пианисткой Елицей Десевой. Поступают новые предложения — в частности, исполнить партию Марчелло в «Богеме», выступить в моцартовском «Реквиеме». Парижская опера назвала новую дату премьеры «Дон Жуана» — январь 2022 года. Думаю, опера будет аккумулировать нерастраченную в пандемию энергию. Сам я хочу предложить новую концепцию концерта, с которым выступлю в лондонском зале «Уигмор-холл» в 2022-м.
— Прежде чем пуститься в самостоятельное плавание, вы провели два года в Академии парижской оперы. Чему вас там научили?
— Из академии я вынес самый главный урок — как стать артистом, что такое опера. Понял, что это не работа, а образ жизни. И певцом тебя никто не сделает. Ты должен им стать сам.
— В академии вы оказались как бы на положении сына полка?
— Я там был самым молодым. Обо мне, 20-летнем, как в семье, заботились, возились, помогали, учили и всё прощали, несмотря на мою полную некомпетентность во многих делах. Освоил также два языка — французский и английский, без них невозможно сегодня работать ни в одном театре.
— Ваш путь до парижской сцены из уральского села Камейкино, где вы появились на свет, кажется невероятным.
— Нельзя забывать о музыкальном наследии великих певцов, которое передали мне мои первые учителя Татьяна Георгиевна Майорова и Виктор Вадимович Емельянов, а также мой нынешний педагог Михаил Ланской. И, конечно, без помощи моих родителей, сумевших найти деньги, я бы никогда не попал в Европу.
— «Я обычный парень из Камейкино, который каким-то чудом научился петь», — сказали вы однажды. Страдаете от избытка скромности?
— Знал массу ребят моложе и талантливее, которые не добивались и половины того, что мне удалось. Может, им не хватило амбиций или везения. Но и нарочито скромничать не собираюсь — я действительно много работал. Опирался на помощь многих людей и не был просто деревенским хлопцем, который с залихватской удалью и гиканьем несся «по Европам».
— Что вас больше всего поразило в парижском оперном закулисье? Там вас наверняка встретили не одни друзья?
— Парижская опера напоминает город в городе, в котором трудятся более 2 тыс. человек. Нигде, разумеется, не обходится без интриг или пикантных историй — такова природа людей. В силу своей наивности и любознательности я смотрел вокруг огромными глазами — всё казалось ново и непонятно. Не скажу, что попал в такое уж райское место, но конкуренция была вполне здоровая.
— Как именитые певцы в Париже относятся к молодой поросли? Помогают? Или видят в них завтрашних соперников?
— По-разному. Есть такие, кто действительно готов помочь. В парижской постановке «Дон Карлоса» мне повезло оказаться на сцене с Ильдаром Абдразаковым — милым, мудрым и умным человеком. С симпатией ко мне отнесся и дирижер Владимир Юровский. Напротив, к другим было не подступиться. Понимаю, что у больших артистов нет времени, чтобы тратить его на молодняк. Во взгляде многих я замечал ироничный прищур: «Подожди, посмотрим вначале, что из тебя получится». Это понятно. Они перевидали множество дарований, из которых лишь считанные единицы добились успеха.
— Общение — и необязательно творческое — важный элемент становления артиста?
— Напротив Оперы Бастилии есть небольшое кафе, которое только и кормится нескончаемыми посиделками певцов и музыкантов. Особенно частые гости — слушатели академии, у них кровь кипит, им не терпится всё обсудить и перемыть косточки хотя бы самим себе. Оперная закалка проходит не только в стенах театра, но и на таких тусовках.
— В большинстве западных опер, как и в парижской, нет постоянных трупп. В такой системе больше минусов или плюсов?
— Всё зависит от страны. В Италии, Франции, Испании артистов собирают на каждую постановку. Своих певцов у них нет, есть только оркестр и хор. Плюс в том, что публика имеет возможность слушать разные, не приевшиеся голоса. Минус — меньше спектаклей. В немецких театрах, напротив, система репертуарная, за сезон могут показать полсотни опер. Однажды я пел в театре Дюссельдорфа, где за несколько дней стремительно поставили «Дон Жуана». В такой спешке продукция порой получается чудовищной — винегрет с катавасией. Но всё равно поешь, импровизируешь, адаптируешься, набираешься опыта.
Если тебе нужна стабильность, иди в немецкий театр. Но заработать фрилансером можно гораздо больше. Однако если грянет пандемия, ты надолго останешься без работы и без денег. Я вкусил все прелести этой системы и оказался полнейшим банкротом. Дирекция Парижской оперы в одностороннем порядке, не считаясь с певцами, прервала контракт. Нам полагалась компенсация, но та, которую предложили, была смехотворной. Сейчас идут очень неприятные судебные процессы.
— Каков ваш концертный репертуар с Елицей Десевой?
— Прежде всего это камерная музыка — Шуберт, Пуленк, Форе, Малер. В конце прошлого года на благотворительном концерте в Оренбурге мы исполняли Глинку, Чайковского, Римского-Корсакова, Даргомыжского, Свиридова. Выступали мы и в Москве. Нам хотелось бы чаще выступать в России, но наш музыкальный рынок достаточно закрыт, и у нас к нему нет нужного подхода.
— Почему, на ваш взгляд, Дмитрий Черняков сейчас один из самых востребованных на Западе постановщиков?
— Мы с ним часто пересекались, но пока никогда не работали. Я восхищаюсь тем, с какой страстью он, перфекционист, ставит свои спектакли. У него свои эстетика, концепция, видение сцены. Многое для меня пока остается загадкой. Я очень признателен Чернякову за то, что он ставит русские оперы на Западе. Честно говоря, не могу дождаться, когда попаду в его постановку. Мечтаю петь в русской опере, потому что я — русский певец.
— С кем вам проще найти общий язык — с певцами, постановщиками или дирижерами?
— Обычно всё зависит от личного контакта. От того, как ты себе представляешь замысел режиссера, его посыл, в чем он видит твою задачу. Надо помнить, что все 300 или 500 участников спектакля находятся в одной лодке.
— Кто стоит на капитанском мостике?
— Капитанов два — режиссер и дирижер. Как поет один из персонажей в «Иоланте»: «Два мира — плотский и духовный — / Во всех явленьях бытия / Нами разлучены условно. / Они едины, знаю я». Примерно то же самое можно сказать и об опере. Один мир — постановка, интерпретация, актерское мастерство, а второй — духовное наполнение музыкой. Искусство оперы состоит в том, чтобы соединить их и создать что-то новое.
— Есть еще и композитор, который проложил маршрут для этих капитанов.
— Это вопрос интерпретации. Одни полагают, что всё уже сказано в нотах, ничего больше не нужно искать или изобретать. Другие, напротив, считают, что ноты — лишь попытка обозначить красоту, которая звучит в музыке.
— Какие партии вы хотите исполнить и на каких сценах, чтобы сказать: «Ну вот, я состоялся как певец. Жизнь удалась»?
— Аппетит приходит во время еды. Нет ни таких ролей, ни таких площадок. Раньше считал, что спою Риголетто в Метрополитен-опере, и будет мне честь и халва. Теперь понимаю: спою, ну и что? Потом надо суметь продержаться на заданной высоте. И уже думаешь: хорошо, продержался. Ну и что с того?
Если ты ставишь высокие цели, как Черняков — популяризировать русскую оперу, тоже задашься вопросом: какова моя миссия исполнителя? Великих древнегреческих поэтов называли певцами, потому что они воспевали богов и героев, меняли отношение человека к миру. Я пока в поиске.
Юрий Коваленко
